- Не спать!
Шшшшш… Звяк! Дзынььььь….
Тяжелая связка пролетела через всю мастерскую и, задев бритую голову одним из особо длинных ключей, что выставил хищные, острые бородки из общей кучи дальше, чем смог пригнуться Цыган, ударилась с лязгом о стену, отскочила, упала на пол, прихватив с собой кусок штукатурки, покрытой краской.

Боль заставила скрючиться, прижать руки к коротким, колючим колышкам отрастающих волос, зажимая края рваной раны, вдавливая кровь обратно в сосуды. Не помогло: кровь все же вырвалась ручейком из под пальцев, закапала на деревянную решетку перед станком, оттуда на пол. Все те, что притихли, пытаясь понять, к кому на этот раз относился окрик, поворачивались в сторону ставшего хоть и привычным, но все равно каждый раз вызывающим дрожь, звука падения связки ключей от массивных дверей спецухи.
Цыган лежал на полу скуля сквозь зубы, стараясь не привлекать внимания: он был чуханом, главным огневиком группы. Это значит, что у него всегда, то есть в любой момент, в любое время могли спросить огня, или просто показать что нужен огонь замысловатым жестом (большой и указательный пальцы одной руки складываются в кольцо, указательный другой руки бьет по кольцу и, проскакивая его, ударяется с характерным щелчком о ладонь), и он должен был его добыть. Для этого у него было любовно сделаное огниво: пластмассовый колпачок от ножки стула, в нем вата, в другом кармане кусочек напильника и кусочек точильного камня. Бьешь одним о другое над ватой, и та от искр начинает тлеть. Чтобы прикурить вполне достаточно. Правда, если найдут пастухи – пойдешь в карцер, потому пацаны такого с собой не носили, а назначали «ответственного» чушка. Практически, чуханская элита: огневика, обычно, напрягали чуть меньше других.
Именно в эту "элиту" и входил Цыган. ПРавда, не спал он вовсе, несправедливое это обвинение: он на стреме стоял, пока пацаны, спрятавшись за его токарным станком, втихомолку курили одну сигарету на пятерых. За его станком потому, что он стоял в самом конце учебного цеха и то, что происходило на полу, было не видно с подиума пастуха, то есть идеальное место, чтобы перекурить. То, что пастух этого видеть не должен - само собой разумеется. Заметит – все окажутся в карцере, курение-то запрещено...
А пацаны тем временем расползались к своим станкам. Прижимаясь к измазанному маслом полу, они ползли вдоль стены, как тараканы, что внезапно оказались на свету, ища спасительную щелку под плинтусом. Только Гусь ненадолго задержался, ровно настолько, чтобы успеть прошипеть:
- Молчи, сука! А то всех попалят!
И Цыган молчал. Молчал, когда пастушка орала, чтобы он принес ей ключи, молчал, когда она, обеспокоенная судьбой ключей, подошла от своего подиума к его станку и подняла связку, молчал уже просто потому, что от боли у него перехватило дыхание, и не было возможности даже набрать полноценно воздуха, чтобы закричать или заплакать. Он дышал короткими, резкими толчками, забирая воздух через крепко сжатые зубы, фильтруя его, как кит отфильтровывает пищу, набирая планктонно-водяную смесь, фильтруя от мыслей, что пытались забраться вместе с воздухом в голову. Мысли он выталкивал обратно: конечно, кому понравится думать о том, что можно вот так истечь кровью? Но еще страшнее было думать о том, что будет, если он закричит.
Видимо шипение воздуха и заставило пастушку обратить внимание на то, что воспитуемый еще лежит на полу.
- Ну что разлегся?! Только не говори, что задело!
Тут она заметила кровь, что текла по грязным, в чугунной пыли рукам Цыгана, и мгновенно сменила тон: еще бы, в ее дежурство – и вдруг происшествие. Объяснительную точно придется писать.
- Так. Ну-ка вставай! Вставай-вставай! - она прихватила его за один локоть и потянула наверх.
- Виталий, ты остаешься за старшего, не дай Бог что – сам знаешь, что будет. Я этого в медпункт отведу. Дверь закрою.
Цыган стоял, поддерживаемый пастушкой за локоть той руки, что прижимала вторую руку к краям раны. Кровь уже текла по лбу, стекала на правый глаз, щекочущей струйкой сбегала на кончик носа и сбрасывалась каплями в обрыв высотой метра в полтора, оставляя на сером полу веселые красные кляксы. Боль стала тупой, наконец стало можно дышать и спокойно хныкать, не боясь кого-то попалить, чем Цыган и пользовался: и хныкал, и дышал. Пастушка быстрым шагом вышла из мастерской, таща Цыгана все так же за локоть, отпуская только ненадолго, чтобы открыть или закрыть очередную дверь на своем пути.
- Значит так: ты ударился о станок, понял?! И только попробуй сказать хоть что-то! Я ведь с Пыриком переговорю – учти, вообще жизни не будет. А скажешь как надо – я тебе обещаю, что следующая комиссия твоя. И пацаном станешь – тоже обещаю. Ты понял, я тебя спрашиваю?!
Цыган только всхлипнул. Перспективы намечались еще те: либо радужные, аж до вознесения на небеса, либо опять же вознесение, но уже с крыльями за спиной и с арфой в руках. Сдай он пастушку – та всю группу замучает расписанием и не преминет уточнить, из-за кого это делается, а после этого можно самому в гроб лезть и закапываться, как Том в мультике. А так, если не сдаст… То и комиссия, и пацаном стать можно… Сладко звучит, да только станет ли Пырик пастушку слушать? Рискнуть? Да, конечно рискнуть!
Дверь лазарета открылась после второго звонка, врачиха, с хмурым выражением на лице, впустила Цыгана с пастушкой внутрь приемной.
- Ну что, очередной «упавший»? Откуда на этот раз? С лестницы или со стула? Тут на днях одного принесли – синяки по всей морде, два пореза... Упал, говорит. Ах о станок… За заготовкой наклонился… А тот на лестнице поскользнулся. И так – восемнадцать раз… Руки убери! Что значит – никак? Я тебе что, с руками забинтовывать стану? Даааа… Это шить придется, само не удержится. Пойдем в процедурную.
- Огня! - пронеслось по рядам кроватей шепотом от одного пацана к другому, из губ в уши, в сторону кроватей чушков. Буграм захотелось покурить. Цыган по привычке было дернулся, но тут же успокоился: сегодня его торжественно отмыли до пацана, при этом даже символически не стали бить, и так пострадал достаточно.
- Бля, Цыган, заснул что ли?! Подъем, бля, бугры огня ждут!
- Да пошел ты! Я, в натуре, пацан, это теперь не мое дело!
- Цыган, ты не выкобенивайся, слышь? У нас еще нет огневика! Или хочешь, чтобы всю группу зачуханили и нам всем отмываться пришлось? Давай огня! Только быстрее, у Пырика настроение паршивое!
Звяк… Звяк… Звяк…
Привычно накрывшись одеялом, пацан Цыган отточенными движениями разжигал свое огниво…