По недостоверным слухам напиток появился в Швейцарии в конце 18–го века и получил промышленное распространение во Франции в начале 19–го. Остальные недостоверные слухи читайте в Википедии, там подробно все расписано. В моем посте, как обычно, все не так. Только оригинальная версия событий, почерпнутая из тиши библиотек.
Итак, настойка на траве под названием полынь была известна давно и многим, но это дело как–то особо не педалировалось. Мутили бабки в деревнях алкашку и мутили. Главное, чтобы их самодеятельность в промышленные масштабы не перерастала и не мешала бизнесу основных игроков алкогольного рынка.
Тут нужно пояснение, что в 18–м веке настойка на полыни была штукой посильнее Фауста Гете, то есть ЛСД. Химики не дадут соврать про смесь туйона со спиртом, но я не специалист. Оставлю так.
В общем, по деревням бабки брекинбедили настойки для соседей–алкашей, по городам государевы служки херачили горькую для городских масс. Бизнес–процессы не пересекались, все были довольны, но тут грянула Великая Французская революция. Кто не помнит, напоминаю — грянула в 1789 году. Свобода, равенство, братство, вот это все. Не скажу, что французы стали более лучше одеваться, но Бастилию таки да, окрымнашили. Еще лет через пять встали враскоряку между анархией и монархией, хотели новую Конституцию выпускать, но тут случилась незадача — деньги кончились, что делать непонятно. Вовремя вспомнили про рецепт на все времена — в любой непонятной ситуации надо делать войну с союзником, который расслабил булки и повернулся кормой.
Сказано сделано. Забороли в отчаянной борьбе братьев–католиков из Италии и Австрии, протестантов в Англии трогать не стали. Но на всякий случай после маленькой победоносной войны в 1797 году войска зашли в Париж, окружили тамошнюю госдуму и маркиз Де'Железняк таки спросил у прозаседавшихся: — "И шо?"
Ответа не было.
Во Франции установилась диктатура, курс франка к фунту трагически упал, потом еще пару раз, но где–то так к восстанию декабристов в далекой холодной России, то есть лет через 30, устаканился. В общем настало время жить–поживать, да добра наживать.
Так все и произошло. Во Франции.
Французы стали жизни радоваться, детей плодить, в школы отправлять. А если кто из детишков случался особо бойкий, то определялся по специальности. Взрывает всякую хрень во дворе — то в химики его (тут должна быть ссылка про французов–химиков, но лень шариться по энциклопедиям). Кидается яблоками в лоб — ясен перец, в физики (ссылка — аналогично вышеприведенному доводу). А уж если на заборе высокохудожественно малюет всякую непотребщину, то ясен перец — в ПТУ для художников от слова худо.
М–да. С художниками во Франции было худо.
Я про сорок лет революционных преобразований не просто так писал. У нас всего 28 лет прошло после перестройки, еще 12 лет потерпеть. А французы вытерпели ровно 40 лет, встали с колен и охуели!
Где все?
Так получилось, что шенген еще не придумали, но вся французская аристократия (кого не почикали) в момент развеялась по европам согласно романса: я институтка, дочь офицера, 50 лет живу в Париже, не все однозначно и прочее. Печальнее, что вслед за аристократией из прекрасного Парижа с запарижьем свалила вся аристократическая обслуга. Вы же помните, что шенген еще не придумали? В сухом остатке, в 1830 году Франция получает полное отсутствие аристократии, обслуги и, соответственно, аристократических привычек, типа, хруста французской булки по вечерам и упоительных рассветов по утрам. На замену приходят ранее опальные разведенки из газпрома, любовницы минобороны, дочки бывшего мэра и всякие потупчики бэу, которые диктуют массам повестку дня. Говно никогда не тонет. Повестка дня соответствующая — шок, скандал, сиська!
Но вернемся к топику — к абсенту.
Как понимаете, пока аристократию в Париже изводили на корню, а по всей стране проводили революционные собрания с последующим вырезанием особо денежных граждан, производство алкоголя в отдельных местах перестало быть сугубо государственным делом и перешло в руки частников. Не силен в цифрах, но сдается, что именно в те годы производство алкоголя во Франции стало маленьким семейным бизнесом, до которого нет дела государству.
