- Ну что, пацаны… Я для нашей группы получил задание ответственное,–начал пастух*, когда все утихомирились и расселись: пацаны* впереди, бугры* за ними, с самокрутками в руках, чушки* возле монашки*, где и было их место.

- Нам прислали два вагона стеклоблоков для нового корпуса, их надо разгрузить до завтра. Пришли они еще вчера, опоздав на три дня, но на товарной это никого не волнует: должны были прийти раньше, и тогда у нас было бы неделя на разгрузку. А так – с завтра пойдет пеня, а денег у спецухи на пеню не предусмотрено. В общем, никого не ебет, что ночь осталась, завтра вагоны должны быть пустыми и стоять на запасном пути. У нас и у четвертой группы задача: разгрузить. Четвертая группа уже поехала на товарную, а мы будем принимать здесь грузовики и разгружать. Пока не примем, бля, все. Вводная следующая, – он отыскал среди бугров глазами командира группы Пырика, по совместительству Палача отряда, – выходим за территорию, принимаем там КАМАЗы, что-то разгружаем там, остальное – на территории возле нового корпуса. Предупреждаю сразу: если кто-то уйдет в побег – комиссии* не будет еще два месяца.
Пырик, которому комиссия полагалась уже давно, нахмурился и оглядел смурным взглядом всю группу, особо уделив внимание чушкам. Взгляд этот не предвещал ничего хорошего тому, кто сорвется в побег. Ну, пацаны и так знали, что без разрешения бугра уйти в побег – это равносильно смерти. Вернее, лучше умереть. Опустят до чушка и… Бррр, лучше не думать, что будет дальше. Чушки же сжались под этим взглядом и отодвинулись подальше. Все, кроме Кирга. Кирг был киргизом, миской*, и мало что понимал по-русски. Потому и чушком стал: сколько ему правила для пацанов не объясняли – все впустую. Поперся босиком в парашу, конечно замарал ноги, грязь там еще та, если целый отряд туда гадить ходит и толчки* по два раза на дню пробивать приходится. Вообще-то могли его и отмыть, да видимо надоело буграм ему втолковывать, или просто забыл подойти и отмыться, вот и остался в белых сандалиях. Правда, он не грустил, так как не понимал, что такое чушок и чем он отличается от пацана. Кормят, поят, спать дают – и хорошо. А что носки стирать приходится пацанам – так ну и что? Дома и не такое бывало, эка невидаль. А то, бывает, позовет бугор, скажет «Пой!» – и затянет Кирг песню, что из дома… Напевную, долгую, с перепадами голоса вверх-вниз, гортанными переливами… Хорошо от этого Кигру: дом вспоминается, степь. И бугру радость: засыпается под это монотонное гуденье.
- Если кто навтыкается* – не обессудьте, карцер на трое суток гарантирую,–продолжил пастух, глядя на этот раз на Гычу. Тот хихикнул: в прошлый раз он навтыкался так, что оклемался только на второй день, уже в карцере, основательно отпинанный пастухами, пока не очухался после дозы. Еще бы, стали бы они ждать, когда он в себя придет: Гыча был здоровяком еще тем, только Пырик мог поспорить с ним в размахе плеч.
- В общем, задача ясна? Тогда все пошли за сапогами, рукавицами и ватниками. У кого еще что теплое есть – одевайте, больные мне не нужны, в лазарете и так все забито мисками. Ночью минус тридцать пять обещают. И портянки наматывайте плотнее, а то ноги опять посбиваете к едрене матери, – уже почти отечески напомнил он.
Все остались сидеть. Еще бы: командир не подал команды, а пастуха слушать могли только чушки – им не в падлу. Но Пырик тянуть не стал – подал команду «Стройся, пацаны…» ленивым голосом и встал сам.
Оделись быстро: буграм чушки принесли байковые портянки, они же и замотали, только ноги в сапоги суй. Сами чушки, конечно, чуть припоздали. Пока всем ноги завернешь… А еще самому одеться надо. Ну, получили по пинку каждый – и пошли на улицу первыми.
Уральский холод теплый. Климат континентальный, влажность невысокая, минус двадцать пять чувствуются, конечно, но терпимо. Пастух пришел, кутаясь в тулуп, посмотрел, все ли здесь, и вывел отряд за ворота, что со скрипом отъехали в сторону и, лязгнув, завибрировали, дойдя до стопора. Звуки ясно и чисто слышались в морозном, чистом воздухе, скрип снега под сапогами тридцати подростков сливался в гимн морозу и каждый слышал в этом многоголосье подошв голос своих отчетливее, чем рядом идущих, а потому каждому казалось, что запевала именно он. Даже Пырик посмотрел на звезды и ухмыльнулся почти счастливо.
- Значит, пацаны, складывать все сюда, – пастух тыкнул пальцем на паллеты, что стояли у дороги, освещенные прожекторами с вышек.
- Не напрягайте чушков особо – работать придется всем, иначе не управимся точно. Ах, да: Федор Павлович обещал всем, кто на разгрузке два дня отдыха и кинозал без очереди, только для вас. И видик будет. Обещал не прикрывать буфера*, если будут.
