Login
638 Views
Zurück
20.02.13 15:12 Вечное сияние чистого разума
Мне рассказали, что в конце 90-х кто-то из немецких автогигантов собирался строить в нашем городе новый завод. Местные текстильные магнаты всполошились в страхе, что потеряют хороших рабочих, и потребовали от коммунальных властей отклонить инициативу, что и было сделано. Однако через несколько лет легкая промышленность все же умерла, причем еще более естественной смертью: из Китая и Турции хлынули караваны с дешевой конфекцией, пусть даже сшитые по итальянским эскизам. От швейных фабрик осталось только несколько заброшенных корпусов по улице Fabrikzeile (фабричная строчка), на которой нарочно не стали убирать историческую брусчатку, чтобы колеса несущихся машин стучали, словно невидимая швейная машинка, в напоминание о прошлом - дыг-дыг-дыг-дыг...
...дыг-дыг. Эту историю мне только что рассказал русскоязычный парень, сидящий напротив меня в греческом ресторане в нижней части города. Hard Days Night - вечер трудового дня. Мы недавно вернулись с работы, где мой товарищ знакомился со своим будущим и моим нынешним шефом и определялся с темой диплома. В десять лет он эмигрировал в Японию, затем перебрался в Германию. К нынешним 29-ти годам успел поработать в сотне мест и десятке стран, коллекционируя опыт. После учебы в чешском лесу, неожиданно решил задержаться. Скоро он займет мое место в фирме, потому что я перехожу в другой отдел. В его рассказах кое-что оказалось очень знакомо: он тоже очень любит Краков и помнит его названия.
Три года назад в мои первые немецкие каникулы я ехал на попутках в Польшу, и человек, сидящий теперь напротив, оказался другом, подкинув тогда до автобана. До этого я уже ездил к Марлен в Краков дважды, но еще никогда зимой и ни разу в машине. В первый раз - на ночном поезде из Праги, в спальном вагоне - теплом, летнем и чистом, на третьей полке, предварительно открыв в тамбуре чешского пива с каким-то шведским студентом. Второй раз - через год, приземлялся в катовицком аэропорту рейсом из Симферополя, в хостел заселялся первым, Марлен разбудила меня стуком в дверь на следующее утро. Ужас, смогу ли я когда-нибудь хорошо рассказать об этом?
- Друг, тебе куда? - голос водителя отвлек мой взгляд от ночной автострады A4. Мы ехали уже шестой час. Зимняя куртка, кофе с заправки, плеер с найденной накануне песней. Моей новой жизни всего полгода. Все мои вещи еще умещаются в один чемодан, но сейчас с собой только рюкзак. Я еще бдителен и собран: регулярно проверяю по карманам - паспорт, деньги, ключи. Это еще не жизнь, а какая-то долгая командировка, затянувшаяся космическая экспедиция. За спиной - километров шестьсот на запад - моя полупустая немецкая комната, запертая на два оборота. Где-то впереди в темноте - человек, к которому я еду, в городе, лучше которого нет на свете. Путь кажется бесконечно длинным, очень хочется быстрее доехать, вдохнуть аромат ее тела и CK One, а потом выдохнуть.
- Куда-нибудь в центр, если можно. А вообще мне нужно в Жачек.
- Жачек? - Поляк довольно улыбается и после задумчивой паузы добавляет:
- This is a great place, man.
Зимой 2009-го я еще не пытался говорить по-польски, а по-немецки мог только в случае крайней необходимости. Я знал, что Жачек - это студенческое общежитие, но не мог и представить тогда, что меня ждет. Большое многоэтажное здание советского образца с сотнями квадратных окон без балконов, недалеко от Вавеля, напротив национального музея, в 10 минутах от рыночной площади - центр центра. Снять квартиру в этом районе - нужно быть миллионером. Жачек предлагал студентам жилье по смешным льготным ценам, с кухней на этаже и удобствами на три комнаты. Прекрасная советская традиция, сохранившаяся на берегу Вислы - с бабушками на проходной, пропускной системой и духом отвязного славянского студенчества
с первого по шестой этаж. Турникет на входе - для вид
...дыг-дыг. Эту историю мне только что рассказал русскоязычный парень, сидящий напротив меня в греческом ресторане в нижней части города. Hard Days Night - вечер трудового дня. Мы недавно вернулись с работы, где мой товарищ знакомился со своим будущим и моим нынешним шефом и определялся с темой диплома. В десять лет он эмигрировал в Японию, затем перебрался в Германию. К нынешним 29-ти годам успел поработать в сотне мест и десятке стран, коллекционируя опыт. После учебы в чешском лесу, неожиданно решил задержаться. Скоро он займет мое место в фирме, потому что я перехожу в другой отдел. В его рассказах кое-что оказалось очень знакомо: он тоже очень любит Краков и помнит его названия.