А там, где государство не влезает в дела бизнеса, бизнес цветет и расцветает.
В каждой деревушке появился винодел. А если позволяли климатические условия, то каждый житель деревушки становился виноделом. Вот как–то так. Едете вы, например, по провинции Бордо, поля слева, поля справа, и все поля — виноградники. При этом никаких озимых с яровыми. Одно бухло на продажу.
В таких цветистых условиях молодежь овладевать мастерством токаря, слесаря или еще какого металлообработчика, а пусть даже и столяра! не хотела. Молодежь хотела воспарить над миром дольним и там, в эфире вольном, творить. Творить и бухать. Бухать и творить.
Бухалось прекрасно. Парилось плохо. Творилось никак.
Законы экономики никто не отменял, даже в искусстве.
За 30 лет экономических и политических экспериментов из Франции сдриснули все, кто более–менее был в состоянии наскрести на билет в одну сторону. Самым надежным билетом считался билет по маршруту Париж — Лондон. Не каждый аристократ мог воспользоваться таким билетом, ибо с отрубленной головой такое проблематично, но высокооплачиваемая челядь выпилилась из городу Парижу в полном составе. А самой высокооплачиваемой челядью были придворные художники, ну как сейчас аналитики с ТВ, приблизительно. Раньше рисовали портрет феодала в победном дыму войны, сейчас репортажи тискают в том же победном дыму.
Тут хотелось бы сбацать анонс следующего поста — почему в Англии нет художников, кроме... (вставьте что нравится), но не уверен, что потяну. Я пока про бухло.
Ах, да. Абсент!
Итак. Художественный пейзаж Парижа с окрестностями — выжженное поле. Нет никого и ничего. Большинство художников–академиков обосновалось в Лондоне, малевало картинки за тарелку с овсянкой и слало виртуальные факи на родину. Меньшинство рассеялось по миру, малевало за тюрю, квашеную капусту, бобы, кебаб и слало... Да ничего не слало. Выживали как могли, болезные.
Тем временем, во вставшей с колен Франции подросли художники, которые ничему такому особо научиться не смогли, ибо преподаватели отсутствовали. Но переписку Энгельса с этим... как его... с Каутским, они освоили(а это вторая ссылка).
И вот такие художники, не овладевшие академическим мастерством художника (а тут должна быть ссылка на французскую академию художеств, но опять же лень искать, это не кино смотреть), но считавшие себя вполне себе мастерами, начали диктовать волю остальному миру.
Воля диктовалась на волне отрицания того, что было. То есть никаких вельможных особ в кадре. Никаких вообще особ в кадре. Никакого гламура в кадре. Разве что баба с сиськой под названием "Свобода, ведущая народ". Художественной ценности мазня Эжена Делакруа не представляла с моей точки зрения, но картина стала символом Франции, потому что выхватила дух эпохи.
И вообще, на картинах все было как в "Доме–2", то есть жизненно! И так должно было быть на всех картинах, ибо...
Что значило это таинственное "ибо.." до сих пор никто не знает.
Вот например, если вы российский гражданин и работаете в российской организации, так вот, попробуйте встать во весь рост у себя на работе и громко отчетливо сказать: "Путин — хуйло!"
Отвечаю — встать и сказать не получится. А почему? А потому что, ибо...
Такой вот императив породил особое направление в живописи, которое искусствоведы обозначают хитрым словом, каждый раз разным, что–то мямлят о борьбе классицизма с романтизмом. Мне невдомек. Я про абсент пишу. Продолжаю.
Настали новые времена, новые мысли, но техника живописи застряла в 18–м веке, когда живописались подвиги монархов и прочие их телодвижения, а так же телодвижения придворных и их дам, а так же телодвижения дам и их собачек, а так же прочее.Все апологеты перечисленных живописаний уехали в Лондон (см. выше), а в Париже остались вышколенные солдафоны, покорившие Европу и потом ее потерявшие.
