Запись интервью состоялась 18 июня в Санкт-Петербурге.

Financial Times: Добро пожаловать в Санкт-Петербург в очень интересное время для России. Через несколько месяцев пройдут парламентские и президентские выборы, которые сформируют облик страны на предстоящие шесть лет.

Я очень рад, что сегодня у меня есть возможность пообщаться с президентом Российской Федерации Дмитрием Медведевым.

Первый вопрос, не самый оригинальный вопрос, извините. Но я думаю, что весь мир ждет ответа.

Вы хотите баллотироваться на пост президента в следующем году?

Дмитрий Медведев: Да, это не самый оригинальный вопрос, это уже, знаете, как такая игра, значит: этот вопрос задают и понимают, что на него будет получен вполне очевидный ответ. Но я Вам скажу одну вещь: я считаю, что любой руководитель, который занимает такую позицию, как Президент, он просто обязан хотеть баллотироваться. Другой вопрос, будет ли он для себя это решение принимать или нет, вот это решение несколько отстоит от его желания. Вот таким образом я отвечу Вам, а все остальное я сказал только что на панельной дискуссии, когда предложил еще немного потерпеть и еще некоторое время соблюсти интригу, так будет интереснее.

- Но вам нужен второй срок, чтобы завершить вашу программу, вы объявили очень амбициозную программу. Вам нужен второй срок, да?

- Спасибо за оценку программы, мне это на самом деле лестно слышать. Что касается второго срока, то прежде всего он, конечно, нужен не мне, а ответ на этот вопрос должны дать люди, потому что именно они определяют, хотят они видеть того или иного человека или не хотят. И я, как действующий политик, буду исходить из этого при принятии решения. Я полагаю, что ждать осталось совсем недолго, и я надеюсь, что это будет правильное решение для Российской Федерации и для меня лично.

- Но вам не кажется, что неясность по этому вопросу влияет на инвестиционный климат страны? В недавнее время мы видели очень большой отток капитала из страны.

- Вы знаете, это, кстати, очень хороший вопрос. Я считаю, что мы все: и Президент, и Правительство, и парламент  –должны сделать все от нас зависящее, чтобы подобного рода неясности не влияли на наш инвестиционный климат. Ведь в чем отличие современной, развитой экономики от развивающейся экономики? А у нас пока развивающаяся экономика. В том, что перипетии власти: кто куда попадет, кого изберут, кого не изберут – в целом не очень сильно отражаются на инвестиционном климате. В конце концов какая по большому счету для Британии разница, кто станет премьер-министром? Или же для Соединенных Штатов Америки, кто станет президентом? Их инвестиционный климат, состояние валюты зависят все-таки в меньшей степени от того, победят, допустим, консерваторы или лейбористы, или победят, например, республиканцы или демократы.

- Кажется, что этот вопрос важен инвесторам?

- Для нас пока – да, спорить не буду.

- Допускаете ли вы, что и вы, и Владимир Путин смогли бы одновременно баллотироваться в Президенты?

- Вы знаете, я думаю, что это трудно себе представить по одной причине как минимум. Дело в том, что мы с Владимиром Путиным (и с моим коллегой, и старым товарищем) все-таки в значительной мере представляем одну и ту же политическую силу. В этом смысле конкуренция между нами, она может пойти во вред, собственно, тем задачам и тем целям, которые мы реализовывали последние годы. Поэтому, наверное, это был бы не лучший сценарий для нашей страны и для конкретной ситуации.

- Не считаете ли вы, что такая открытая конкуренция была бы хороша для развития демократии в России?

- Открытая конкуренция – всегда хорошо.

- А почему не на пост президента?

- Потому что я только что сказал, что участие в выборах ведь заключается не в том, чтобы способствовать развитию лозунга свободной конкуренции, а в том, чтобы победить.

- Вы давно работаете вместе с Владимиром Владимировичем, 20 лет, я думаю. Раньше вы были его подчиненным, сейчас другая ситуация. Как ваши отношения изменились за этот период?

