ксенофобии.
Неслабый такой. Почти до паники.
А началось все с того, что я купил билеты в Питер.
Казалось бы, все должно быть как обычно: вокзал, плацкарт, кашель-говор-пиво-ночь-утро. Но на этот раз еще при входе в вокзал меня встретил многоголосый шум. И языка я не понимал - не удивительно, я не знаю таджикского.
Их было много. Очень много - точно больше сотни. Они сидели в здании вокзала прямо на полу, обхватив ногами огромные баулы. Спортивные костюмы Адидаз - старые, замызганные. Не смотря на прохладную погоду - шлепанцы на босу ногу. Странные лица, чуть испуганные глаза. Они напоминали стаю сов, которую насильно перетащили из милой им башни старого лесного замка в центр современного города. Широко открыв глаза, они крутили головами, силясь понять, что же произошло. И – настороженно изучали окружающее, перекрикивались тревожно между собой на своем гортанном совьем наречье.
Сперва я немного опешил. Потом решил, что опасности для меня лично нет, и перестал обращать на них внимание.
До тех пор, пока не понял, что все они едут в Питер. При чем на том же поезде, что и я. Понял я это в тот момент, когда объявили посадку и женщины этой толпы вдруг встрепенулись, загомонили, загудели - и тягучая масса, шаркая, потекла на перрон. Медленно – но абсолютно неумолимо.
Знаете, мне вдруг стало очень отчетливо ясно, что я попал в волну сезонной миграции абсолютно чуждого мне вида живых существ. При чем я поймал себя на мысли, что подобное я уже видел: в Германии. И я вспомнил, как страшно мне было ехать ночью по дороге, которую переходили сотни, нет - тысячи, сотни тысяч жаб. Они текли рекой, прыгали друг по другу, ползали, чмокали, лопаясь под колесами, разбрасывали ошметки по обочине - и все равно ползли. С упорством леммингов. Я помню, что остановил машину, вышел и под моими ногами тут же чвакнуло, а на ботинки забралось сразу несколько жаб. Их невозможно было объехать, невозможно было даже сдать назад, не раздавив. И мне пришлось ехать дальше, продавливая колесами колею в этом шевелящемся серо-зеленом болоте, слыша, как они сотнями погибают под скользящим шинами. А они все прыгали и прыгали, матово поблескивая в свете фар. И – не заканчивались. Мне казалось, что еще немного - и машину захлестнет, накроет - и погребет навсегда этой массой; и я никогда отсюда не выберусь, а утром найдут только мой скелет – обглоданный, вцепившийся в руль, как в фильмах ужасов.
Куда они шли? На нерест - или на поиски лучшего пастбища? Искали новый водоем - более просторный, или захватывали плацдарм, отбивая его у соседей?
Я не знаю. На следующий день дорога была пуста, и лишь бурая масса останков неудачников напоминала о ночном нашествии...
Вспомнив, я представил себе, сколько же на самом деле этих пришлых в наших городах. В Москве, в Питере. По одиночке они почти незаметны - и все же каждый двор кто-то убирает, на каждой стройке кто-то работает. Выходя утром на работу, я вижу их, приветливо и чуть заискивающе улыбающихся. Они осторожно придерживают метлу подальше от моих брюк и здороваются кивком. И я здороваюсь. И прохожу мимо. А они продолжает мести - с упорством автомата. Каждый день. Изо дня в день. Из года в год.
Они убирают мой мусор и мусор моих соседей. По вечерам они исчезают в подвале дома - как роботы из рассказов Азимова: безотказные, молчаливые, исполнительные - и дешевые. Исчезают ненадолго: утром их ждут новые горы грязи.
Они пугливы: милицейская форма приводит их в состояние ступора, они заикаются, теряются и не знают, что ответить, если их немного. Иногда им удается отмазаться: если вступает в дело коллективный разум или деньги.
Но я представил себе, что произойдет, если вдруг, в какой-то из дней, они все выйдут на улицы городов. Выйдут, чтобы уйти. Или перейти на новое место. Или просто потому, что захотят показать, сколько же их на самом деле. И пойдут по городу, все с теми же заискивающими улыбками - но упрямо. Непреодолимо. По улицам. По машинам. Бросив метлы и совки. Перфораторы. Кисти.
И не говорите мне о милиции - никакая милиция их не остановит, если им станет вдруг нечего терять. Разве что войска, да и то - сомнительно...
И подумалось мне: они ведь сметут нас. Сметут как тот мусор, что убирают днем. Сметут вместе с машинами и деньгами.
И вот тогда у меня и случился приступ ксенофобии. Я с ужасом представил, что все они сядут в тот же вагон, что и я. Что, кстати, и случилось.
И будут перекрикиваться на своем, совьем. Или жабьем. Что, кстати, так и было.
И будут смотреть через плечо на КПК, когда я буду писать. С интересом. Как, кстати, и произошло.
И мне очень захотелось куда угодно - лишь бы не видеть других. Захотелось стать маленьким. И спрятаться.
Страх иррационален.
Пы. Сы.:
Кстати, они действительно оказались другими. Сосем другими. Настолько, что местами были бы совсем непонятны. Например, у них совсем другие ноги: они не воняют. Потому что, в отличие от наших мужиков, у каждого из таджиков нашелся мешочек с чистыми носками. Которые они и надели перед сном.
Отличный от нас вид...

зарисовки

#1