М–да, Европа, которую мы потеряли — такая свежая мысль привела к очередной революции, уже 1848 года. И тут вообще все перепуталось, кто где и зачем. Кто за МММ, а кто за Торговый Дом Селенга, кто вата, а кто укроп и все такое прочее.
По итогу после 60 лет революций из Парижа сдриснули все. Вообще все. Есть деньги на билет, нет денег на билет, ответ один — валить.
Оптимальным конечным пунктом для художников, которые не умели рисовать и соответственно не имели денег на билет даже в Бельгию (тогда глушь, дыра, почти Саратов, но тихая гавань), так вот, оптимальным пунктом для всех парижских хипстеров без полновесного фунта стерлингов за душой была деревня Барбизон. Это как Подольск для москвичей — 60 км.
А климат в Барбизоне был не сахар. Виноград там не колосился, смолокурни отсутствовали.
Но были бабки, в смысле тетки–самогонщицы, которые за 60 лет нескончаемых революций наладили свой бизнес туго.
Продолжение в части 2.

То была присказка, сказка впереди.
По порядку.
В 1830 году в Париже грянула очередная революция, которая окончательно похерила власть аристократии, во всяком случае поначалу так казалось. Но аристократия — она такая. Только старую под корень выведут, как тут же новая образуется. Вот кто была Евгения Васильева 10 лет назад? И кем будет через 10 лет? А сейчас она самая что ни на есть аристократка, заказывает клипы, все дела. Ага, раньше челядь портреты феодалу малевала, теперь клипы мастырит. Пока свергали Карла 10–го и вырезали нонешнюю аристократию, которая не та, что давешняя, челядь привычно паковала чемоданы и готовилась валить по прежним маршрутам — Лондон, Брюссель и оп–пачки! сюрприз! В Брюсселе тоже забузили, устроили переворот и отделились от Королевства Нидерланды. Провозгласили себя столицей окрестностей под названием Королевство Бельгия. У кого с деньгами было не густо — решили не рисковать, а рассеяться по окрестностям Парижа, одной из которых оказалась деревушка Барбизон, принявшая молодых, а следовательно бедных, как церковные крысы, художников. Ночлежка Auberge Ganne за небольшую мзду была предоставлена в полное их распоряжение. Окрестности, между прочим, были почти по Высоцкому:
Накроем стол скатеркою. Валяйте, ешьте пальцами.
Хоть вы там создаете синтетический белок.
Но он такой невкусный. Мы ж вас накормим яйцами,
Дадим с собой картофеля, хоть сумку, хоть мешок.
Так приезжайте, милые, рядами и колоннами.
Хотя вы все там химики и нет на вас креста,
Но вы ж там все задохнетесь, за синхрофазотронами,
А здесь места отличные, воздушные места.
Места были действительно отличные, почти Италия. Слышали прекрасные истории про леса Фонтенбло? Вот это были натурально они, леса Фонтенбло. Знай, малюй себе с утра до вечера пейзажики, называй их "Предгрозовым закатом на Вилле Медичи в Риме", да впаривай незадорого селянам, чтобы те могли дырку в обоях прикрыть.
История сохранила скопом следующие имена лишенцев:Jean–Baptiste Camille Corot, Théodore Rousseau, Jean–François Millet, Charles–François Daubigny, Jules Dupré, Narcisse Virgilio Diaz. Были и десятки других, которым не повезло попасть в интернет–ссылки. Только в энциклопедии. Возиться с неудачниками лень.
Кстати, с временными рамками возиться тоже не буду. Сами справитесь, какие художники появились в Барбизоне сразу после нашествия казаков на Париж в 1813–м, какие — после 2–й революции, какие — после 3–й. Ночлежка встречала радостно всех.
А лучше еще раз сходите в Пушкинский музей, что в Москве. Вернее, в пристройку с чудным названием "флигель усадьбы Голицыных". Там в первом же зале вас встретят работы барбизонцев.
О вкусах не спорят, но с моей точки зрения — мрак.
Нудный, мутный, беспросветный.
Что на душе у художника, то и на холсте.
А значит, что?