Эти слова были встречены радостным гулом: обычно Жаба, начальник кинозала, прикрывал проектор бумажкой, если показывали буфера. А что интереснее всего для молодых и здоровых, незатейливых пацанов? Именно девки. Сколько раз перемусолены сексуальные похождения каждого и то, что за похождения выдавалось, – не передать. А если директор что обещал – значит Жабе не обломится поглумиться, покажут!
- Ну хорошо… – процедил Пырик сквозь зубы и сплюнул.
Чушки ожили: работать будут все! Значит, им не придется делать все и за всех, значит, можно будет все же немного поволынить и не выкладываться как всегда, на полную катушку.
Первый КАМАЗ пошел легко: все же тридцать пар рук – это немало. Раскидали за сорок минут. Чушков, правда, поставили на самое тяжелое место, на укладку, где надо было нагибаться, укладывая скользкие, холодные стеклоблоки так, чтобы (слитно) они не соскользнули с паллет. Бились блоки, кстати, легко, став хрупче чем обычно от мороза, с характерным звуком маленького взрыва в тот момент, когда вакуум внутри стеклоблоков принимал в себя воздух. Пару штук пацаны с машины уронили специально: понравился звук; и только окрик Пырика заставил их прекратить развлечение.
Второй КАМАЗ пошел тяжелее: время отбоя уже давно прошло, и давали о себе знать усталость и мороз, который стал сильнее. Облачка пара поднимались над подростками, что вспотели, перебрасывая стеклоблоки, мороз пробирался под ватники, минуя ставшие как бы стеклянными от пота и мороза шарфы, частое и тяжелое дыхание было аккомпанементом звону укладываемых в штабеля стеклоблоков.
Третий КАМАЗ пришел с прицепом. Полным прицепом стеклоблоков. Его разгружали уже под легким снежком, что неожиданно посыпался с абсолютно чистого неба. «Конденсат», заметил кто-то из умников, но его обматерили и впихнули в руки очередной блок. Как-то сами собой сошли на нет разговоры о чем бы там ни было, только изредка слышны были выкрики «Эй, Серега, не спи, лови!» «Саня, принимай!», отделяя людей от погонял. Как-то сами собой вспомнились имена подростков, кто-то назвал по имени одного из чушков, правда, тут же испугано обматерил, чтобы не подумали чего, но Виталик-Пырик уже и сам, запыхавшись, позвал Головастика Димкой, и вот уже разрозненная страхом и неприязнью толпа превращается в команду, в единый организм, в котором каждому отведено место, где зло направлено не на соседа, а на эти блядские стеклоблоки, которые не хотят и не хотят заканчиваться.
Четвертый, последний КАМАЗ, разгружали уже под утро. В перерыве между пред- и последним все сидели, тупо глядя перед собой на ненавистные стеклоблоки. Курили, передавая самокрутки по кругу, уже не смотря, кто ее курил до тебя. Только под конец перекура Виталик буркнул «Все пацаны чистые, вместе работаем, чай…».
- Много еще, Виталь?
- Я хуй его знает, бля… Но, бля, конкретно заебался…
К концу четвертого КАМАЗа пришел пастух и объявил, что этот – последний. Больше не будет. Уж полчаса, как все еле держались на ногах. Ненавистные блоки скользили в ставших ледяными в прямом смысле этого слова рукавицах, и большинство ребят поснимали эти ледышки, открывая морозу пальцы. И вот – последний блок положен, подняты борта грузовика и прицепа.
«Стройся, пацаны, бля! Пошли!» – и все, кое-как держа строй, двигаются в сторону столовой, где уже начавшие работу повара разлили по стаканам мутный чай с сахаром. Выпив его в несколько глотков и закусив хлебом, что сердобольная раздатчица поставила на стол, все поплелись в корпус – спать. Холодно было в переходе, сложенном из одного ряда кирпича между столовой и корпусом – только это еще удерживало всех от того, чтобы не улечься прямо в нем…
А на комиссию Пырик все равно не попал, да и фильм не посмотрел: через два дня после разгрузки стеклоблоков он попал в карцер. За то, что избил чушка. Тот случайно назвал его Виталиком…
------------------------------------------
* - пастух: воспитатель в детском исправительном учреждении (СпецПТУ, она же «спецуха»)
* - бугор; пацан; чушок: иерархия в спецухе. Бугор – высшая каста, чушок – опущенный, ничто. Прав никаких, постоянно унижаем и пацанами, и буграми. У него пацанам запрещается что либо брать, не отмыв, курить после него нельзя. За провинности пацана могли понизить до чушка, нужно «отмыться» - получить удар или больше от Бугра. Если интересно – опишу подробно.
* - монашка: мусорное ведро
* - миска: представитель народностей с монголоидными, круглыми чертами лица
* - комиссия: комиссия, принимающая решение о возможности или невозможности выпустить воспитуемого из спецухи. Редкостный фарс.
* - навтыкаться: надышаться парами клея Момент или растворители, принять наркотическое вещество
* - буфера: женская грудь
Если что еще не ясно - спрашивайте
А вот ссылочка по теме:
http://www.mk.ru/numbers/969/article27444.htm