Мягкий свет, рассеянный матовым пластиком светильников, разбудил, как всегда, ненавязчиво, окрасив мои веки в красный цвет. Я полежал еще немного, не открывая глаза, прислушиваясь к ощущениям в теле.
– Доброе утро, – приятный женский голос напомнил мне о присутствии Системы.
– Доброе, доброе… Хотя – кому как… Мне так не очень, – я все еще не открывал глаза. Кажется, боль в боку все же есть. А быть не должно. Странно, неужели Система это пропустила?
– Что-то болит? – в голосе послышалось участие, хотя откуда ему там взяться.
– Болит. Или мне кажется? После вчерашней операции что-то должно болеть, как ты думаешь? Знаю, что не должно… А еще меня мутит. И во рту сухо. И вставать не хочется. Впрочем, то, что мутит – уже привычно. Это от препаратов, помогающих прижиться печени. Но вставать-то все равно не хочется…
Вроде бессмысленные фразы – но мне разговор помогал проснуться. А Система беспокоится – она же в какой-то мере врач … Как, впрочем, и я сам, тоже – в какой-то мере. Врач, разработчик, а теперь вот еще и вирусолог.
– Боли быть не должно. Я контролировала все время, пока ты спал, твои биопараметры – они в норме. Пожалуйста, пересядь в кресло. Необходимо сделать анализы. Я введу тебе обезболивающее, если это понадобится.
Я слез со своей кушетки, отодвинув в сторону купол с датчиками. Ноги держали плохо, во всем теле чувствовалась слабость, немного потягивало в боку. Вчера у меня была плановая пересадка печени – она страдает от вируса в первую очередь. Ладно, ежедневное подключение к искусственной почке даст мне возможность проработать еще недельку-другую, но потом все же придется опять делать пересадку. Уже «никто-не-помнит-какую» по счету. Хотя Система, конечно, помнит: у нее память электронная, она ничего не забывает. Надо будет посмотреть в записях, интересно все же. Впрочем, печень все равно, придется поменять еще ни раз и ни два. 
Кое-как я доковылял до кресла, плюхнулся на сиденье, руки положил на подлокотники. Покрутил головой, устраивая затылок на подголовнике и вкручиваясь в шлем: датчики должны по максимуму совпадать с точками на голове. Подстройка, как и всегда, заняла мгновенья: Система уже несколько месяцев работала только со мной, перестраиваться ей было больше не под кого. Вся команда лежала в анабиозе, только изредка проводилась диагностика состояния экипажа.
Состояния экипажа – и состояния вируса, который тоже впал в анабиоз. На редкость мерзкая и упрямая разновидность. Мутирует с такой скоростью, что иммунная система не способна за ним угнаться. Часть штамма иммунке удается уничтожить, но вирус, перестроившись, продолжает методично и неуклонно уничтожать организм. Даже нанотехнология оказалась бессильна. Использую ее только для того, чтобы локализовать очаги, добыть материал для исследования, помочь при операции – но не больше, увы.
Присоски занимают свои места, прижимаясь к венам на руках, датчики шлема приятно щекочут слабыми разрядами тока обритую голову. С сывороткой впрыскиваются в вены нанороботы, для них есть сегодня работа: проверить состояние швов, собрать образцы. Нужно многое успеть – от предыдущей сыворотки уже нет толка. Нужно сделать новую – и начать разработку следующей.
К сожалению, мне не с чем даже сравнить вирус: абсолютно неизвестная мутация. И нестандартная – с оболочкой из двух белков, закодированной в геноме. Попадая в следующую клетку, вирус активирует какой-то механизм из тех, что я не смог пока разгадать – и меняет местами домены белков.
Заумно звучит. Но, говоря нормальным языком – вирус неуничтожим до тех пор, пока его оболочка, на которую реагирует иммунная система, не станет стабильной – или хотя бы узнаваемой для антител.
Я резал его ген на сегменты, пытаясь найти хоть какие-то известные последовательности – и ничего. Пусто. Такое ощущение, что он считывает сегменты генома как угодно, без всякой последовательности. Я разбавлял кровь полчищами нанороботов, надеясь на то, что те смогут эффективно разрушать оболочку вируса, пока организм подстраивает антитела под очередную мутацию, – бесполезно. Пока я знаю только один способ затормозить вирус – анабиоз. Но в анабиозе невозможен ввод сыворотки. Замкнутый круг.
