ПРОЛОГ. БОРЕНЬЕ СИЛ

Великий князь киевский Владимир I Святой (он же - Владимир Красно Солнышко русских былин) умер 15 июля 1015 года, готовя поход против мятежного сына Ярослава, княжившего тогда в Новгороде и отказавшегося платить отцу обычную дань - две трети от ежегодно собираемых там трех тысяч гривен. И, как всегда бывает, если право наследования еще по-настоящему не оформилось, правосознание ни во властителях, ни в их подданных не укоренилось, а покойный государь отличался повышенным женолюбием, - встал вопрос: кому занять опустевший престол.

Только законных жен у князя Владимира было - по разным источникам - от шести до восьми, наложниц же - от восьмисот до девятисот. Законных - от жен - детей он произвел на свет двенадцать; число же незаконных учету не поддается.

Результат не только предсказуем, но и неизбежен: княжая усобица. Учитывая, что двое старших сыновей Владимира - Вышеслав и Изяслав - к тому времени уже скончались, основных претендентов оказалось двое: третий по старшинству, Святополк, князь туровский, женатый на дочери польского короля Болеслава I Храброго, и четвертый - Ярослав Хромой, князь новгородский, женатый на Ингигерде, дочери шведского короля Олафа Скотконунга. Остальные на великое княжение, судя по всему, не притязали, хотя роль их в дальнейших событиях велика, особенно двух младших - Бориса, князя ростовского, и Глеба, князя муромского.

В последние годы Владимир заметно выделял их, считая, по-видимому, наиболее законными по рождению, поскольку лишь с их матерью, византийской принцессой Анной, был связан узами церковного брака, а в их жилах текла кровь константинопольских базилевсов. Похоже, Владимир держал Бориса при себе, намереваясь передать ему великое княжение. Однако в момент смерти родителя тот возглавлял поход на печенегов, а Глеб спокойно сидел в Муроме.

Тут-то и начинаются события. В надежде, что Борис успеет возвратиться, его сторонники три дня скрывали факт смерти великого князя. Но в конце концов правда все-таки выплыла, и находившийся тогда в Киеве Святополк, на чьей стороне было несомненное право первородства, не встретив сопротивления, занял отчий трон. Однако, согласно летописному преданию, на том не успокоился, решив на всякий случай избавиться ото всех потенциальных конкурентов. Подосланные им тайные убийцы умертвили Бориса на берегах реки Альты, близ Переяславля, а Глеба - на Днепре, близ Смоленска. Та же участь постигла и третьего брата, Святослава Древлянского, который, почуя опасность, решил бежать в Венгрию, но был настигнут и убит где-то в Карпатах. "Двое первых, - писал историк Николай Иванович Костомаров, - впоследствии причислены к лику святых и долго считались покровителями княжеского рода и охранителями русской земли, так что многие победы русских над иноплеменниками приписывались непосредственному вмешательству святых сыновей Владимира. Святослав такой чести не удостоился - оттого, вероятно, что первых возвысило в глазах церкви рождение от матери, принесшей на Русь христианство".

Тем временем Ярослав Хромой собрал в Новгороде силы, достигавшие - по летописи - 40 000 ополчения и 1000 варяжских наемников под началом ярла Эймунда (пожалуйста, запомните это имя!), и двинулся на Киев. В 1016 году при Любече он одержал победу над Святополком, который бежал в Польшу - к тестю, Болеславу Храброму; Ярослав же занял киевский стол. Впрочем, ненадолго: полтора года спустя приведенные Болеславом на подмогу зятю поляки наголову разгромили его воинство, и Ярослав бежал в Новгород в окружении лишь четверых телохранителей (умудрившись, правда, умыкнуть с собой святополкову жену, дочь Болеслава).

Овладев Киевом, Болеслав не возвратил власть Святополку, а засел там и приказал расквартировать по городам свое войско, - ситуация, равно нетерпимая как для великого князя, так и для киевлян. Вскоре, по наущению Святополка, русичи подняли восстание, и разрозненные польские отряды вынуждены были с большими потерями убраться восвояси. Болеслав оставил Киев, прихватив, правда, в качестве гонорара за родственную помощь солидные трофеи.