А значит организму зрителя нужна перезагрузка. Организму художника — вдвойне. Вспоминаем присказку, то есть первую часть моей завиральни, что алкоголя во Франции производили много и всякого на любой карман. Катастрофически бедные художники были пошляками посильнее Тихона и дули мерзкую политуру за 10 сантимов. Что входило в состав барбизонской политуры начала 19–го века — науке неизвестно. Никто не следил за рационом полубомжей–полухудожников, которые лакали дешевую бурду, пузом мучились, похмельем страдали, но в мемуариях потом не жаловались.
Вскоре, то есть в середине 19–го века случился прорыв в науке. Французские химики, о которых упоминалось в 1–й части, придумали как бодяжить спиртягу. Встречайте одного из них — Marcellin Berthelot, автор получения спирта из натурального нихера. Соответственно стоимости исходных компонентов, то есть нихера, стоимость спирта тоже устремилась к нулю.
Тут барбизонским самогонщицам поперло — теперь не надо морочиться с банками, змеевиками, тазиками и прочей самогонной снастью. Всех делов осталось — нарвать пучок сорняков во дворе, залить спиртом, добавить по вкусу сахар, дать денёк настояться и втридорога продать художникам. При себестоимости фуфырика в один сантим втридорога значило 3 сантима. Как то так.
Сорняками, как потом выяснили историки, были:
полынь горькая (лат. Artemísia absínthium);
анис (лат. Pimpinélla anísum);
фенхель, то есть укроп (лат. Foeniculum);
аир (лат. Ácorus);
мята (лат. Méntha);
мелисса (лат. Melissa);
лакрица (лат. Glycyrrhíza);
дягиль (лат. Archangelica);
ясенец белый (Dictamnus albus);
кориандр (лат. Coriandrum sativum);
веро́ника (лат. Verónica);
ромашка (лат. Matricária);
петрушка (лат. Petroselínum).
Все, вышеперечисленное — канонический список из Википедии. В неканонический список, с моей точки зрения, попадало вообще все, что оказывалось в поле зрения самогонщика, вышедшего на свой заброшенный садово–огородный участок, вплоть до сурепки с борщевиком.
Кстати, дата изобретения синтеза этанола действием серной кислоты на этилен — 1854 год.
Какое–то время ушло на промышленное внедрение изобретения, и в начале 1860–х годов произошла первая встреча спирта "Рояль" с потребителями.
Возвращаемся в Барбизон. Рецепт приготовления абсента был прост: сушеную полынь, анис и укроп замачивали на ночь в спирте. С утра смесь кипятили, добавляли по вкусу кто что горазд, после чего бодягу фильтровали и вечером подавали к богемному столу без закуски. Денег у богемы на закуску не было. Да, кстати, отсюда традиция — абсент не закусывают, ибо...
Новую настойку со значительно возросшим градусом и значительно упавшей ценой потребители встретили воодушевленно. Как водится у художников, после попойки они немного побуянили и спать улеглись. Наутро, проспамшись, отправились на пленэр рисовать закаты, потом нарисовавшись вусмерть, приняли опять по чарочке и... день сурка... День сурка на протяжении многих лет, ибо стоимость напитка позволяла.
Пока художники рисовали, бухали, буянили, высыпались и снова рисовали, винокуры экспериментировали с составом зелья. Выяснилось, что если напихать в тазик побольше полыни, то буйства от художников случается поменьше, а задумчивости — побольше. На такое поведение влиял туйон, находившийся в полыни, по научному — монотерпин, схожий по структурному сходству с тетрагидроканнабинолом, содержащимся в конопле. Оба вещества имели похожее действие на человеческий мозг. Употребление туйона вызывало возбуждение вегетативной нервной системы и было похоже на действие камфары. Количество хлопот с наебенившейся творческой личностью значительно уменьшалось. На том и порешили — рвем полыни побольше. А чтобы горечь скрыть и бухла продавать побольше — разбавляем это дело сахаром и мятой, или просто мятой. Сахар, сука, дорогой.