- Знаете, с одной стороны, наши отношения ни в чем не изменились, потому что мы действительно давным-давно друг друга знаем, и начинали мы не с отношений: кто-то подчиненный, кто-то начальник. Мы с ним начинали с абсолютно равных позиций. И он, и я работали советниками председателя Ленсовета, а тогда им был будущий мэр Петербурга [Анатолий] Собчак. А потом я действительно работал у него [Владимира Путина] в аппарате, в администрации [президента], работал в правительстве, а сейчас Владимир Путин работает председателем правительства, которого я представил Государственной Думе. Поэтому в этом смысле ничего не изменилось.

Но, с другой стороны, конечно, мы тоже меняемся, и не буду скрывать, но любая должность накладывает на любого человека отпечаток. Могу сказать прямо: президентская должность – должность руководителя страны – очень сильно меняет восприятие жизни, иначе невозможно было бы работать. И, конечно, это тоже сказывается и на каких-то нюансах наших отношений. Это тоже нормально.

- А каким образом это влияет на взгляды на жизнь?

- Вы знаете, не скажу ничего сверхъестественного, если скажу, что работа президента – это все-таки высшая форма ответственности и, если хотите, это постоянное напряжение. В любой другой должности, в которой бы я ни работал, у меня были такие мгновения или даже иногда дни, когда я мог выключить телефон и спокойно отдыхать, заниматься спортом, и я понимал, что даже если меня не найдут – ничего не случится. А у президента другая ситуация, его всегда должны найти.

- Многим кажется, что в последнее время увеличиваются разногласия между вами и Владимиром Владимировичем. Есть ли сейчас какое-то напряжения в тандеме?

- Вы знаете, я не думаю, что между нами увеличиваются разногласия. Но я уже говорил на эту тему: и я и Владимир Владимирович – мы все-таки разные люди. У нас общая образовательная школа – мы закончили юридический факультет Петербургского университета. В этом смысле у нас в целом близкое мировоззрение. Дальше у нас был разный жизненный путь. Конечно, у каждого человека есть свой набор привычек, представлений. Наверное, мы в чем-то по-разному оцениваем сегодня и, допустим, методы достижения тех или иных целей, но я считаю, что это хорошо, что это преимущество. Если вообще на все вопросы смотреть одинаково, никакого движения не будет. Все-таки любое движение – это следствие разрешения тех или иных противоречий. Но считать, что между нами углубляется какой-то разрыв, мне кажется, это абсолютно неверно.

- Если у вас будет второй срок, вы уверены, что вы сможете успешно провести все эти реформы, которые вы уже описывали, несмотря на то что будут силы и интересы (очень сильные), которые будут сопротивляться?

- Вы знаете, я прямо скажу. Если я буду работать президентом второй раз, как это позволяет наша Конституция, я, конечно, постараюсь сделать все, чтобы реализовать те цели, которые были заявлены: модернизировать нашу экономику и модернизировать наше общество, включая его политическую систему. Я не уверен, что у меня все удастся. Но мне бы этого очень хотелось, я буду работать для этого.

- Через 10 лет какой Вы бы хотели видеть Россию, вы можете описать?

- Могу. Мне бы хотелось, чтобы Россия через 10 лет была успешной страной, в которой живут успешные и обеспеченные люди. Это не значит, что через 10 лет мы достигнем всех возможных преимуществ, достижений. Но тем не менее мне бы хотелось, чтобы мы за 10 лет существенно подняли стандарты жизни. Они изменились и за прошедшие десять лет. Я помню, что было в конце 90-х годов. Что бы там ни говорили, сейчас лучше: выше стандарты жизни, выше зарплата, лучше гарантированы права, но они все равно еще недостаточны и не соответствуют уровню такого государства, как Россия. Поэтому подъем жизненных стандартов, улучшение жизни наших людей – это самое главное, что я должен сделать или сделать кто-либо другой, кто будет работать Президентом.

Второе. Россия должна быть сильным государством, обладающим всеми признаками государственного суверенитета, способным отстаивать свою позицию на международной арене и ответственным членом Совета Безопасности, постоянным членом Совета Безопасности. Страной, на которую опираются другие, может быть, страны.

В-третьих, мне бы еще хотелось, чтобы Россия была современной страной, чтобы она была лидером роста в самом широком смысле этого слова.

- Спасибо большое, господин президент, за очень интересный разговор.