Ярослав же с помощью новгородского посадника Константина Добрынича вновь собрал ополчение, вторично двинулся на Киев и "стал на берегу Альты, на том месте, где был убит брат его Борис". Здесь в 1019 году развернулась кровавая сеча. Лишенный польской поддержки, имея в союзниках лишь немногочисленный отряд печенегов, Святополк был разбит и бежал. Где именно окончил он свой путь, летопись не говорит, ограничиваясь туманным указанием на "пустыню между чехов и ляхов". "Могила его в этом месте и до сего дня, - говорит летописец, - и из нее исходит смрад".

А на Киевском престоле окончательно укрепился Ярослав - отныне уже не Хромой, но Мудрый.

РЕКОНСТРУКЦИЯ ГЕРОЯ

Такова - в общих чертах, без подробностей - историческая канва. А теперь попытаемся разобраться во множестве вопросов, просвечивающих сквозь ее разреженную ткань. Потому что в описанном выше борении сил никоим образом не проступает в делах святополковых никакого окаянства.

Предположим, легенда справедлива, и действительно Святополк повинен в братоубийствах. Преступление? - Разумеется. Грех? - Несомненно. Однако было это в обычае того времени. Разве отец Святополка, Владимир I Святой, борясь за власть, не сгубил своего брата Ярополка - законного сына Святослава и великого князя киевского? Разве святополков тесть, Болеслав Храбрый, стремясь установить единовластие, не изгнал младших братьев, не ослепил двух других родственников? Разве чешский государь Болеслав III Рыжий, не начал правления приказом оскопить брата, а другого удушить в бане? Эти примеры можно было бы множить и множить, но сказанного довольно: Святополк жил в мире, где династическое братоубийство являлось не узаконенной, но общепринятой нормой. А можно ли предать человека вечному проклятию за следование норме, пусть даже столь жестокой и отвратительной?

Теперь о самих братоубийствах. Здесь против устоявшегося мнения летописца и опиравшихся на его труд историков восстает сама логика (к счастью, в наши дни это осознали уже многие исследователи). Для укрепившегося на престоле Святополка ни Борис, ни Глеб реальными конкурентами не являлись. Согласно той же летописи Борис возразил склонявшим его к борьбе со Святополком боярам: "Могу ли поднять руку на брата старейшего? Он должен быть мне вторым отцом". Глеб также о киевском княжении не помышлял. Справедливо это и в отношении древлянского князя Святослава.

Борис и Глеб направлялись в Киев для принесения старшему брату вассальной присяги; Святослав выказывал то же намерение.

Убийство - радикальный способ решения династических и вообще политических споров (как известно, "нет человека - нет проблемы"), однако лишь патологические личности склонны к неоправданным душегубствам. А тройное братоубийство, хотя и не противоречило, как уже было сказано, духу времени, однако популярности Святополку не прибавило бы. Ведь сколь ни бесспорны были его основанные на первородстве права на княжение, их следовало еще, как справедливо замечает Костомаров, "утвердить народным согласием, особенно в такое время, когда существовали другие соискатели". Правда, на деле соискатель существовал один-единственный - Ярослав Хромой...

В чем еще упрекают Святополка? Немецкий хронист епископ Дитмар утверждает, что по наущению тестя он якобы хотел отложиться от Руси, и что великий князь Владимир, прознав о том, заключил в темницу самого Святополка, жену его и немецкого епископа Рейнберна, духовника болеславовой дочери. Однако сообщение это - скорее отражение польских амбиций и чаяний, а не исторических фактов. Болеслав-то и впрямь был не прочь округлить владения за счет Туровского княжества, однако Святополк на это никогда бы не согласился, о чем свидетельствует дальнейший ход событий: разве не он вдохновил антипольское восстание, изгнавшее ляхов из киевских земель? Недаром Владимир, политик прозорливый, разобравшись в ситуации, освободил Святополка, полностью очистив от вин и подозрений. Кстати, у Дитмара же встречается и то имя, под которым наш герой был известен при жизни, - Святополк Отважный. Согласитесь, с такой характеристикой сподручнее убить в бою, чем подсылать тайных душегубцев...