Таким образом, преступное сообщество барбизонских самогонщиков вывело рецепт дешевого пойла, способного за минуту вмять в люлю мятущуюся и ранимую душу художника. Название пойлу дал проходивший мимо ветеран африканских войн. Их в пустыне Сахара надысь пичкали полыневыми каплями в случае болезни, то есть в случае вообще любой болезни. Такая вот волшебная микстура, изобретенная в Швейцарии, импортный товар! Это как зеленка в СССР 100 лет спустя. Ох, любят врачи зеленый цвет! Во французской армии пичкаемый микстурой боец был для командира absent (отсутствовал), а микстуру звали absinthe. Такое вот совпадение!
Красивая версия, упомянутая на десятке сайтов, но я с ней не согласный. Absinthe — это полынь по французски и зачем огород городить с ветеранами, Африкой, полезными лечебными свойствами и словом absent? Непонятно! Не иначе, хитрый маркетинговый ход хозяина коммерческих прав на бренд, типа, делал лекарство для лечения отважных парней, воюющих в Африке, а тут эвоно как перевернулось! Ну и заодно все варианты написания слова Absinthe запатентовал.
Вернемся к барбизонцам. К середине 19–го века они уже имели вес в обществе, потому что были уважаемые старички–художники, от революций пострадавшие, капиталу не продавшиеся, всё такое прочее. Вот как прямо сейчас Юрий Шевчук. Уважаемый человек, но не слышно — где он?
Времена же тогда были суровые. Из радостного только производство спирта изобрели. В остальном — мрак. Рассвет второй империи оказался разбегом в пропасть. Покрымнашить не получилось, так же не получилось и повашингтонашить и помексиканашить. Ситуация в экономике с каждым днем ухудшалась. И тут император Наполеон 3–й ни с того, ни с сего решил вообще покенигсбергнашить. В итоге при попытке завоевать далекий город Кенигсберг попал в плен пруссакам возле простого французского города Седан. В России уже после первого крымнаша народ задумался — а че это? До французов дошло после четвертого. Замутили, как водится у французов, очередную революцию и, как обычно, с полным выведением под ноль аристократии. А чо? Как иначе?! Враг, то есть пруссаки, у ворот Парижа! Грабь награбленное, богатеев на вилы! Ну, дальше вы знаете. Аристократы в очередной раз выпилились, челядь опять намылила лыжи. Как на полном серьезе пишет Википедия — в 1871 году во время Франко–прусской войны, Моне и Писсарро уезжают в Лондон, где они знакомятся с творчеством предшественника импрессионизма Уильяма Тёрнера.
Ага! Так и было. Ходили с лорнетами по залу эдакой группой искусствоведов и восторженно глядели на холсты, знакомились с творчеством своего предшественника.
Моя версия событий банальна — отсиделись в Лондоне, подальше от Парижской коммуны, поближе к порядку. Почему в Лондоне, а не в Барбизоне? А потому что были у основателей импрессионизма бабосики от пап и мам. Один основатель оказался сыном крупного португальского купца, второй — сыном крупного бакалейщика. Между делом в том же самом Лондоне познакомились они с другим эмигрантом Paul Durand–Ruel, которого уже никто не помнит. А зря. Дюран–Рюэль был крупнейшим дилером барбизонских картин. Крупнейшим не в смысле денежного оборота, а в смысле количества — продавал барбизонские картинки на вес, тоннами.
Очередная, четвертая уже революция завершилась пшиком, в 1873 году маршал Мак–Магон переиграл все взад, вернул прежнюю аристократию. А значит, пора домой. Поль Дюран–Рюэль отвез новых знакомцев к подопечным в Барбизон, где те не просто так войну с революцией пережидали, а отчаянно дули горькую, отсыпались, тащились на пленэр, малевали пейзажики, возвращались, опять надувались...