- Спасибо вам за блестящий русский язык. Я знаю, что вы заканчивали Воронежский университет. Мне это особенно приятно, потому что Воронежский университет, филологический факультет этого университета закончила моя матушка.

- Я знаю. Она еще живет там? На левом берегу, по-моему?

- Нет, она сейчас не живет уже в Воронеже, она живет со мной. Но когда-то она жила в Воронеже.

- Что вы считаете основным достижением вашего президентства и, может быть, основным разочарованием?

- Первое. Конечно, этот вопрос лучше задавать не мне, а людям, нашим гражданам. Мне на него отвечать, может, не вполне правильно, тем не менее я скажу. Я считаю, что за три года моей работы, несмотря на очень тяжелые финансовые условия (мировой кризис), мы не только не допустили драматического падения уровня жизни, разбалансировки экономики, краха финансовой системы, мы, надо признаться, довольно успешно преодолели кризис. И, в общем, 4,5% роста – это неплохо с учетом того, что у нас, напомню, в 2009 году было падение почти 10%. То есть мы смогли выправить эту ситуацию, а стало быть, наши люди чувствуют себя более или менее нормально.

И, конечно, связанное с этим – безработица. Я помню, как мы на «двадцатке» обсуждали этот вопрос – были очень пессимистические настроения. Мы формировали большие программы, многомиллиардные, и у меня было ощущение, что мы сможем задавить безработицу только через 2, 3, 4 года, потому что она у нас тоже серьезно поднялась. Сейчас она откатилась на докризисный уровень. Мы имеем 7,1% безработицы по методике Международной организации труда и имеем 2% зарегистрированной безработицы, то есть тех, кто стоит на бирже. Я считаю, что это хорошо, это результат.

Второе. Мы все-таки не стояли на месте, а развивались. И была сформулирована, на мой взгляд, интересная программа развития. Она не безупречная, и она реализована, может быть, пока еще в самом первом приближении, на самых первых, так сказать, участках. Но все-таки это программа развития страны.

Третье. Хотя меня за это потом упрекали, после моей пресс-конференции, но я все равно об этом скажу. В период моего президентства так получилось, что в августе 2008 года у нас был очень неприятный эпизод, драматический эпизод, который мог закончиться очень плохо для всех: и для России, и для Южной Осетии с Абхазией, и даже для Грузии, не говоря уже о мировом сообществе, потому что я помню, как были все напряжены. И все-таки нам удалось, с одной стороны, отстоять национальные интересы, а с другой стороны, не допустить форсированного конфликта. Он был, но он был краткий и не имел столь существенных последствий, которые может иметь такой конфликт.

Вы знаете, могу сказать, что испытание вооруженным конфликтом – это всегда самое серьезное испытание для руководителя государства. Тот, кто это не проходил, тот, в общем, счастливый человек, я очень завидую. Конечно, было бы очень правильно всего этого избежать. Но вы знаете нашу точку зрения. Это не мы начали, это они развязали. Но тем не менее я считаю, что все-таки в этой ситуации было найдено оптимальное решение. Я им доволен.

В отношении разочарований. По разочарованиям, конечно, этот вопрос нужно адресовать, наверное, не мне, но я тоже скажу. Основное разочарование в одном. Темпы изменений, преобразований в нашей стране, улучшение качества жизни, экономических показателей, да еще помноженные на кризис, были медленнее, чем я на то рассчитывал. Но это, наверное, в том числе и следствие каких-то действий, которые мы не сделали. И мы все несем за это ответственность, в том числе и я лично.

- Вы говорили о снижении роли государства в экономике, но какая из мер, озвученная вами, является самой ключевой, чтобы достичь этого результата?

- Они все на самом деле важны. Я все-таки сторонник системных мер, а не одной меры. Приватизация, вот она как бы на языке вертится – это все-таки одна из мер. Мы действительно нарастили объем государственного имущества, государственной собственности, и нам нужно сейчас часть этого имущества продать. Это, кстати, в мире очень часто происходит. Это происходило и в Великобритании, и в других странах – сначала национализируется что-то, потом продается. Вот сейчас пора продавать, это точно, потому что иначе мы уперлись в развитии. Но это не единственная мера.

