Подаааайте христа ради! Подаааайте копеечку! Люди доообрые! Слепому подайте на пропитание!
Сволочи - молчат... Хоть бы обругал кто - легче бы стало ориентироваться - нет, молчат, твари. Идешь между ними, как сквозь строй: шаг - удар, шаг - удар.
Люююди добрые!
О, мужик, дай, а? Дай на опохмел - не могу, трубы горят, никаких же сил нет! Я же помру сейчас, а? Мужик? Хочешь - на колени встану? Какая, к черту гордость? Да я сейчас отсосать готов - только похмелите! Не дашь? Ссссволочь...
Ребятушки, милые, подайте, подайте на шкалик, а? На мерзавчика, на маленького, на звонкого, на горького... Что? Слепой я, не вижу, сынок, ничего не вижу, повязку-то видишь, небось. Не сынок? Да какая разница-то? Не дашь? Ну и шут с тобой...
А? Эт ты мне, милая? Не милая? Извини - по голосу показалось - женщина... Куда? Нальешь? Да конечно пойдем, как же не пойти-то, милый! Только не быстро, Христа ради, не успеваю я! Не хочешь мараться, за руку держать - веди как хочешь! Давай за полу, или за газетку, давай, за родимую, подержусь - только налей!

Где я? Никак отрубился, а? Но не пил - не полегчало же. Обещали же налить! Грамм бы двадцать сейчас, водочки...
Лююююди! Не молчите, я же вас не вижу! Нет - молчат... Тихо вокруг, тихо, как в гробу. Ну, хоть какой-то дайте знак - куда ползу-то? Кажется, били меня. О! Вспоминать начал! Потом бросили куда-то. Помню - падал, словно с обрыва вниз сорвавшись, кричал... Пониже спины болит - да не уж-то?! И после этого не налили? Сссскоты!
Нет, не там болит - просто ударился, кажись, сильно... Лююююди! Где вы?!
Да что же это, а? Куда меня запихали? Стен не чувствую, как щенок неумный на карачиках тычусь в стороны, коленями перебираю. Люююююди! Эхо есть - значит, и стены есть. Ну, поползли, родимые, терпите, избитые, надо, родненькие! Подохну - вот и будет вам покой, а сейчас ползти надо...
До стеночки доползем, прислонимся, посидим, покумекаем. Ах, кепочки-то нет, потерял кепочку - жалко, так бы полежала, пока сидеть буду, глядишь люди бы мимо пошли, копеечку бы бросили... И очки потерял, очки-то темные, уж месяц как... Ай, какие были очки, ребята мне их из мусорки вытащили, говорят - как новые были, стильные по форме, к голове прилегали, поверх повязочки... Нету - потерял, когда сам не помню.
Однако долго что-то ползу к стенке-то, а нет ее. Передохнуть бы, посидеть надо. Матушка, покойная, прости господи прегрешения ее, когда шла с работы - на лавочке посидеть любила.

Сидит, бывало, по сторонам смотрит, человека при пиджаке увидит - скажет: учись, Мишенька, учись. Выучишься - человеком станешь, квартиру тебе дадут отдельную, не по коммуналкам жить будешь, а как нормальный человек, в своем доме - хозяином. Батьки-то у меня и не было, пропал где-то, мать сказывала - разбился на испытаниях, летчиком был. А я что - я верил, даже во дворе дрался с пацанами, когда, прости Господи, выблядком дразнили... Это уж потом... Да, что теперь-то...
Мать одна меня растила, всю жизнь за станком-то, по две смены, чтобы в дом все - вот молодой и померла.

Ой, ноженьки мои, ну, поползли дальше, что ли, пора уже... Что же тихо-то так, а? Где же это я? И ведь ни звука, только эхо какое-то глухое, как из ваты... Не слышно ни зги... Ой, надо посидеть опять… Больно-то как - в груди ломит, где сердце-то, жжет и гложет, екает что-то... А может и полежать даже. Пол-то какой жесткий... А ничего - мы вот так курточку положим, свернемся калачиком - нам привычно, ноги только курткой прикрыть бы - да коротка она... Ох, как же болит-то, а? Водочки бы...

