- Где Виктор? – Спросила завуч, поймав меня за воротник.
Я, конечно, мог постараться изобразить незнание, но смысла в этом было немного – все равно найдет.
- В туалете… - Пролаял я. Пролаял, оттого, что с трудом сдерживал смех.
Впрочем, завуч уже и сама поняла, где сидит Витька. У входа в мужской туалет собрались почти все ученики нашего и параллельного классов. Толпа смеялась, улюлюкала и чуть ли не валялась по полу.
- Ну-ка, немедленно всем разойтись! – Завуч попробовала взять под контроль учеников, да не тут-то было: мало кто смог воспринять ее всерьез. Ну так, разве что от двери туалета отошли…
- Виктор, НЕМЕДЛЕННО выйди!
Конечно, Виктор не вышел. Да даже если бы и захотел выйти, у него бы это не получилось…
- Хорошо, Виктор. Ты не оставил мне выбора! – и завуч, наша незабвенная Железяка, прозванная так за скрипучий голос и несгибаемый характер, решительно открыла дверь и вошла в мужской туалет.
Не знаю, как у вас, а у нас в школьном туалете кабинок не было. В один ряд у стены стояло три унитаза; на среднем…
На среднем сидел Витька. Сидел и плакал чуть ли не в голос. Встать он не мог – еще бы! По слухам, пропала пара килограммов мандаринов и три маленьких банки с ветчиной… Даже молодой организм не смог переварить все съеденное и теперь Витьку «несло». Неудержимо «несло», так, что встав с унитаза один раз и надев штаны, он только-только успел вновь их снять и плюхнуться на сиденье под громогласный хохот присутствовавших.
Дети жестоки. Особенно жестоки они к тому, кто еще недавно был сильнее их. Или казался таковым.
Витька был сильнее, при чем намного сильнее, всех. И он был одним из самых отъявленных хулиганов школы: мало кто решался ему перечить.
У меня же с Витькой были свои, давние счеты…
* * *
Лет мне было тогда около десяти, не больше. Самое счастливое время, познание мира: обиды забываются, становясь опытом; опыт придает уверенности в себе.
Жил я в самом бандитском районе Питера - на Лиговке, это многое скажет питерцам; остальные же наверняка вспомнят блатные песни.
Совсем недалеко от нашего двора находилось крупное железнодорожное депо и завод, работающий на него, а потому именно в нашем дворе жило много путейцев. Жильцы дома знали друг друга годами: многие бок о бок прошли войну, кто-то - эвакуацию во время блокады. Двор наш был дружным.
Железнодорожники клановое сообщество, и, наверное, только это спасало нас от наплыва гопоты уж совсем низкого пошиба. Прочие же хулиганы к нам забредали редко - побаивались, и росли мы словно в оазисе посреди разбитной Лиговки, почти не зная привычных для наших сверстников из соседних дворов шалостей
Может быть, именно потому так стремительно захватила наш двор та игра, появившаяся летом, незадолго до начала учебного года. Как смерч пронеслась она по двору, не оставив равнодушными даже старшеклассников. А затащили ее в наш двор ребята, которые жили в окрестных районах.
Сама игра была простой, как все гениальное: во дворе выбиралась самая плоская площадка, в земле выкапывалась неглубокая лунка сантиметров десяти в диаметре; отмеривалось расстояние, примерно шесть шагов, чертилась линия – вот и вся подготовка.
Главной и самой загадочной составляющей игры являлись небольшие стеклянные шарики, примерно одного сантиметра в диаметре. Некоторые из них были просто шариками из зеленоватого мутного стекла; некоторые же имели внутри замысловатые цветные вкрапления.
Откуда брались эти шарики, не знал толком никто; у меня их нашлось всего несколько штук. Абсолютно бесполезные в хозяйстве, они пролежали в ящике с игрушками брата долгое время, пока не появилась игра.
Правила ее были просты: с линии нужно катнуть шарик так, чтобы попасть в лунку или как можно ближе к ней. Выигрывал тот, кто попадал в лунку шариком или подкатывал свой шарик ближе всех; ему доставались все шарики, лежащие на земле. Однако не все шарики были равны по стоимости и значимости. Существовали "джокеры": те самые шарики с цветными вкраплениями. Они были несгораемыми, неразменными, и если в лунку попадали один джокер и один нормальный шарик, то выигрывал, конечно, джокер; если попадали два джокера, то игра продолжалась до тех пор, пока кто-то не промахнется мимо лунки. Потому пользоваться джокерами решались либо богачи, имеющие много таких шариков, либо виртуозы.