Три года назад в мои первые немецкие каникулы я ехал на попутках в Польшу, и человек, сидящий теперь напротив, оказался другом, подкинув тогда до автобана. До этого я уже ездил к Марлен в Краков дважды, но еще никогда зимой и ни разу в машине. В первый раз - на ночном поезде из Праги, в спальном вагоне - теплом, летнем и чистом, на третьей полке, предварительно открыв в тамбуре чешского пива с каким-то шведским студентом. Второй раз - через год, приземлялся в катовицком аэропорту рейсом из Симферополя, в хостел заселялся первым, Марлен разбудила меня стуком в дверь на следующее утро. Ужас, смогу ли я когда-нибудь хорошо рассказать об этом?
- Друг, тебе куда? - голос водителя отвлек мой взгляд от ночной автострады A4. Мы ехали уже шестой час. Зимняя куртка, кофе с заправки, плеер с найденной накануне песней. Моей новой жизни всего полгода. Все мои вещи еще умещаются в один чемодан, но сейчас с собой только рюкзак. Я еще бдителен и собран: регулярно проверяю по карманам - паспорт, деньги, ключи. Это еще не жизнь, а какая-то долгая командировка, затянувшаяся космическая экспедиция. За спиной - километров шестьсот на запад - моя полупустая немецкая комната, запертая на два оборота. Где-то впереди в темноте - человек, к которому я еду, в городе, лучше которого нет на свете. Путь кажется бесконечно длинным, очень хочется быстрее доехать, вдохнуть аромат ее тела и CK One, а потом выдохнуть.
- Куда-нибудь в центр, если можно. А вообще мне нужно в Жачек.
- Жачек? - Поляк довольно улыбается и после задумчивой паузы добавляет:
- This is a great place, man.
Зимой 2009-го я еще не пытался говорить по-польски, а по-немецки мог только в случае крайней необходимости. Я знал, что Жачек - это студенческое общежитие, но не мог и представить тогда, что меня ждет. Большое многоэтажное здание советского образца с сотнями квадратных окон без балконов, недалеко от Вавеля, напротив национального музея, в 10 минутах от рыночной площади - центр центра. Снять квартиру в этом районе - нужно быть миллионером. Жачек предлагал студентам жилье по смешным льготным ценам, с кухней на этаже и удобствами на три комнаты. Прекрасная советская традиция, сохранившаяся на берегу Вислы - с бабушками на проходной, пропускной системой и духом отвязного славянского студенчества
с первого по шестой этаж. Турникет на входе - для виду, за весь месяц меня остановили, может, три раза - отдавал российские права и утром забирал обратно.
Мы жили на семи квадратных метрах, спали на узкой кровати, бесконечно делали бутерброды, в обед ходили в студенческую столовую - вкусно, много, картошка с маслом, котлеты и компот. На раздаче - пани в белых халатах, необидно смеялись моему польскому. Еще я научился покупать продукты в Юбилате - легендарном краковском универсаме:
- Сэр гауда тшыста грам покроить проше.
