- Погоди, я салат сделаю. Сейчас есть будем. Пойди, помой руки, с собакой же возился...
Приятно вот так, вечером, прийти домой. Погуляв с непослушной сучкой боксера, Ланкой, намотавшись и напрыгавшись, объясняя ей, что такое "место", "к ноге", "сидеть"; набегавшись с ней, приучая к короткому поводку. Хорошо, что еще молодая. Еще можно обучить, несмотря на то, что Катюха упустила: воспитывалась собака абсолютно бессистемно. То наказывают, то у стола прикармливают, пойди тут, разберись, что и когда можно.
Помыть руки, вспомнить, что не надел шлепанцы, сходить в коридор и надеть их, мимоходом, чуть грубовато, потрепать по загривку сопливо-счастливую псину, разлегшуюся на коврике в прихожей, возле миски с едой. Получить порцию облизывания рук, понаблюдать за обрубком хвоста, мечущимся из стороны в сторону в приступе внезапного счастья: хозяин, ласкает. Старший в стае! Еще раз помыть руки.
С кухни уже доносится аромат свежепорезанных огурцов, с лихвой окропленных растительным маслом. Звенит ложка о бортик миски, сбрасывая прилипшие кусочки, как бы говоря: готово! Можно садиться за стол.
Взять буханку хлеба, прижать одной рукой к груди; второй рукой, широким, размашистым движением, отрезать добрый ломоть, толщиной в палец. Тянуть нож через чуть клейкую мякоть на себя, на грудь, вспоминая деда, выросшего в деревне и резавшего хлеб только так, наслаждаться запахом. Макнуть в масло салата отрезанный кусок, голодно впиться в него зубами, поглядывая на жареную картошечку, которую Катюха кладет на тарелку.
- Ланка начинает слушаться. Ей бы побольше занятий. На площадку бы.
- Знаю, что нужно. Но мне некогда, ты же знаешь.
- Знаю. Но нужно. Кстати: завтра пятница. Тебе еще не надоело – вот так?
- Надоело. Но я не стану ничего менять. Мы с тобой обговорили это уже сто раз. Давай не будем начинать заново этот разговор, хорошо? Последний вечер лучше прожить спокойно.
- Как скажешь. Мне тоже не хочется думать о завтра. Но приходится – вынуждают обстоятельства, так сказать.
Жуем. Ланка хлюпает водой в своей миске, шумно дышит, заглядывает в глаза: что же вы, сами вкусненькое, а я?
Раздражение прорывается неожиданно: рука сама собой взлетает вверх, крик разрезает вечер.
- Что пялишься?! А ну, на место! Распустили собаку, сидит, у стола выпрашивает! Вон! Место! Я сказал – место!
Ланка прижимается к полу, не понимая особо, за что на нее кричат и замахиваются, уползает в коридор, на коврик. Тяжелое дыхание, скачки сердца, трясущиеся от выброса адреналина руки: чуть не ударил. Хорошо, что сдержался. Или плохо: прорвется все равно, так или иначе. Правда, псина не виновата, она просто не понимает. Что это вдруг нашло на хозяев: то было можно, а сейчас вдруг нельзя?
- Ну что ты бесишься, а? На собаку наорал… Ты же все знаешь: привязана. Повязана со всех сторон: квартира, машина, дача. Все. Мне никуда не деться.
Молчать и терпеть – а что ответишь? Нечего. Липовый вожак стаи получается, картонный. У самого – ничерта за душой, кроме амбиций. Права она. Художник, блин. Да, конечно права – от и до. Молчу, терплю. Жую.
- Спасибо, вкусно. Слушай, может, в ванночку залезем? Успокоимся заодно.
- Наливай. Я пока со стола уберу, посуду помою. И – не злись… Так надо.
- Я не злюсь. Ты, конечно, права. И потом – это, конечно удобно. Так, как оно есть. Пусть потребительски – но зато честно.
- Все – молчи, не заводись сам и не заводи меня. Иди, наливай ванну.
Сидя на краю ванны, смотреть, как льется вода, выдавливая пену из-под струи, выстраивая горку из пузырьков. Малодушно думать о суициде, криво усмехаясь: кишка тонка, пробовал. Разглаживать пену, моча рукава рубахи и старый шрам.
Встать на колени, упереться лбом в край ванны, охлаждая кожу. Хлюпать носом, тихонько.
- Ну, что ты, родной? Успокойся. Правда. Просто не думай об этом – нам ведь хорошо вместе? И пока нет выхода. Ты же знаешь, что это только «пока»!
За шумом воды не услышал, как открылась дверь ванной комнаты. Теплое тело, прижимающееся сзади, к спине, округлости груди, живот, ноги, охватывающие мои бедра. Распластаться, как две лягушки, при спаривании, только местами поменялись: самочка ошиблась, и забралась на самца сверху. Волосы щекочут шею сзади, тонкие пальцы пробегаются по пуговицам, расстегивая рубаху. Привычно-деланное веселье становится весельем настоящим, унося неприятные мысли; перебрасывание пеной и мокрое плюханье. Ланка поскуливает под дверью ванной: волнуется.
Наступает ночь. Ночь с четверга на пятницу.
* * *
- Ничего не забыл? Все взял?
- Кажется, да. В ванной посмотри еще раз, а?
- Ничего нет. Белье я поставила стираться. Ну, все? Давай тогда. Погоди, воротник… Вот так.
- Когда теперь?
- Как всегда – позвони мне в понедельник на работу. Он сегодня вернется, в воскресенье уедет, в ночь.
- Может, я все же в воскресенье приеду?
- Не надо. Ты же знаешь, что я так не люблю. Сразу после него.
- Ну, тогда, до понедельника, любимая? – кривая ухмылка рвет рот, в груди заходится от безмолвного плача то, что принято называть «душой».
- Да, до понедельника.
Последнее похлопывание по Ланкиному загривку. Пока, собака. Быстрый поцелуй в щечку, глаза стыдливо опущены, постоять, романтично сплетя руки в замок.
Выскользнуть за дверь ставшего на пару дней чужим дома.
До понедельника.

рассказы

#1