Главное из подозрений впрямую не высказывается нигде, однако проступает в подтексте. Хотя формальное разделение церквей на греко-кафолическую (православную) и римско-католическую - отдаленное последствие распада в IV веке единой Римской империи на Западную и Восточную - произошло в 1054 году, то есть через тридцать лет после описываемых событий, однако все предпосылки к тому уже существовали. "Не подобает вере латинской прилучаться, обычаям их следовать... а надлежит норова их гнушаться и блюстись, своих дочерей не отдавать за них, не брать у них, не брататься с ними, не кланяться им, не целовать их", - писал в начале XII века игумен Киево-Печерского монастыря Феодосий князю Изяславу Мстиславовичу в "Слове о латинах". "Слово" Феодосия иногда называют "О вере христианской и латинской" - католическую, как видите, он даже не считал христианской... Так вот, киевский клир истово боялся, что со святополковой женою, польской принцессой, придет на Русь и "латинска вера", как с византийской царевной Анной пришло православие. Напрочь необоснованное, опасение это тем не менее определило отношение к Святополку церкви, а как следствие - и монастырских летописцев.

РЕКОНСТРУКЦИЯ АНТИГЕРОЯ

А теперь перейдем к торжествующему победителю - к Ярославу. Притязания его всегда были непомерны. Уже в Новгороде он - в отличие от Святополка - вознамерился действительно отложиться от Киевской державы, в знак чего и прекратил выплату дани. Узнав, что отец готовит против него поход, Ярослав бежал в Швецию - к тестю, Олафу Скотконунгу, набирать наемников. Их отряд возглавил упоминавшийся уже ярл Эймунд. Смерть Владимира избавила Ярослава от опасности, но зато подогрела аппетиты: зачем отлагаться от державы, если можно овладеть ею?

Прежде всего надлежало не допустить принесения братьями вассальной присяги Святополку, а этого последнего объявить узурпатором. И скандинавские источники (в частности, "Сага об Эймунде") безо всяких умолчаний описывают, как по ярославову велению Эймунд убил Бориса и Глеба, а позже - и Святослава Древлянского. Оставалось лишь для сформирования общественного мнения взвалить вину за содеянное на Святополка, - что и было выполнено.

Согласно скандинавским источникам, Святополк не пропал без вести "меж чехов и ляхов", а умер от полученных в битве ран, нанесенных рукою ярла Эймунда, в приграничном польском Бресте.

Если в характер Святополка Отважного тайное убийство никак не вписывается, то про Ярослава этого не скажешь. По натуре он был трусоват, в искусствах воинских не отличался - этими делами заправляли при нем трое: воевода (в прошлом - пестун при малолетнем княжиче) Будый, новгородский посадник Константин Добрынич и ярл Эймунд. А ведь издревле считается, что тайное убийство - излюбленное орудие не героев, но трусов. Зато в интригах князь поднаторел изрядно. И перевалить собственные грехи на ненавистного сводного старшего брата сумел с блеском.

После гибели Святополка из двенадцати сыновей Владимира в живых оставались только сам Ярослав, Мстислав и Судислав. Мстислав, князь Тмутараканский, являлся наиболее грозным соперником. Их вооруженное столкновение в 1024 году под Лиственом окончилось для Ярослава позорным поражением, после коего он привычно сбежал в Новгород. И, как выяснилось, зря: рыцарственный Мстислав на великое княжение не претендовал, желая сохранить лишь независимость собственных земель, что и было годом позже оформлено надлежащим договором. И что же? В 1032 году при невыясненных обстоятельствах умирает единственный сын Мстислава, Евстафий (от болезни, но как считают иные - от яда); а еще через три года и сам князь странным образом погибает на охоте. "Нет человека - нет проблемы".

В тот же год по велению Ярослава заключен в тюрьму и последний из братьев - княживший во Пскове Судислав; летописи прибавляют, что его "оклеветали пред старшим братом". Как бы то ни было, в заточении он и скончался, у Ярослава же конкурентов, таким образом, не осталось вовсе.