Днем Марлен ходила на практику в краковский офис Европарламента. Я ловил вай-фай в Макдональдсе, ездил зайцем в пятнадцатом трамвае, читал вывески и придумывал, куда пойти вечером. Марлен показывала любимые подвальные бары, растаманские кофейни, иногда мы выбирались в мрачный Казимеж - бывшее еврейское гетто с черными, будто обугленными фасадами и колоритными отнюдь не дешевыми отелями. Но чаще всего мы оказывались на Рынке - самой большой средневековой площади в Европе, зимой кажущейся еще просторней, чем летом, когда десятки кафе выставляют столики в пять рядов по ее периметру. Краков - главный город польских королей, охраняемый драконом. Здесь учился Коперник, здесь хранится "Дама с горностаем" да Винчи, здесь вороны нарезают круги над странными башнями Мариацкого собора...
Европейская зима - тонким слоем сахарной пудры, тающей на краях. Пронизывающий холодный ветер с Вислы. И я впервые не получивший ожидаемую дозу эндорфинов от встречи с ней. Именно той зимой меня в первый раз кольнула мысль, что может быть нет.
Это гадкое ядовитое настроение Марлен почувствовала сразу. И сейчас не знаю, чем оно было вызвано больше - первым этапом моего затухания к ней, или новой стадией культурного шока после переезда в Германию. Мы ссорились, я уходил с ноутбуком в кафе кинотеатра "Киев" - через дорогу напротив Жачка, не понимая, стоит ли искать гостиницу на ночь. Потом возвращался в общежитие, мы молчали, я успокаивал ее и себя, понимая, что каждый день может быть последним. Марлен болела всякий раз, когда чувствовала, что я не с ней. Любая облачность между нами отражалась на ее самочувствии. Ее рвало и крутило, она держалась за стулья, я ходил по длинному коридору Жачка полоскать окровавленные
носовые платки. Она и думать не хотела о самолете, но я понимал, что это единственный шанс вырваться из ситуации. Собрал наши вещи в два рюкзака, проверил распечатки билетов, и в четыре утра мы выехали автобусом в катовицкий аэропорт.
Италия прочистила мозги первым же глотком воздуха, насыщенного кислородом и весенним дождем, как будто не было бессонной ночи и самолетной суеты. По эту сторону Альп всегда дышится легче. Заселения в пансион ждали в шумной кофейне с баром и газетами в тихой части города, куда не зашли бы туристы, и даже фразу "два эспрессо" приходилось говорить по-итальянски, громко через толпу местных сеньоров, показывая бармену два пальца на вытянутой руке. Я поил Марлен кофе, повышая давление, она медленно приходила в себя и наконец через час, конечно в шутку, очень мило спросила:
- Так, где это мы?
- В Милане.
Бедные сладкие завтраки дешевых итальянских гостиниц, состоящие из сухих булочек с джемом и жирных круассанов в целлофане - мы съедали их сколько могли и еще внаглую брали с собой, чтобы прогулять подольше, не отвлекаясь на поиск еды. Оставили в Кракове тяжелую одежду и мысли, вернулись в привычный режим хождения по незнакомым городам, фотографируя друг друга, с любовью друг к другу. На четвертый день вышли из электрички в Вероне. Еще через три дня прошли по высокому белому мосту и оказались в Венеции.
Я уже успел пробежать два пролета вниз по лестнице, как на самых последних ступеньках пришлось внезапно затормозить: холл гостиницы был залит водой. Вода заходила через двери отеля, открывающиеся на канал. Портье, увидев меня, стал извиняться на смеси английского и итальянского, попутно вытаскивая откуда-то из-под стойки деревянные настилы. Я сказал, что приду позже и поднялся в номер - было раннее утро и Марлен еще спала. Потом догадался, что вода поднимается ночью и спадает утром часам к 10, но это нисколько не мешало нашему распорядку. Тогда я еще не задумывался, почему многим не нравится этот город за неприятные запахи и давящую атмосферу из-за тысяч туристов, когда не видишь ничего, кроме чужих тел слева и справа, и под носом. Теперь же благодаря ночным наводнениям воздух был чист и свеж. К тому же, знаменитый карнавал с масками закончился как раз неделю назад, поэтому город был почти пуст. Короче, я был в восторге от Венеции. Темнело рано, фонари отражались в застывшей черноте каналов, компактные площади с непременным колодцем в центре, больше похожие на бальные дворцовые залы, освещались часто единственным прожектором - особенно в западной части острова. А иногда мы шли в полной темноте, лишь по экрану карманного навигатора понимая, куда свернуть дальше.