День сурка... но на этот раз с последствиями. Это у старикашек алкоголь был нормой жизни, худо–бедно деньги водились и хватало на нормальное вино. У молодых безденежных организмов, (к которым позже примкнули Писсаро, Моне и другие богатые шалопаи) денег хватало только на свежевыдуманный шмурдяк под именем "абсент", а значит, наутро голова трещала, глаза мутно подозревали, что все не так, как на самом деле, рука дрожала. Тут к месту волшебная искусствоведческая цитата: «Вибрация на полотнах импрессионистов, достигаемая за счёт подрагивающих переливающихся мазков, — это удивительная находка, подсказанная им Делакруа, который, будучи одержим идеей передачи движения, в бесстрастном неистовстве романтизма не удовлетворялся быстрыми движениями и насыщенными красками, а клал вибрирующие мазки».
Ага, прямо вот перед глазами стоят эти вибрирующие мазки.
Так же, вместе с жутчайшим бодуном, надо вспомнить и другого основателя импрессионизма — краску в тюбиках. Раньше художники самостоятельно мастырили краску из всяких разных пигментов, но в середине 19–го века нужную краску можно было выдавливать на палитру напрямую из тюбика и херачить шедевр из того, что выдавилось. Да, бывало промахивались с бодуна, не тот колер выдавливали, но кого это интересует? На вопрос, почему лес розовый, а небо — желтое, можно было смело отвечать — я так вижу. Тем более (см.выше) упившись абсенту художники ваще ничего не видели, так, мутное подрагивание желто–розовой реальности.
Где–то так к 1874 году Полю, который Дюран–Рюэль, надоело давать в долг молодым алкашам, чью мазню в деревне никто не покупал. То есть абсолютно — даже дыру в заборе прикрыть гнушались, покупали для этих целей полотна старых алкашей. Спорить с быдлом себе дороже. Поль взял и отвез все непризнанное, то есть никому даже за бесплатно ненужное на выставку в Париж, которую сам же и организовал в салончике фотографа Надара на бульваре Капуцинок, д.35, второй этаж, налево. Ни один художественный салон не согласился размещать этот художественный ужас у себя.
Ну что сказать?
Будущие шедевры, они же — "пьяная мазня", оказались никому не нужны и в городе. В отличие от молчаливых пейзан, городские писаки разродились пасквилями. Назвали выставку быдлячей экспозицией, а в честь самой гнусной на выставке картины — "Impression, soleil levant" (присутствует на КДПВ) художников обозвали "импрессионистами".
И как бы все.
То есть совсем все.
Дюран–Рюэль не продал ни одной картины и медленно покатился в пучину банкротства. Художники–алкаши рассеялись по Парижу и начали рассказывать собутыльникам, что их картины не покупают не потому, что картины — говно. Нет. Не покупают, потому что картины изначально писались не на продажу! Потому что они считают западлом потакать всякой там аристократии и малевать сраные натюрмортики с портретиками для их спаленок с кухоньками. И вообще они почти что на баррикадах под пулями за свободную Францию кровь проливали и все дела. Тут же следовал тост "За свободную Францию!" и художник по привычке требовал у гарсона абсент.
И вскоре среди либеральной публики стало признаком хорошего тона — выглядеть бомжом и требовать абсент, не важно где, на светском приеме или в самом гнусном пивняке. Человек на баррикадах кровь проливал, а теперь на хую вертит весь мировой империализм, рисуя картины не для продажи! Кстати, другой публики, кроме либеральной, в Париже не было. Четыре революции пережить — это вам не лобио покушать!
Вот так потихоньку пить мерзкий шмурдяк зеленого цвета стало не то что западло, а очень даже героическим фактом. А уж когда в 1890–м году Дюран–Рюэль охмурил двух залетных миллионеров — Ивана Морозова и Сергея Щукина, сходу вываливших огромные тыщи за охапку пьяной мазни, то случилось чудо! Париж всегда был город жадный, а тут понял — жри абсент и тебе фартанет! Огромные тыщи!!! Даже делать ничего не надо. Бухай, отдыхай, картинки рисуй!
И стар, и млад, и мужики, и тетки переключились на абсент, который из быдлячего напитка типа "Охоты" или "Балтики 9" враз превратился в нектар для богемных борцов за свободу, сулящий огромные тыщи здесь и сейчас.
Вот тут–то абсенту и пришел полный бесповоротный пиздец.
