Так бывает, что вдруг, неожиданно услышишь знакомый запах, который казалось бы, давно забыл. Принюхаешься - и навалятся воспоминания: где, когда, с кем...
* * *
К тому времени прошло уж полгода, как я остался один. Был отставлен. Осиротел. Умер. Сдох в корчах. Сгорел - и не был поднят из пепла. Жаль только, что по недоразумению продолжал двигаться...
Осталось от меня немного: несчастная кучка инстинктов и вбитых знаний; огромное количество язвительности и злости; гора жалости к самому себе и огромная, невыразимая нежность, которая захлестывала с головой по вечерам, когда я оставался один. Она смывала волной дневную натянутую улыбку, растворяла последние крохи силы воли и оставляла за собой идиота, который со слезами умиления пялился на фотографии из портмоне и бился головой о стену в ванной.

Понятно, что я старался не оставаться один любым путем; даже если придется проехать сотню километров по ночной автостраде, ради сомнительного удовольствия посидеть за бутылкой пива с человеком, с которым познакомился по Интернету.
Хорошо еще, что по долгу работы мне в то время приходилось работать не в своем городе, а то бы вообще свихнулся ходя по тем же улицам, где еще недавно мы ходили вместе, вспоминая: а вот на этом углу мы поцеловались в первый раз... А в этом кафе праздновали день рождения... А тут - пили пиво...
Жили мы с коллегами в гостинице хоть и знакомого, но чужого города. И, на самом-то деле, именно коллеги и не давали мне совсем скиснуть: вытаскивали после работы прогуляться, попить пивка, посидеть в гостиничной сауне. Но это помогало ненадолго и поутру они постоянно видели мою грустную морду.
У меня были хорошие коллеги. Наверное, они уже просто не знали, что еще такого придумать, чтобы привести меня в порядок. Ну хоть немного. И тут кто-то из них вспомнил о загадочной русской душе. И о «сто грамм».
В общем, в какой-то из вечеров я был торжественно вызван в номер Герхарда. Его слова «сам увидишь» были произнесены так интригующе, что у меня не повернулся язык спросить еще раз, что же они такое задумали.
А задумали они… Попойку. Настоящую, по их понятиям, русскую попойку: с солеными огурцами и куском черного хлеба, с гранеными стаканами, с… Хотел написать – цыганами, но их-то как раз и не было. А было три бутылки «Столичной».
Я растрогался. Я просто не мог выразить, как я растрогался. Ну, правда, не мог только до первой. После второй – уже мог. И, я думаю, они сами были уже не рады своей идее, так как загадочная русская душа все же взяла свое, и на третьей, конечно, не остановилась.
И побежали бы еще за одной, если бы не пришла кому-то из них еще одна спасительная идея… Правда, спасали они уже себя: сидели они уже с трудом, а я вот только начал расходиться.
Герхард куда-то загадочно исчез, а через пятнадцать минут в дверь нашего номера постучали. Как-то нежно постучали. Кто-то из ребят сказал: Алекс, это к тебе.
Это и правда были «ко мне».
В дверях стояла женщина. Не красавица, не страшная. Просто женщина.
Мне объяснили, что это – для меня. На час. И что пора идти – время не ждет.
А мне… Мне было уже все равно.
И я пошел…
* * *
Мой номер показался мне тихим и пустым. Женщину я, как джентльмен, пропустил вперед, и едва поборол соблазн закрыть дверь, оставшись снаружи… Потом бы сказал, что все было прекрасно, спасибо, друзья, выручили.
Не знаю, почему я этого не сделал. Наверное, пришло время.
Все было как-то нелепо.
Проститутка, щебеча что-то, проскользнула в ванну. У нее, кстати, оказался приятный, чуть низковатый голос.