- Так, где это мы?
Я снова в чешском лесу. С тех пор прошло три года, теперь мы уже не вместе. На обратном пути в Краков мы снова поссорились, еще в самолете. В один из последних дней в Жачке я было решил, что все. Сорвался, кричал, сказал, что ухожу. Собрал с вечера вещи, утром вымылся в душе жесткой губкой. Марлен попросила остаться. Из той поездки - сотни хороших фотографий, добрых, с настоящими улыбками. Именно тогда я стал привыкать ловить секунды счастья в промежутках между периодами сомнений и ужаса, и прожил потом так еще какое-то время, о котором теперь пытаюсь не жалеть. В тот же год мы полетели летом в город нашей первой встречи Портсмут, в следующем - изучали расписание автобусов на Мальте, встречали новые года в Копенгагене и стране Басков, прошлым летом облазали все Альпы и как будто вчера ходили по дорожкам Плитвицких озер в Хорватии.
А теперь месяц февраль, до моря тысяча километров, но я все равно слышу ночами прилив под окнами нашей комнаты, каждое утро он уносит с собой цветные конфетти, оставшиеся на мостовых и карнизах зданий после карнавала - и несет их дальше в холодное Адриатическое море, оставляя мне самые острые и тяжелые камни - какие-то наши любимые фразы, обважанки с сезамом, эспрессо за два евро каждое утро в любимом баре под мостом Rialto, который она научила меня любить, Краков в любое время года и впридачу еще пол-Европы. Все это будет вечно сиять отражением фонарей в черной воде каналов.
- Где ты?
Мы жили на семи квадратных метрах, спали на узкой кровати, бесконечно делали бутерброды, в обед ходили в студенческую столовую - вкусно, много, картошка с маслом, котлеты и компот. На раздаче - пани в белых халатах, необидно смеялись моему польскому. Еще я научился покупать продукты в Юбилате - легендарном краковском универсаме:
- Сэр гауда тшыста грам покроить проше.
Днем Марлен ходила на практику в краковский офис Европарламента. Я ловил вай-фай в Макдональдсе, ездил зайцем в пятнадцатом трамвае, читал вывески и придумывал, куда пойти вечером. Марлен показывала любимые подвальные бары, растаманские кофейни, иногда мы выбирались в мрачный Казимеж - бывшее еврейское гетто с черными, будто обугленными фасадами и колоритными отнюдь не дешевыми отелями. Но чаще всего мы оказывались на Рынке - самой большой средневековой площади в Европе, зимой кажущейся еще просторней, чем летом, когда десятки кафе выставляют столики в пять рядов по ее периметру. Краков - главный город польских королей, охраняемый драконом. Здесь учился Коперник, здесь хранится "Дама с горностаем" да Винчи, здесь вороны нарезают круги над странными башнями Мариацкого собора...
Европейская зима - тонким слоем сахарной пудры, тающей на краях. Пронизывающий холодный ветер с Вислы. И я впервые не получивший ожидаемую дозу эндорфинов от встречи с ней. Именно той зимой меня в первый раз кольнула мысль, что может быть нет.
Это гадкое ядовитое настроение Марлен почувствовала сразу. И сейчас не знаю, чем оно было вызвано больше - первым этапом моего затухания к ней, или новой стадией культурного шока после переезда в Германию. Мы ссорились, я уходил с ноутбуком в кафе кинотеатра "Киев" - через дорогу напротив Жачка, не понимая, стоит ли искать гостиницу на ночь. Потом возвращался в общежитие, мы молчали, я успокаивал ее и себя, понимая, что каждый день может быть последним. Марлен болела всякий раз, когда чувствовала, что я не с ней. Любая облачность между нами отражалась на ее самочувствии. Ее рвало и крутило, она держалась за стулья, я ходил по длинному коридору Жачка полоскать окровавленные
носовые платки. Она и думать не хотела о самолете, но я понимал, что это единственный шанс вырваться из ситуации. Собрал наши вещи в два рюкзака, проверил распечатки билетов, и в четыре утра мы выехали автобусом в катовицкий аэропорт.Италия прочистила мозги первым же глотком воздуха, насыщенного кислородом и весенним дождем, как будто не было бессонной ночи и самолетной суеты. По эту сторону Альп всегда дышится легче. Заселения в пансион ждали в шумной кофейне с баром и газетами в тихой части города, куда не зашли бы туристы, и даже фразу "два эспрессо" приходилось говорить по-итальянски, громко через толпу местных сеньоров, показывая бармену два пальца на вытянутой руке. Я поил Марлен кофе, повышая давление, она медленно приходила в себя и наконец через час, конечно в шутку, очень мило спросила:
- Так, где это мы?