Расцвет эпидемии игры пришелся, конечно, на сентябрь: в город вернулись все те, кто, как и я, уезжал летом на дачу, и начался учебный год.
Первого сентября, сразу после уроков, весь маленький стадиончик возле нашей школы превратился в Колизей, и разыгрывались там настоящие битвы. То тут, то там можно было услышать крики болельщиков или самих игроков: стеклянные состояния меняли своих владельцев. Азартные проигравшие иногда выкупали шары обратно. Валютой могло послужить что угодно: от красивой авторучки, которую привезли откуда-то из-за границы, до обеденных денег.
Я, как и многие другие, «заболел» и втянулся в игру с головой. Конечно, я проиграл все свои шарики в первых же играх - но как же у меня колотилось сердце! Как дрожали руки, какой азарт, должно быть, светился в глазах…
Такие ощущения не забываются, они как наркотик - их хочется испытывать вновь. Наверное, это часть природной программы развития: все то, что связанно с ловкостью, четкостью и точностью должно поощряться организмом…
Как бы там ни было с природой, но играть-то я больше не мог. И вот тут начинается собственно история…
* * *
Витька считался моим другом. Ну, другом я его называл тогда, причем довольно гордо называл: полезно иметь в друзьях хулигана.
На самом-то деле он был обычным «мягким рэкетиром»: заводил дружбу с ребятами послабее - и просил за это небольшие услуги. И мало кто решался ему отказать.
Он был старше меня, года на три, но учился при этом в параллельном классе: несколько раз оставался на второй год. Опыт его в разы превосходил мой: возраст, да и образ жизни... По слухам, он уже пил пиво и целовался с девчонками…
Меня он тоже попробовал «подмять» под себя, правда, пока безуспешно: особой защиты мне было не нужно, а большего он предложить не мог. Не мог до того дня, как я проиграл последний свой шарик.
- Что, проиграл? - спросил меня Витька, и позвенел шариками в кармане куртки.
Мне осталось лишь пожать плечами: ну да, проиграл. Сам Витька, отличный игрок, проигрывал редко, и уж у него-то шариков было достаточно, даже более чем.
- Могу дать тебе в долг. Десять шариков. И один джокер тоже дам. Отыграешь свои - отдашь…
Отыграешь - это было ключевое слово. Руки сами потянулись вперед - к вожделенным шарикам. Их блестящие бока соприкоснулись, когда они ссыпались ко мне в горсть и издали такое приятное позвякивающее шуршание…
- Может, сыграем? - Предложил Витька…
* * *
Надо ли говорить, что уже через тридцать минут все шарики, включая джокер, вновь были в кармане у Витьки? Стоит ли рассказывать, как подавлен я был этим обстоятельством?
- Мда, проиграл… - Сказал Витька, укладывая горстку шариков в карман. - Ну ничего - всякое бывает… А шарики - завтра отдашь.
Я поначалу даже не понял: - Какие шарики? Они же уже у тебя!
- Ну и что? Я же тебе их в долг дал, а ты их мне проиграл. Мог бы и выиграть, но проиграл. Мне-то ты их до сих пор должен! Так что - завтра с тебя десять шаров. И - джокер.
Часто пишут о том, как люди чувствуют уходящую из-под ног землю. Так вот я ее не почувствовал. Я вообще плохо помню, что произошло в тот момент. Все было так, словно у меня пропали все кости и мышцы.
Я просто уселся на землю там, где стоял.
Мне негде было взять шарики. О чем я и сказал Витьке. Прямо так - сидя на земле.
- Ну, вообще-то, это меня не касается… но если совсем негде, то я знаю, где их украсть! Правда, будешь должен больше... - Сказал Витька.
Как я уже говорил, никто не знал, откуда берутся шарики. Ходили, правда, какие-то смутные легенды о том, что их производят на заводе, находящемся недалеко от депо. И что найти шарики под силу только самым-самым отчаянным, только тем, кто не побоится залезть на завод…
"Самым-самым" считали себя немногие, и потому покупали.
Вот тут бы мне и насторожиться - но о чем я! Это сейчас бы я рассмеялся ему в лицо, но тогда я лишь тупо спросил:
- И где?