Но оставались те, кто привел его ко власти и неоднократно бывал свидетелем его слабости. По счастью, престарелый воевода Будый скончался во благовремении, тем самым избавив великого князя от лишних хлопот. Варяг Эймунд, осознав, к чему идет дело, спешно возвратился в Швецию, где при новом уже короле - Анунде, не связанном родственными отношениями с Ярославом, - судьба его сложилась вполне благополучно. Оставался новгородский посадник Константин Добрынич. Ярослав, говорится в летописи, рассердился на него, заточил в ростовскую тюрьму, оттуда перевел в Муром, а там приказал убить.

Правда, этих деяний на Святополка было уже не списать, но к тому времени Ярослав как-никак был не Хромым, не удельным князем новгородским, а Мудрым и великим князем киевским, так что ни в каких оправданиях не нуждался. Более того, самую хромоту его (каковой ничуть не стеснялся, например, Железный Хромец - Тимур) потомки пытались исключить из образа великого правителя. Упоминавшийся уже Костомаров, не желая и малой некрасивой чертою портить великокняжеского обличья, именует его, добавив всего одну букву, Хоромцем, то бишь любителем во множестве строить хоромы, воздвигать дома и города...

ЭПИЛОГ. БОРЕНЬЕ СИЛ

Летопись повествует, что в последние дни жизни ко всем бедам Святополка добавилось помрачение рассудка. Его преследовал необъяснимый, безумный страх: "Бежим, бежим, за нами гонятся!" - кричал он в беспамятстве. Охранявшие его дружинники высылали разведку - выяснить, не преследует ли и впрямь кто; но никого не было. А Святополк все кричал: "Вот, вот, гонятся, бежим!" - и не давал остановиться ни на минуту. Этот же эпизод фигурирует и в источниках скандинавских - лишь с одной многозначительной поправкой. "Гонится, гонится она за мной!" - выкрикивал в полубреду Святополк. "Кто? Кто гонится?" - спрашивали его. "Судьба!" Воистину, от того, что судьба на этого князя обрушила, впору было сойти с ума.

Ведь за злосчастьями его стоял не только Ярослав Хромой, не только киевский клир. Святополк оказался в точке противоборства нескольких сил, и все они волей случая были направлены против него.

Болеслав I Храбрый жаждал не столько помочь зятю, сколько вернуть отвоеванные у него в свое время Владимиром Святым города Галицкой земли - Перемышль, Требовль, Галич. И, кстати, вернул, хотя и ненадолго; в 1031 году они все-таки отошли к Ярославу. Болеславу было безразлично, ведут себя поляки на Руси как союзники или как оккупанты, всякое же учиненное ими зло в глазах современников и летописца прибавляло дурной славы косвенному виновнику нашествия - Святополку.

Поддерживавшие Ярослава варяги Олафа Скотконунга также имели свой интерес, хотя и не столь острый, как Болеслав Храбрый: покуда в русских землях продолжались нестроения, в большом спросе были варяжские наемники.

Наконец, новгородцы помогали Ярославу и даже, как явствует из летописи, изрядно подогревали его амбиции также не из любви да верности. Их тяготила зависимость от Киева, которая при Святополке, явно намеревавшемся продолжать политику Владимира Святого, должна была бы сделаться еще тягостнее; оскорбляло их и высокомерное поведение киевлян, считавших себя господами. Они поднялись не только за Ярослава, но и за себя - и не ошиблись в расчете: обязанный им успехом, Ярослав дал им льготную грамоту, освобождавшую от непосредственной власти Киева и в значительной мере возвращавшую Новгородской земле древнюю самостоятельность.

На льготную грамоту Ярослава новгородцы не раз ссылались при разногласиях и столкновениях с князьями - вплоть до времен великого князя московского Ивана III, покончившего с независимостью Господина Великого Новгорода.

И все эти силы в большей или меньшей степени способствовали превращению Святополка из Отважного в Окаянного. Кто бы смог противостоять такому напору?

Автор: Андрей Балабуха
Источник: Журнал "Чайка"