Вот и мамка тоже все жаловалась. Со смены придет, бывало,  сядет, выпьет водочки-то, отравы этой, как запоет песню - коса распущена, слезы потекут, на груди халатик сомнет в горсть, головой встряхивает - чеееерный воооорон, черный ворон... Не дотянет до конца, захлебнется слезами - не пей, скажет, Мишенька, не пей горькую!
Да уж... Выучился ведь. Институт - все как мама завещала. Инженер! Человек! Специалист... И Тонечка - девочка моя, Тоня-Тонечка, жена будущая. На танцах первая, красавица... Наклонится, чтобы поправить что: грудь полная из выреза видна; поднимется - бедра широкие, фигурка ладная, лицо улыбкою словно светится, волосы волной по плечам вниз - и взгляд такой... пытливый - видел ли?
Сколько прогулок и под окнами ночей на скамеечке, с кошкой соседской на коленях... Свадьба была хорошая, весь цех скидывался, славно посидели. А как она танцевала - загляденье! А я каков был: при костюме с галстуком, ухоженный. Ребята мои грамоты собрали - в рамочки из орголита вставили, весь стол ими покрыт был.
Ни глотка - ни единого, ни одного водки-то проклятой, водочки горькой, стервы мерзкой - отравы не выпил. Права была матушка - ох, нельзя...

И ведь так и тихо, а? Тихо ведь... Ни словечка, ни шажка, ни звука не слышно. Где ж все-то, а? Куда бросили - не пойму... Может, вытрезвитель? Да с чего это - трезв же... Просто до безобразия...

Эх, как жили, как жили! Это же тебе не просто так - семья! Душа в душу, не нарадуешься. Ну, конечно ссорились, да тут еще и соседи в общежитии: то на кухне покрадут что-то, то ночью гулянку устроят. Тонька-то уже и сил не находила: повешусь, говорит, сил нет это терпеть, как хочешь - но добывай квартиру.
Квартиру получил на заводе - загляденье. Ну, пришлось, конечно, прогнуться-то, пришлось. Начальнику цеха тогда выезд на охоту устроил, чтобы в очерЁдные списки внес. Да не дорого обошлось, братец Тонькин помог. Сколько там выпито было! Ящик, ящик водки с собой взяли, столичной, дорогущей. Да закусочки; да, опять же, поговорить, как водится...
Пришлось. Пришлось выпить-то, чтобы не обиделся. Слеза чистая - не водка, на просвет стакан смотришь - перекатывается. Вода не так смотрится, водка маслянисто так, заманчиво плещется. Как захлестнуло тогда горло-то, горечью холодной, дыхание схватило - закашлялся. Почитай, первый раз и пил-то, до того - как маменька завещала.
Задохнулся-закашлялся, с первой-то, да и со второй тоже вдохнуть не мог – дали корочку хлебца черного: понюхай, понюхай родного, полегчает… А там уж и само пошло. Пели, гуляли – все выходные, не до охоты уж…
Вернулись только в понедельник утром рано, начцеха сказал - домой его, работать не сможет, скажем - приболел, если что. Ой, ну и плохо же мне было, Тонька до вечера отпаивала рассольчиком.
Зато через месяц получил, ордер-то. Даже смотреть не поехал - дом-то один у нас строился, все про него в общежитии всё знали. Через три месяца еще - въехали, в квартиру-то, завистливыми взглядами провожаемые...

Люююююди! Никого. Что-то не по себе мне так, а? Где же все? А может...? Да не, не может... Больно же... Больно, горько… А ведь когда-то! Знаете, кто я?!