- Завтра. Завтра расскажу. - Сказал Витька и ушел. А я - я так и остался сидеть.
* * *
До этого дня я вряд ли бы подумал о том, что когда-то мне придется залезть на гараж; пройти по крыше гаража до стены завода, повиснуть на руках, спрыгнуть с высоты двух метров; там направо, вдоль стены; потом налево. Дальше - пролезть под штабелем ржавых труб, что лежат на козлах под навесом. Выглянуть из-за угла. Пробежать по открытому пространству - шагов тридцать, не больше, до цеха. Опять вдоль стены - до входа в огромный металлический ангар. Там – моя цель.
Именно в этом ангаре, в дальнем его конце и стоят ящики с шариками. Шарами нужно до краев набить все карманы – ведь теперь, когда мне открыли тайну, я должен вдвое больше… Витька со своими дружками будет ждать меня за стеной.
Конечно, я жутко боялся, перелезая через стену, но позволить себе висеть на дольше уже не мог: тряслись руки. Свалившись на территорию завода, я испугался еще больше: мне показалось, что грохот моих подошв должны были услышать все охранники мира. Я быстро поднялся и забился в пространство между двумя бочками, стоящими у стены.
Кругом было пустынно и тихо - суббота. Только изредка где-то полаивала собака - и это тоже пугало: о собаках Витька меня не предупреждал.
Мой дальнейший путь я запомнил на удивление четко. Кто-то говорит, что в такие моменты стирается время, что потом не можешь вспомнить, что и как делал - не знаю. Я помню каждый шаг, каждый звук. Каждую трещину на стене и каждый поворот. Даже ржавчину на трубах за которыми я спрятался, когда мне показалось, что я услышал чьи-то шаги. И грязные стекла цеха, и лужи с разводами масла... И окна проходной, из которых, должно быть, так удобно стрелять.
Дверь в ангар была приоткрыта – это было видно издалека. Я проскользнул вдоль ребристой металлической стены - и вошел внутрь…
Ангар был огромен, его свод нависал надо мной; каждое движение отдавалось в нем гулким эхом - казалось, что я попал в огромную трубу.
И - он был пуст. Не считая нескольких бетонных колец, из которых составляют колодцы люков, в нем не было ничего.
Абсолютно ничего…
Мне не хотелось в это верить. Я обошел весь ангар. От стенки до стенки. От конца - и до другого конца… Ничего. Никаких ящиков. Ни одного шарика.
Хотелось плакать, кричать - или усесться в уголке, сжаться от безысходности в комочек. Последние надежды на то, что я отдам долг, разбились гулким эхом моего всхлипа под потолком. Мне не хотелось думать, что меня обманули - нет, конечно же, ящики с шариками убрали; ведь это ценная вещь и ее нельзя хранить просто так, в каком-то ангаре. Скорее всего, их просто перенесли в цех; да, в цех, который я проходил; нужно вернуться туда, подергать дверь - там наверняка открыто, и тогда…
Я не успел додумать, что будет тогда: дверь ангара заслонила чья-то фигура. Я замер, словно мышь, которую застал на середине кухни внезапно включенный свет. Я перестал дышать.
Сердце сперва остановилось, а потом бросилось в бешеную скачку; тело же метнулось к одному из бетонных колец, забилось в самый угол, в самое темное место… Мышь нашла безопасную щель.
Переждать...
- Кто здесь? - Немолодой голос. - А ну, выходи, давай!
Шаги. Гулкие шаги грохочут по ангару. Я сжался в комок, спрятал голову в воротник куртки - даже закрыл глаза.
Меня нет. Я в домике. Меня здесь нет - неужели непонятно? Зачем вам сюда ходить, если меня тут нет? Видите – тут никого…
Из бетонного кольца меня выдернули за шкирку, как котенка. Тряхнули. А я все еще не открывал глаз - ведь меня же тут НЕТ! Это не меня нашли, не меня, не меня!!!
Нет, меня.
Меня довели по территории завода до проходной. Меня выспрашивали, кто я, как зовут, и где я живу.
Это я молчал в ответ.
Это меня вытряхнули из куртки.
Это меня выставили за дверь проходной - в одном лишь свитере. Это мне сказали - вернешься за курткой с родителями.
Это я сидел на холодных ступенях.
И мне не было холодно – мне было жарко, я горел, мне казалось, что даже волосы мои должны сейчас светиться.
Потому что надо мной смеялся Витька и его дружки.