Очень важным, я об этом вчера не говорил, но вам скажу, является изменение психологии государства в целом. Государственные служащие должны понять, что нельзя бесконечно командовать бизнесом. Экономика все-таки должна быть саморегулируемой. Хотя мой друг Хосе Луис Сапатеро [премьер-министр Испании] считает иначе, но здесь мы с ним расходимся.

Это кардинальная перемена взглядов. Очень многие руководители из самых лучших побуждений привыкли заниматься ручным управлением: практически по любому вопросу обращаются в Кремль, обращаются к президенту, обращаются к Владимиру Путину [премьер-министру], обращаются к министрам. Но невозможно, чтобы так было постоянно. Это ломает систему функционирования экономики. Мне кажется, изменение менталитета, парадигмы мышления является также очень важным. И плюс все те меры, о которых сказал в Магнитогорске и вчера на форуме [Петербургском международном экономическом форуме].

- Как можно изменить этот менталитет?

- Собственным примером. Если я нахожу в себе силы от чего-то отказаться, пусть и другие отказываются. Я восемь лет был председателем совета директоров «Газпрома», я тоже занимался оперативным управлением экономикой, потому что «Газпром» – это крупнейшая российская структура. Но в какой-то момент нужно найти в себе силы и сказать: хватит, пора менять систему управления. Это первое. А второе – это, конечно, добротное законодательство, которое тоже должно меняться сообразно моменту.

- Вы считаете, что тоже нужна более открытая политическая конкуренция, чтобы менять менталитет?

- Я с этим согласен и скажу так: в некоторых странах неплохо уживается рыночная экономика и ограниченная политическая конкуренция. Может быть, в определенных государствах это вполне допустимо.

Но я могу сказать точно про Россию, потому что все-таки я русский, я живу здесь, и у меня мышление российское: это не для нас, потому что в отсутствие политической конкуренции начинают исчезать основы рыночной экономики, потому что политическая конкуренция является в известной степени проявлением конкуренции экономической. Спорят экономические подходы, и эти экономические подходы генерируют своих лидеров. Коммунисты – сторонники плановой экономики, у них есть соответствующий лидер. А, допустим, другая партия – правая, она придерживается либерально-консервативных ценностей. У нее должен быть свой лидер. Очень плохо то, что у нас нет правых в парламенте. Я хотел бы, чтобы в парламенте, в Государственной Думе был представлен весь политический спектр. Есть партии, которые соединяют в себе несколько политических парадигм. Это тоже возможно, потому что сейчас все-таки такого жесткого деления партийного, как это было сто лет назад, уже не существует. Подчас очень трудно разобраться, кто все-таки социалист, а кто либерал. Но тем не менее, я считаю, весь политический спектр должен быть представлен. Я по мере возможности такие решения принимал, но я все-таки сторонник того, чтобы эти решения не входили в противоречия с общим трендом развития. Что я имею в виду?

Если у нас, например, есть правила выборов в Государственную Думу, то менять их нужно аккуратно, а не на 180 градусов. Мы, например, в какой-то момент подняли планку прохода [партий] в Государственную Думу до 7%. Я считаю, что, может быть, это и правильно было именно потому, чтобы произошла структуризация политических сил. Не может быть такой ситуации, когда в стране сотни партий. Это несерьезно, это признак недоразвитой политической системы. Но в какой-то момент нам придется принять другое решение и опустить эту планку, для того чтобы была лучшая политическая конкуренция и чтобы те, кто не может набрать семь процентов, все-таки могли набрать, например, пять и войти в Государственную Думу, или три. Это вопрос политической целесообразности в конечном счете.

- А это возможно во время вашего второго срока, если Вы будете вести такие реформы, чтобы была более открытой политическая конкуренция?

- Вы знаете, я считаю, что дело даже не только в моем втором сроке или вообще во втором сроке, или следующем 6-летнем периоде. Я считаю, что в принципе эти перемены уже назрели, потому что структуризация политической системы произошла, и это, я думаю, понимают все, в том числе и наша наиболее крупная партия «Единая Россия». Конечно, когда ты имеешь какие-то преимущества, от этого трудно отказаться, но Вы правы, политическая конкуренция необходима для развития экономики, это очевидно.

- Кажется, что многие россияне хотели бы вернуть выборы на пост губернаторов. Вы собираетесь это делать?