Так вот: она ушла в ванну, а я, с моим нулевым опытом общения с проститутками, остался стоять посреди комнаты. Нет, я не был пьян – выпивши был, но не был пьян. Но что делать дальше – я себе не представлял.
Кажется, она была очень опытной проституткой. Выйдя из ванны, она принесла с собой полотенце для меня. Как-то естественно и ненапряжно я оказался в душе, сполоснулся, и…
Как-то внезапно все встало на свои места.
Она меня ждала в постели. На тумбочке – пачка презервативов. Полотенце на стуле. И запах духов. Недорогих, видимо, но… Почему-то он показался мне очень уместным. Терпкий, крепкий – и в то же время такой… Близкий, что ли…
Не ждите – не будет порнухи. Будет больно.
Мы были вместе. Видимо из-за алкоголя я долго не мог кончить и мучил ее.
В какой-то момент мне показалось, что все что я делаю – это на самом деле месть. Что вот сейчас, в этот момент, тут и сразу – я отомщу. Всем сразу.
Отомщу не проститутке, а той, что оставила меня. Оставила, уйдя. Оставила для того, чтобы в моей постели появилась эта женщина. И что ей, этой женщине, придется принять на себя все то, что я носил в себе эти полгода.
И я… Расслабился. Вернее, отпустил себя, снял с себя свой собственный запрет, распустил все веревки – и утонул. Утонул в ощущениях. В своей боли – и счастье. В ритме. В неистовых толчках. В стонах. В рыке. В слезах.
Я даже забыл, что надел презик – а это что-то да значит.
Когда я свалился на бок с невнятным криком и мокрыми от слез глазами, я понял, что видимо, успел сказать в том бреду, который только что покинул меня. Что-то важное. Или страшное.
Понял по ее глазам. По жесту: какому-то материнскому - и женскому одновременно, защитному жесту. Так порываются погладить по щеке взрослого уже почти сына – и не решаются…
Она осталась не на час. Она осталась на всю ночь.
Просто сидела – и слушала. А я то метался по комнате, как одержимый и выкрикивал фразы, угрозы, пустые слова – то сидел на полу у кровати и плакал.
Плакал, уткнувшись в ее обнаженную грудь, упиваясь ее запахом, путая имена и времена – захлёбываясь выливал на нее все то, что должен был сказать не ей.
Но слушала это она; слушала, принимая чужую боль; слушала, молча кивая головой и туша бычки в пепельнице один за другим; пила воду из моего стакана – и слушала.
Я не помню, когда я уснул. Кажется тогда, когда успел рассказать всю свою непутевую жизнь: кто я, откуда, как. Что я знаю – и чего не знаю, чего я не понимаю, как я люблю – и как ненавижу.
И все о том, как я остался, а та, что была, казалось, моей судьбой – ушла. И как я после этого умер. А она – ушла, а я – я сгорел, сдох, меня нет. И я ее люблю, или любил, а теперь ненавижу; а она, моя судьба, моя жизнь - она ушла!
В эту ночь она ушла навсегда. А я – я с ней попрощался. Попрощался навсегда.
И уснул.
Опустошенный.
Умиротворенный.
Живой.
А утром…
Утром меня ждал лишь запах духов на подушке – тот самый.
Конечно, я проспал; и на работу пришел поздно; и ребята с интересом смотрели на меня.
И, осмотрев, сказали – ожил.
Ну, слава Богу.
Я и правда ожил, но это уже другая история…
* * *
Кто знает, откуда у женщины, сидевшей сегодня рядом со мной в метро, были именно эти духи. Кто знает, из каких завалов она извлекла этот запах, который я больше нигде и никогда не слышал.
Кроме как той ночью.
И пусть она даже отдаленно не похожа на ту, что приняла на себя мою боль – я посмотрел на нее с благодарностью.
Она помогла мне вспомнить ее, ту самую, которая когда-то вылечила меня. И не важно, что в ее списке я был не первым, и далеко не последним. И кто знает, где она сейчас, и что с ней.
Но я ее помню – и буду помнить всегда.
Так бывает, что случайно услышанный запах становится памятью…

рассказы

#1