Порой я напоминаю себе пещерного человека, который охотится с каменным топором на стадо мастодонтов: догонит, бросит издалека наудачу, поцарапает – и бежать, пока не затоптали. Мастодонту хоть бы хны, а вот у меня кончаются силы: идет второй год этой бесплодной охоты. Осталось их настолько мало, что порой хочется посмотреть что будет, если мастодонт меня все же догонит.

* * *
Ну вот, процедуры окончены, и я могу позволить себе небольшую прогулку по моей добровольной тюрьме, пока Система анализирует добытые ей образцы.
Пятнадцать на пятнадцать шагов. Это необходимо, одного массажа мало, нужна еще и нагрузка на мышцы. Хожу, скривившись. Хотя – что кривиться? На второй день после пересадки печени я уже хожу! В прошлом веке меня назвали бы обманщиком и шарлатаном, за что и сожгли бы на костре. Или это в позапрошлом жгли? В любом случае, мне бы не поверили. Ан нет, вот он я, живой пример. Хожу.
Хорошо, что я сразу вырастил органы с «запасом». Не подумай я об этом сразу – и все кончилось бы плачевно. Тогда, сразу после пробуждения, проклятая тварь уничтожила печень за неделю, и не будь у меня заранее выращенной… Так бы все и закончилось, не успев начаться.
Впрочем, все могло закончиться куда раньше. Система вообще экспериментальный образец. Первый экспериментальный. Наш институт потратил десятилетия, чтобы разработать ее, я вложил в нее все свои силы. Но если бы не эпидемия на шахтах, где Корпорация добывала руду, то работающей Системы не появилось бы еще долго.
Не было бы счастья – да несчастье помогло: информация об эпидемии всполошила всех так, что когда мы предложили использовать во время экспедиции Систему, Корпорация прямо таки вцепилась в эту возможность. А может, в Корпорации просто почувствовали Госзаказ, и потому не поскупились. Ведь если испытания пройдут хорошо, то производство Системы отдадут им, а это – миллиарды. Одним махом – семерых убивахом… И тебе «спасение рабочих», и – доставка руды, если некого будет спасать, и Госзаказ… Так что Компания вложилась «по полной», а учитывая то, что готовилась экспедиция «во спасение», она еще и заработала на бесплатной рекламе.
Иногда я спрашиваю себя: какого черта я-то туда поперся? Что, больше некому было? Ведь знал же, что там эпидемия. Но мне нужна была работающая Система и возможность проверить ее в деле; деньги на ее производство сыграли тоже далеко не последнюю роль. А Корпорации нужна была эта руда. Не так много мест, где ее добывают. Вот сам и ответил – потому и поперся, а отнюдь не только из-за людей, что погибали на руднике. Тем более что им, как оказалось, уже все равно…
Нам повезло: мы получали от Корпорации все, что нам было необходимо, и еще много чего сверх того. В общем, я, конечно, молодец, что впихнул в требования и ванны с раствором, и более емкие кристаллы памяти, и последние достижения нанотехнологии. Программное обеспечение, правда, дописывали «на колене», но у меня была возможность отладить кое-что по дороге туда.
И все равно мощностей мало для ста двадцати членов экспедиции. Для их поддержания нужно было бы сто двадцать таких систем, учитывая скорость размножения и мутаций вируса. Растить органы все же долго: не имея в запасе неделю-другую можно и не пытаться.
Все – прогулка наконец-то закончена. Сажусь к рабочему столу. Планшетки и дозиметры, запасные «носики» и шланги, окошки приемников для фильтрации и инкубации, интерфейс Системы. Основные расчеты проводились, конечно, ей: моделирование и проверка, вычисление возможного поведения мутирующего вируса. Правда, пока не удалось предсказать его поведения ни разу.
Иногда у меня опускаются руки, глядя на очередную мутацию, добытую нанороботом. Хочется заорать, шмякнуть об стену планшетку с пробами и ввести себе яд, чтобы больше уже не мучаться. В конце концов, я врач и конструктор, а не вирусолог. Но за мной стоят сто двадцать жизней, как ни патетически это звучит. Если бы не они…
Я успокаиваю и поддерживаю себя тем, что мне удалось хоть что-то из задуманного; что это само по себе уже хорошо. Я вот, например, живой, хожу и даже помню что-то о вирусологии. Ну, или думаю, что помню. Ведь я мог прийти в себя полностью недееспособным. Или процесс выращивания клона пошел бы наперекосяк, и Система его остановила. Хорошо, что я заранее записал психоматрицу, и мне оставалось только добавлять новые данные. Для них хватило места на кристаллах памяти – хоть и только-только. А могло и не хватить…
Вот что действительно плохо, так это то, что у меня остается все меньше времени: мне удалось уговорить капитана не направлять корабль на Солнце сразу, а просто «повесить» в пространстве, подальше от всех посещаемых зон, и дать мне три года бортового времени. Только три года – с помощью Системы я рассчитывал за это время найти вакцину. В конце трехлетнего срока сработает автоматика – до ближайшей звезды недалеко. Но в этом, случае я буду знать, что сделал все, что мог. Надеюсь, что температура звездной короны будет в состоянии уничтожить эту тварь и отомстит за все мои мучения. Хотя, мне порой кажется, что и эта надежда тщетна.