Из бухашки для отщепенцев он превратился в продукт для масс. А где столько полыни взять? Негде. На помощь может придти только химия. Чтобы воспроизвести характерный коричнево–зеленый цвет, производители, совершенно не парясь, заливали в спиртягу медный купорос, сурьму, соли никеля и любую другую дрянь с местного химсклада. Главное, чтобы цвет был изумрудно–бирюзовый (девочкам нравится) и по мозгам шибало (пацанам надо).
Общей абсентизации населения помогла эпидемия филлоксеры, выкосившая под ноль почти все виноградники Франции. В итоге бокальчик вина стал стоить в 10 раз дороже фуфырика абсента. А зачем платить больше, если эффект одинаков?
В итоге случились массовые слабоумие, изжога и повышенная смертность у потребителей. Производители вина, очухавшись от эпидемии лет через 20, тоже всполошились: "Караул! Потребителей лишают! У нас опять все ништяк! Виноградники колосятся. Где алкаши?" А производители вина, это извините, не три хозяина спиртогонного производства, а если помните — поля, поля, поля в десятке францзузских провинций. А в каждом поле — по десятку избирателей. Демократия в действии.
В общем, ударило законодательство тяжелой рукой по бутлегерам и пропал абсент с горизонта, как пропала когда–то с российских прилавков осетинская водка, настоянная на чистейшем грузинском контрабандном спирте.
Пропал абсент на долгих 70 лет, пока не рухнул железный занавес, и пидорам из Западной Европы стало можно ездить в Восточную Европу за молодым мясом. Поездки были разные, где–то можно было люлей огрести, а где–то недорого отдохнуть. Британским педерастам запали в душу секс–туры в Чехию — доступные мальчики, дешевое качественное пиво и запрещенный абсент. Да, пока в буржуазной Европе абсент запрещали, в социалистической Чехии не парились — там было много чего дешевле и лучше абсента. Та же "Бехеревка", например.
По итогу в Британии на пидорских вечеринках для своих стало модным поить гостей импортным чешским абсентом. Кстати, гадость редкая, ничего общего с каноническим абсентом не имеет, называется "Hills Absinth" и это ликер. Хозяин же вечерники, выкатывая баттл запрещенного абсента, сразу давал понять, что недавно был там... яхууууу!... вот повезло, так повезло!... жизнь удалась!.....
Тут же вскрылось упущение в Британском законодательстве — в Шотландии абсент продавать можно! Потянулись в Шотландию из Чехии контейнеры с ужасным по вкусу, но страшно модным шмурдяком. Оттуда ящиками "Хиллз" растекался по остальной Британии. Тут всполошились хозяева торговой марки "Абсент" из компании "Перно Рикар" — Караул! Грабят! Такие деньжища проплывают мимо!
Если кто не в курсе, Перно Рикар занимает второе место в мире по объему проданного алкоголя после британской Diageo. Британцы тоже всполошились, что на их исконно–посконный рынок какие–то чехи лезут. Обе компании выступили единым фронтом, продавили отмену антиабсентовских законов в ЕС и удивленно почесали репу — рынок оказался исчезающе мал.
Надо было срочно брать криейтеров за жопу и сочинять волшебную историю абсента, чтобы потом втюхивать ее массам. Так появились сказочки про бабушек Энрио из Швейцарии (сказочка про швейцарское качество), лекаря Ординера из Франции (сказочка про здоровье) и ветеранов войны в Сахаре (сказочка о патриотизме). Напрягли каналы HoReCa и в один момент по всем модным клубам стало модным пить абсент.
Но это была искусственная мода и через пару лет она сошла на нет.
Реанимировать "Зеленую Фею" не удалось.
PS Можно почитать книжку "Абсент". Я ее не одолел. Полагаю, что это — агитка Бедного Демьяна, созданная на деньги Диагео впополам с Рикар Перно, Но может быть, вполне достойный труд, хотя фразу "Фабрика Перно была образцом эффективности, гигиены и хороших промышленных традиций" к художественной литературе вряд ли отнесешь.
http://kardashian.d3.ru/comments/635289/