- В Милане.
Бедные сладкие завтраки дешевых итальянских гостиниц, состоящие из сухих булочек с джемом и жирных круассанов в целлофане - мы съедали их сколько могли и еще внаглую брали с собой, чтобы прогулять подольше, не отвлекаясь на поиск еды. Оставили в Кракове тяжелую одежду и мысли, вернулись в привычный режим хождения по незнакомым городам, фотографируя друг друга, с любовью друг к другу. На четвертый день вышли из электрички в Вероне. Еще через три дня прошли по высокому белому мосту и оказались в Венеции.
Я уже успел пробежать два пролета вниз по лестнице, как на самых последних ступеньках пришлось внезапно затормозить: холл гостиницы был залит водой. Вода заходила через двери отеля, открывающиеся на канал. Портье, увидев меня, стал извиняться на смеси английского и итальянского, попутно вытаскивая откуда-то из-под стойки деревянные настилы. Я сказал, что приду позже и поднялся в номер - было раннее утро и Марлен еще спала. Потом догадался, что вода поднимается ночью и спадает утром часам к 10, но это нисколько не мешало нашему распорядку. Тогда я еще не задумывался, почему многим не нравится этот город за неприятные запахи и давящую атмосферу из-за тысяч туристов, когда не видишь ничего, кроме чужих тел слева и справа, и под носом. Теперь же благодаря ночным наводнениям воздух был чист и свеж. К тому же, знаменитый карнавал с масками закончился как раз неделю назад, поэтому город был почти пуст. Короче, я был в восторге от Венеции. Темнело рано, фонари отражались в застывшей черноте каналов, компактные площади с непременным колодцем в центре, больше похожие на бальные дворцовые залы, освещались часто единственным прожектором - особенно в западной части острова. А иногда мы шли в полной темноте, лишь по экрану карманного навигатора понимая, куда свернуть дальше.
- Так, где это мы?
Я снова в чешском лесу. С тех пор прошло три года, теперь мы уже не вместе. На обратном пути в Краков мы снова поссорились, еще в самолете. В один из последних дней в Жачке я было решил, что все. Сорвался, кричал, сказал, что ухожу. Собрал с вечера вещи, утром вымылся в душе жесткой губкой. Марлен попросила остаться. Из той поездки - сотни хороших фотографий, добрых, с настоящими улыбками. Именно тогда я стал привыкать ловить секунды счастья в промежутках между периодами сомнений и ужаса, и прожил потом так еще какое-то время, о котором теперь пытаюсь не жалеть. В тот же год мы полетели летом в город нашей первой встречи Портсмут, в следующем - изучали расписание автобусов на Мальте, встречали новые года в Копенгагене и стране Басков, прошлым летом облазали все Альпы и как будто вчера ходили по дорожкам Плитвицких озер в Хорватии.
А теперь месяц февраль, до моря тысяча километров, но я все равно слышу ночами прилив под окнами нашей комнаты, каждое утро он уносит с собой цветные конфетти, оставшиеся на мостовых и карнизах зданий после карнавала - и несет их дальше в холодное Адриатическое море, оставляя мне самые острые и тяжелые камни - какие-то наши любимые фразы, обважанки с сезамом, эспрессо за два евро каждое утро в любимом баре под мостом Rialto, который она научила меня любить, Краков в любое время года и впридачу еще пол-Европы. Все это будет вечно сиять отражением фонарей в черной воде каналов.
- Где ты?