А пока в пространство посылается сообщение о карантине, параметры вируса – давно устаревшие, но их я подкорректировать не могу, о такой возможности мы как-то не подумали. Впрочем, какая разница: я не думаю, что кто-то решит к нам пришвартоваться – сообщение вполне доступно описывает степень риска. Никто не возьмет на себя такую ответственность.

Я отработал уже ставшую стандартной процедуру прогноза мутации, даже не надеясь на то, что она принесет хоть какую-то пользу. Вывел результаты на монитор, просмотрел. Сохранил. Доковылял до кресла, чтобы получить дозу вновь разработанной вакцины и «повисеть» на искусственной почке. Наработанные манипуляции перетекали из одной в другую без сбоев, Система молчала. А что сказать-то? Нечего – все как всегда, никаких изменений. Просто вирус, просто попытки одного отдельного врача, хоть и оснащенного новейшей техникой, этот вирус уничтожить. К сожалению, врач пока бессилен против превосходящих сил противника, меняющего свою тактику настолько непредсказуемо, настолько неканонически, что борьба с ним становится трехмерной шахматной партией с участием фигур, ни назначения, ни правил передвижения которых никто, кроме самого противника, не знает.

Правила... Что же у нас с правилами? Ведь вирус не может мутировать просто так. Для воспроизводства самого себя ему необходимы материалы. А где он их берет? Из клеток моего организма. Что, если заставить вирус мутировать по моим правилам, то есть строить оболочку из моих материалов? Для этого необходимо всего лишь найти те вещества, которые будут использоваться вирусом с большим предпочтением. А прогнозируемая мутация – это его конец!
Меня вдруг заколотило так, будто температура внутри бокса внезапно упала до минусовой.
– Слишком сильное нервное возбуждение. Ввести успокоительное? – среагировала Система.
– Нет, мой друг, нет! Я, кажется, придумал!
– Успокойся, пожалуйста. Тебе противопоказаны волнения. Ты уверен, что не нужно успокоительного?
– Уверен! Система, ускорь процедуры. До максимума. Мне нужно работать.
– Ускоряю. Но в этом случае придется отказаться от нескольких анализов.
– Черт с ними! Ускорь!

* * *
Три месяца. Три месяца работы почти без сна. Пять пересадок. После каждой – день на восстановление. И – опять работа. С головой, с руками, с ногами – сам полностью в этих плашках и пробах. Мои ткани, моя кровь, мой вирус – на столе в пробах, в памяти Системы, в моих мыслях. Я отходил от стола только для посещения туалета. Хорошо, что бокс жизнеобеспечения Системы стерилен.
Когда мне не хватало сил – принимал стимуляторы. Орал на Систему, как на живую: она отказывалась впрыскивать препараты, говорила – опасно.
– А что, заражать себя вирусом – не опасно? – парировал я. – А клонировать себя против всех законов – не опасно?
Ничего – впрыскивала, как миленькая, куда ей деться. Переписал некоторые блоки программы, чтобы не сопротивлялась.
Это капитану я сказал, что Система автономна. Что она будет искать решение сама – правильно, что капитан корабля понимает в работе и программировании таких систем? Да еще экспериментальных? Ничерта, только курсы первой помощи да общие данные, вот его потолок в медицине. Можно наврать черта в ступе – скушает и не подавится. Про автономность… Ха! Куда эта машина без человека? Просто очень умная диагностика, ну, стандартные операции, записанные в память, да и то – параметры придется вводить самому.
Клонирование все еще запрещено. Мои «добавления» в Систему прошли только потому, что была жуткая спешка и хаос. А я как чувствовал – понадобится. Обязательно понадобится. Вот и пригодилось: и дополнительные кристаллы памяти, и записанная на них психоматрица, и все эти приспособления, которые создавал втихую от всех, даже от коллег. Все еще не опробовано. Все еще «сырое». Шансов на успех было один из тысячи. И, кажется, я его использовал.