Технолог, главный технолог производства! Это вам не детские игрушки. Несколько лет - как один день. Вверх, вверх, верх по лесенке. Просто все было: ты - мне, я тебе. Надо, Михаил, подписать - подпишем. Акт? Примем! Сроки? Успеем! Что не успеем – допишем!
Потому и рос...
И Тонечка опять же: надо бы, Миша, стенку в квартиру, дачку тоже надо, надо! А я что - я согласен, надо. Тонечка - она всегда дело говорила. Пришлось, конечно, попрогибаться-то, да до нужных людей как еще доберешься? Тонечка вот со мной ходила по ресторанам-то... Ах, скажет, бывало, кто-то, какая у тебя женушка видная! А Тонечка только улыбнется, да голову наклонит, из-под челки реснички вскинет – и уже разговаривать-то проще... Бывало, мне и делать ничего не нужно было, все само собой получалось.
Только вот с детишками... Ну никак. Первый год не нервничали, на второй Тоня плакать начала, на третий воем выла - а там и успокоилась... Ну, нету и нету. Зато муж и дом - полная чаша.
Да, и полная чаша бывала. Редко сначала, по праздникам там, или в должность войти: с нужными людьми нужно выпить. А куда деваться? Ой, сколько их было, водочки и коньяку: вспоминаю и дрожу неудержно, по столу ведь разливали. Сейчас бы хоть малую толику того, даже со  стола бы слизал - ссосал бы со скатерти; ну совсем же уже никак, невмоготу вовсе, хоть ложись и помирай…

Эх, вспомню-ка все... Да и пусть плохо – что делать-то? Зато потом слаще пойдет, первая-то, на слезу-то всегда лучше ложится...

Когда же это было? Пять лет назад? Больше? Как-то в последнее время со временем беда, никак не разберусь: день, ночь - сутки прочь... Откуда же я приехал? С переговоров, кажется... Тонечке я подарок привез, собачку стеклянную, она им всегда умилялась... Думал, сюрприз. И получилось ведь - с сюрпризом-то... Ну, под «шафе» был, конечно, а то как же: договор заключили. Но так, на ногах держался. А тут...

Нет, не могу. Ну, не могу я на сухую об этом! Людииии! Твари! Да где же вы, черт вас побери?! Я тут что, клоун? Не молчите! Тишина... Может, повязочку-то снять? Может, пора пришла?

Я дверь тогда сам открывать не стал, собачку распаковал из бумажки хрустящей, на кнопку звонка даванул. Стою, улыбаюсь, собачку на ладошке держу. Она, в свете лампочки тусклой, красным на ушах отливает, на ладони так удобно разлеглась, хвост пушистый вокруг лап обернула, передние лапки вместе, голова на них и взгляд такой - трогательно... Дверь-то открылась, да только не Тонечка там была. Здоровенный амбал, под два метра ростом, в плечах косая сажень, что называется. А из-за него Тонечка выглядывает. А сама сияет вся изнутри, светится, улыбка такая неземная, глазами из-под челки блещет. И так и говорит: извини, Миша, все. Больше не могу так. Пьешь ты, да и вообще. Это Эдик, мы теперь с ним жить будем. Эдик! Да она ему в матери годится! А ты, говорит, иди, родненький, пока у дружков своих, с кем пьешь, поживи, а там квартиру разменяем, вещи поделим...

Ой, не могу - завою сейчас. Как вспоминаю - не могу! Сил нет, плачу. А ведь тогда - как отрезало, ничего не чувствовал...

Я ведь, как стоял - так и застыл... Эдик этот мне так, сверху глядя, говорит: папаша, ты не понял? Объяснить?
А я на собачку смотрю, на глаза ее стеклянные, на грустные, и что сказать - не знаю... Повернул только руку ладонью вниз, звякнуло, хвост в одну сторону, голова дурная, с глазами доверчивыми, в другую, а мне кажется - то моя голова, что позвякивая по площадке катится...
Развернулся и ушел.
Напился я сильно тогда, с Петровичем. На даче у него поселился - больше негде было. До сих пор не все помню, да так и лучше. Две недели я просто не просыхал, пока деньги оставались. Потом Петрович приехал - и попросил меня с дачи, да и правильно сделал, я там такой свинарник устроил...

Ох-хо-хонюшки... Как же паршиво-то... Эдак и помереть недолго. Может, время пришло?