Да, это именно меня они сдали ВОХРе.
Именно они. И – именно меня.
- Ну что, дурачок, набрал шариков? Ха-ха-ха! Ага - полные карманы! Ха-ха-ха!
Это я сдерживал слезы - как мог.
- Ладно, дурак, выкручивайся. А шарики отдашь в понедельник!
Это я сжимал кулаки, глядя ему в спину; ему, уходящему вместе с ржущими в голос дружками; это я запоминал.
Я…
* * *
Куртку мне вернули через час. Дедок-охранник сжалился надо мной, сидящим на каменных ступенях. Он видел, как надо мной смеялись. И вспомнил, где меня видел: в нашем дворе. Сказал, что когда-то сам был машинистом и знает моего деда - иди уж, пацан, но больше сюда не лазай.
И с этими… – Не водись ты с ними. До добра не доведет…
Он рассказал мне, что к нему на проходную пришли эти ребята, сказали, что видели, как кто-то перелезает через забор – а у него работа такая. Куды деваться-то – надо ловить. Вот, куртку твою порвал немного – так я подшил уже… Я ж в запале, не со зла…
Ну, иди давай.
И я пошел – на деревянных, не сгибающихся ногах, с трудом сдерживая рвущуюся из глаз слезами обиду.
Да в общем-то, это все уже не важно.
Не важно то, что Витька и его дружки стали для меня «вечными врагами».
Не важно и то, что шарики-то я отдал, купив их у знакомых - не хочу вспоминать, чего мне это стоило.
Не важно и то, что мы еще пару раз пересекались в стычках - с переменным успехом.
Как не важно и то, что лазать по заводам, не попадаясь охране, я все же научился.
И что потом, через много лет, это спасло меня от армии.
Все это уже совсем другие истории…
* * *
- Мда, Виктор… Кажется, теперь ясно, куда делось украденное из «наборов» для учителей. – Сказала Железяка, принюхиваясь: весь туалет пропах плохо переваренными мандаринами.
- Это не я! Это они! – Витька, с упорством обреченного, старался отвести от себя беду: его давно старались отчислить, да только все никак не получалось. Теперь перспектива отчисления стала абсолютно реальной. Не ясно, почему он так держался за школу, но слово «отчисление» вызывало у него чуть ли не судороги.
- Это он! – и тыкнул пальцем в кого-то из ребят, стоящих у стены.
- Неправда! Я ничего не брал! А ты – ты сегодня у меня отобрал двадцать копеек! И по шее дал! Врет он все!
Внезапно, словно прорвавшись сквозь плотину, со всех сторон хлынули обвинения: у меня шапку спрятал, мне в ранец накидал грязи, у меня книгу по математике порвал, а у Сашки рубль отобрал…
Завуч осмотрела ребят и сказала:
- Однако. Ну-ка, по очереди: когда, у кого, что…
Сначала все вроде притихли. И тогда она начала вызывать по одному: ты, теперь ты, ты… Пацаны сначала стеснялись, потом, поняв что им за это ничего не грозит, начали рассказывать все, даже самые мелкие мелкости.
Витька, недавний правитель, а теперь простой вор, сидел на унитазе, затравлено оглядывая толпу. Он уже не плакал. Он смотрел, набычившись, на говорящих, понимая, что проиграл.
Дошла очередь и до меня. По указанию Железяки я вышел вперед и, неожиданно даже для себя, сказал:
- У меня… Ничего. Не брал. И ничего мне не делал. – Я сделал шаг назад, под недоуменное молчание пацанов, и посмотрел на Витьку.
Кажется, он удивился. Я мог много чего порассказать: он ожидал доноса о фабрике и расплате за шарики. О драках и издевательствах…
Кажется, он удивился. Да, он смотрел именно удивленно.
А потом мы с ним одновременно поняли, почему я ничего не сказал.
Ведь это было дело между нами двумя. Только между нами и нам не нужно было впутывать в это ни Железяку, ни кого-то еще. Это должны были решить мы – сами. И именно это нас словно… сроднило.
Впрочем, Витьку все равно отчислили из школы, и что с ним стало дальше, я не знаю. Его дружки быстро потеряли авторитет и стали мало заметны на фоне других хулиганов.
Но этот его взгляд, в котором мелькнуло понимание, я запомнил навсегда.
Как и то, что именно в этот момент он вновь заплакал.
Навзрыд.

рассказы

#1