Я, лежащий в анабиозе, – и я, сидящий в Системе, напичканный обезболивающим и стимуляторами так, что они плещутся безумием в зрачках.
Кажется, в какой-то момент я и правда потерял рассудок: в любом случае, некоторых дней из этих трех месяцев я не помню, и просматривать записи Системы мне некогда, только результаты анализов, мутации, вакцины.
Вирус сопротивлялся. На мои направляющие мутацию сыворотки он отвечал выкрутасами, которых невозможно было даже предположить. Выскакивал из-под самых интересных решений, перестраивая свою оболочку, – и все не туда, где я его ждал. Поневоле вспоминалась теория разумности вирусов…
И снова – новая печень, сыворотка, наномеханизмы. Боль, кровь, холод в груди – от страха не успеть, не смочь, просчитаться. Но из этих мук потихоньку вырастала уверенность, что с каждым днем, с каждой болью, с каждой пробой я все ближе к решению. Накопленные данные обсчитывались постоянно. И накапливались, готовя вирусу ловушку.
И он попался. Попался! Я его сделал. Зажал. Пригвоздил. Теперь я мог предсказать его поведение – абсолютно любой его ход, заставив мутировать по моему плану. Пусть мне пришлось ради этого терпеть боль и работать по двадцать часов в сутки; пусть пришлось стереть часть психоструктуры и данные, не относящиеся напрямую к работе Системы, чтобы записывать результаты.
Все же я гений! Нет, правда, правда! Сыворотка вышла на славу. Настолько хороша, что не оставляла этой мерзкой твари, видной только под электронным микроскопом, ни одной дырочки, ни одного отходного пути. Остальное закончат запрограммированные наномеханизмы, уничтожая тварюгу везде и всюду тогда, когда под нее будет подстроена иммунная система. Тем, у кого разрушения зашли слишком далеко, можно будет имплантировать выращенные органы, благо, можно не будить всех одновременно. Поочередно. Брать материалы, спокойно растить печень и менять. Впрочем, таких, с сильными повреждениями печени, очень мало, всего пара человек. А для меня запасов достаточно. Меня можно будить первым. На мне и пробовать еще раз, уже с уверенностью.
Вот и все! Я прыгал по своим «пятнадцати шагам», орал, пел, завывал.
– На, тварь! На тебе! Что, съел? Ты подавишься моей печенью, тварь!
Я исполнял древний танец пещерного человека, добывшего все же своего мастодонта. Я пел погребальную песню, провожая душу добычи в загробный мир, я просил не обижаться на меня, но и запомнить, что так будет со всеми, кто попробует превратиться из дичи в охотника.
Последнее впрыскивание – контрольное, оно решит все. Система «выключит» меня на то время, пока будет проходить проверка сыворотки. Последние анализы она может провести и без моего участия, а мне необходимо отдохнуть. Я сохранил все наработки, сделанные в процессе поиска решения, в памяти Системы и даже сделал копию – на всякий случай.
– Система? Ввести последнюю мутацию вируса. Через три часа – сыворотку номер четыреста восемьдесят девять. Остальное – по программе. Анализы каждые три часа. Если будут проблемы, то ввести сыворотку четыреста девяносто и опять по программе, но я думаю, этого не понадобится. Меня не будить, пока не проведешь все анализы и не будешь уверена, что все нормально. Начинаем.
Тихое шипение поршней, вливающих в мою вену вирус, стало последним звуком, который я услышал.

* * *
Результаты анализа: вирус Г447 в крови не обнаружен. Запуск программы очистки Системы. Отработано. Запуск программы пробуждения в капсуле 67. Введена сыворотка номер 489. Операционная и имплантат к возможной экстренной пересадке подготовлены. Полное пробуждение ожидается через пятнадцать часов…

Я просыпался мучительно. Даже мягкий свет, рассеянный матовым пластиком светильников, казался слишком ярким и вызывал боль. Жутко тошнило, во рту пересохло, саднило горло от трубок системы анабиоза. Впрочем, тошнота и сухость – это нормально. После пересадки так и должно быть.
Кажется, сыворотка все же найдена. Система протестировала все и не нашла и следа вируса.
Это означает, что мой план сработал и я нашел решение. Теперь мне остается только проверить оставленные мной записи и запустить пробуждение экипажа, заготовив для тех, кому это необходимо, органы для пересадки.
Да, надо еще что-то решить с телом...
Ведь клонирование все еще запрещено.