- Вы знаете, у меня по этому вопросу точка зрения тоже находится в движении. Еще несколько лет назад, когда мне этот вопрос задали, я уж не помню, кто меня спрашивал, я довольно безапелляционно сказал, что это не нужно нашей стране и даже через 100 лет [не понадобится]. Сейчас, пожалуй, я так бы не сказал, скажу Вам прямо. Это не значит, что изменилась моя точка зрения на порядок наделения полномочиями нынешних губернаторов. Я считаю, что сейчас это для нас все-таки оптимальная система в силу того, что мы очень сложная Федерация. Если бы мы уже были по уровню развития такой федерацией, как Соединенные Штаты Америки или, допустим, Федеративная Республика Германия, тогда может быть любой вариант.

Но мы все-таки очень сложная Федерация. И вы все знаете отлично наши проблемы: все-таки у нас в конце 1990-х годов разгулялся национал-сепаратизм, это правда. Более того, у нас начались военные действия. Поэтому к этому нужно относиться очень аккуратно. Но это не значит, что в принципе для меня сейчас этот вопрос закрыт. Когда это делать, это уже вопрос политической практики. Я не думаю, что это вопрос сегодняшнего и завтрашнего дня. Но эта тема, конечно, не закрыта.

- Вчера в вашем докладе вы говорили о необходимости сокращения бюджетных дефицитов. Немножко позже министр финансов Алексей Кудрин сказал (его точка зрения на это), что за последние полгода именно президент принял решение об увеличении военных расходов.

- Мы с ним уже успели обменяться впечатлениями от этого. Во-первых, я считаю, что из Алексея Кудрина вышел бы прекрасный руководитель правой партии, и зря он отказывается. Я считаю, что это было бы для страны неплохо.

- Вы предложили?

- Я не могу предлагать. Это должна сама партия предлагать. Но у нас сейчас есть новый человек, который, мне кажется, тоже способен «Правое дело» возглавить, если получит мандат. Там, по-моему, скоро выборы на [партийном] съезде будут. Но в любом случае Алексей Леонидович [Кудрин] в этом смысле тоже человек вполне правоконсервативных воззрений.

Второе. Знаете, не бывает стерильных ситуаций. Я готов подписаться и под тем, и под этим, несмотря на то что здесь есть некое внутреннее противоречие. Нужно сокращать бессмысленные расходы, нужно стараться делать бюджет более оптимальным, сбалансированным и желательно бездефицитным. Кстати, в этом году мы можем даже уйти на бездефицитный бюджет, или, во всяком случае, его дефицит будет в районе [одного] процента в силу экстенсивных факторов, к сожалению, из-за нефти, но тем не менее.

Но у президента обязанность думать не только о сбалансированном бюджете, но и о вооруженных силах, а состояние наших вооруженных сил не идеальное. Мне пришлось принять очень сложные решения, которые до меня никто не принимал, – об увеличении заработной планы офицерам, с тем чтобы эта заработная плата, их довольствие, как принято говорить у нас, в России, было сопоставимо с тем, что получают в странах НАТО. Иначе просто невозможно. Это первое.

Второе. Наше вооружение во многом устарело. Россия должна все-таки быть защищенной страной, поэтому здесь есть некоторое экономическое противоречие, но нет политического противоречия для президента.

- Значит, нет серьезных разногласий между вами и кабинетом министров?

- Нет, конечно. Это в конце концов мой кабинет министров, и, более того, там работают все мои товарищи, с которыми у меня многолетние отношения, и никаких существенных разногласий у нас, конечно, нет. Мы можем спорить, и иногда я вынужден, что называется, продавливать свои решения. Недавно мне пришлось такое решение в известной степени продавить, если хотите, имея в виду решение об уменьшении страховых тарифов, потому что, в общем, все уже было сверстано, и, наверное, по разным причинам правительство не хотело это менять, тем более что от этого зависит существование и сбалансированность пенсионной системы. Но в то же время страховые тарифы оказались очень высокими, и ко мне была масса обращений со стороны малого бизнеса и со стороны даже крупного бизнеса. В результате путем консультаций с Правительством мы все-таки вышли на решение снизить [страховые тарифы] до 30% по всем видам бизнеса и до 20% по малому бизнесу.