Я ведь на работу-то так не вернулся... Дружки мои побыли дружками, пока все без проблем шло - а потом как отрезало. Где все подевалось - не знаю. С работы - за прогулы. Я к директору – сколько лет вместе, ты что?! А тот – да вот, брат, прости, общественность тут посовещалась: стар ты стал. И пьешь – вон и сейчас-то не трезв. Так что не обессудь.
Пью! Стар! Я же для нас, для фирмы – для своих пил! Сам же знаешь – без этого никаких договоров! Ведь все для вас делал, все, как скажете – так и делал! Мне оправиться немного, чуть-чуть, там квартирку – и все ОК будет. Знаю, брат, говорит, знаю, да только вот вышел ты за рамки. Опять же, жена твоя, Тонечка, просила… Ну, да ты сам знаешь. В общем, извини – уволен ты.
Хорошо, хоть зарплату выдали. Немного, да все уже было на что похмелиться. Стыдливо так в руки сунули – и иди, Миша, иди… Не охрану же ждать…
Сунулся было к Тонечке: позвонил… Сказала: жить - живи, родной, где хочешь. В квартире я замок сменила, она на меня приватизирована - Тоня-Тонечка, тростиночка с глазами шалыми…
На развод не пошел, не смог. Да и не нужно было. Тонечку видел еще несколько раз, издалека – прятался за углами, подсматривал... Прямо как ангел, воздушная такая, не ходит - летает, чуть земли касаясь, словно молодая. И этот рядом с ней - словно трактор прет. До машины дойдут, в нее залезут – как голубки, целуются…
Ночью я к дому часто ходил, опять на скамеечке сидел, как в молодости – с кошкой на руках бездомной, правда…
Вот стоял я как-то под окнами квартиры своей бывшей - пьяненький, никакой, за дерево держался. А там, за окном, Тонечка... С Эдиком этим в обнимку за стеклом пакетным, недавно поставленным, она фикус обтирает, он сзади Тонечку обнимает... И подумал я: а почему я на это смотрю? Ну, вот зачем? И - словно прозрел.
Понял - нет, не могу я на это смотреть! Прямо в тот момент и решил. Первый раз, считай, сам.
Не могу я больше лица эти улыбающиеся видеть. Ни на их, ни на чужие – что смеются, радуются. Сделал я себе повязочку из края рубахи. На глаза. Сложил в несколько рядов – и повязал. Повязал прямо там, к дереву спиной привалившись. Чтобы больше не видеть ничего, понимаешь? Чтобы не ходить, глаза в землю уперши. И - как отрезало вдруг боль темнотой. Словно не вижу я ничего - и от этого мне на душе легче. Не вижу – значит, этого нет.
Потом уж я себе из кожи, от голенищ женских сапог отрезанной, повязку сделал. На ощупь делал. Притерлась, села по лицу, обтянулась - как влитая... Мужики говорили – даже глаза видно, словно рельефы…
Поначалу, конечно, тяжело было: ходить непривычно. Падал сколько раз - уж и не упомню, ноги все в синяках, руки об асфальт ободраны, ногти обломаны. Да и, бывало, били: то на пацанов нарвешься, что драки и развлечений ищут, им над слепым покуражиться милое дело; то на ногу кому наступишь.
Бывало и такое, что подумывал я снять повязку-то, сорвать и дальше светом мучаться - но всякий раз останавливался. Страшно уже было, снять-то – жутко даже. Света боязно. Страшно опять увидеть то, что они улыбаются. И как кривятся, меня, грязного и оборванного, увидев. И дальше идут – по делам своим, домой, обнявшись. К своим собачкам стеклянным…
А подают слепенькому лучше, не в пример. Сядешь, голосок пожалостливее сделаешь - и затянешь: люююди добрые, подайте, на пропитание подайте убогому, в боях зрение потерял, живу, как придется, помогите, кто чем может! Меня даже в артель звали - говорят, был бы «хит сезона». Не пошел...
Так и хожу, по свету-то – в темноте. Смех представляю, боль чувствую, водкой душу и страх заглушаю…
 
Что же я ног не чувствую совсем, а? И дышать – дышать тяжело, захлестывает… Слёзы все… И подлечиться нечем…

Голос! Нет, правда, голос! Не показалось! Ээээй! Я тут! Слышишь? Я тут! Эхо, проклятое эхо – тут я! Бьется голос, тонет, тонет в вате! Тут!
Эй! Ты тут? Не молчи – не молчи только!
Не слышу… Громче скажи, что ты словно шепчешь-то?
Встать – и идти?
Куда идти-то?
Где он, свет?
Снять?
Пора?
Свет…