- Опять...
Она стояла в дверях, переминалась с ноги на ногу. Держала руками ворот плаща, плотно прижимала к бокам локти. И все равно было видно, что под плащом что-то шевелится.
- Кто?
- Котенок. Ты не злись, пап, хорошо? Ну пожалуйста... Он так жалобно мяукал... Я весь подвал за ним облазала. А он все убегал. Дикий совсем. Руку мне оцарапал. Зато у него такие глаза! Колокольчиковые...
- Пойдем руку промоем перекисью. Черт знает, что за гадость он тебе занести мог когтями.
Конечно, у него опять не хватило сил выгнать котенка на улицу. Пришлось бы выдержать не один час рева в боевой тональности - у кого на это хватит сил? До сих пор всех притаскышей, что появлялись с завидной регулярностью, удавалось куда-то пристроить: кого коллегам, кого на дачу увозили и пристраивали в коровник. Там были мыши, санитарный контроль и полно молока. Может, и на этот раз найдется выход... А через месяц появится новый притаскыш...
Так появился Серый.
Рука промыта перекисью и заклеена, можно выпускать пригревшегося под плащом котенка.
Серый, почти дымчатый, он высунул тощую, острую мордочку из-под отворота. Совсем еще малыш, месяц, не больше. Пустили на пол. Ошеломленный светом в комнате, Серый уселся на половике. По-взрослому. Потряс головой. Не удержался, покачнулся. И вдруг метнулся под кровать.
Поочередно он отверг молоко, кусок сосиски, колбасу, хлеб. Каждая попытка протянуть к нему руку пресекалась шипением и утробным, почти взрослым рычанием. Подумав, решили, что голод - не тетка, как известно. И что к утру проголодается, а там видно будет. Шваброй затолкали под кровать старую кофту, засунули туда же кювету для проявки фоток, с постеленной в нее газетой. Вдруг понадобится. Оставили сосиску, молоко и кусок колбасы, тоже на случай, если вдруг…
* * *
Утро не принесло почти никаких изменений. Серый сидел все так же в углу под кроватью, правда, на кофту перебрался. На протянутую руку среагировал шипением. Правда, каким-то вялым. Посмотрел на руку мутными, совсем не колокольчиковыми глазами, прошипел-просипел что-то себе под нос, отворачивая голову в сторону, чуть прикрывая глаза. Под конец шип превратился в жалобный мяфк. Вся мордочка выражала только одно - ну что вам еще надо?
Кажется, все было серьезно. Старая коробка, рукав от той же кофты, вытащенной из под кровати вместе с Серым. Он уже даже не сопротивлялся, когда его аккуратно клали в коробку...
Очередь в ветеринарке была большая и, как и всякая очередь в общественных медицинских учреждениях, какая-то жалкая. Бабулька со старым, облезлым котом, выглядевшим ее ровесником, старик со слепой лайкой, лежащей прямо на полу у него между ног, пацан с попугаем, зареванная девочка и ее мама, объясняющая, что операция совсем не страшная, зато Мурзик больше не будет кричать по ночам и метить стенки. Тихие разговоры о кашках и мазях, рассказы о соседке, помывшей болонку с отбеливателем, сокрушенные качания головой. Коробки и поводки, корзины и намордники. Изредка рычание и цвирканье, почти никогда - лай.
Дочь и отец сидели рядышком на одной скамье, коробка с Серым стояла на коленях. Серый сидел в ней тихо, через щель в картоне было видно, что его познабливает. Изредка он поднимал голову наверх, к щели и щурился на свет. Недолго. Потом - голова опускалась.
Грязно-белый плафон с коряво-красной надписью "Следующий" замигала в очередной раз. Обычная суета, «не забудь перчатки», коробка прижата к груди.
- Здравствуйте. Мы вот тут с котенком.
- Ага. Показывайте. Тааак… Откуда? Из подвала? Подобрали? Ага… Ясно. Не ест? Ну что же, посмотрим. Подождите здесь.
У врачихи усталые глаза. Она скрывается за дверью с надписью «Смотровая», унося с собой коробку. Время забивается плакатами на стенах – «Так выглядит клещ», «Строение тела собаки», «Прививки от бешенства»…
- Папаша? Пройдите сюда, в смотровую, пожалуйста. И дверь закройте.
Обитая дерматином дверь закрывается с пошлым, называемым «загробным» скрипом, щелчок собачки замка.
- В общем… Это лишай. По всему телу. Непораженных участков просто нет. Учитывая ослабленность организма – дня два. Максимум. В мучениях. Потом – все равно летальный исход. Я, боюсь, ничего не могу сделать. То есть, я, конечно, могу выписать мазь. Но раньше завтра вы ее не получите. И – не поможет она уже. Посмотрите – он под синей лампой весь светится.
Серый, дрожа, полулежит. В свете синей лампы его шерсть и кожа переливаются светлыми пятнами, кажется, что он горит причудливым серебристо-синим огнем.
- И что делать?
- Я предлагаю усыпить. Он не будет мучаться. Вам не придется ждать конца каждое мгновение.
- Вы можете подождать? Я… Мне надо дочери как-то объяснить. Хорошо?
- Да, конечно. Оставьте его пока тут. И, кстати, к кожнику сходите. Сами сходите и ребенка отведите – вы же с ним контактировали.
Скрип двери уже не кажется пошлым.
- Пойдем. Серого пока доктор еще посмотрит. А нам поговорить нужно.
На улице дул ветер. Крылечко ветеринарки давало от него хоть какую-то защиту, можно было раскурить сигарету. Ну что же, сколько не кури…
- Солнце… Серый… В общем, Серый не выживет, солнышко…
Губы дрожат у обоих. Сигарета мнется в пальцах, крошит по ветру табаком.
- Его придется усыпить, иначе он будет мучаться, а потом все равно умрет… Только ему все это время будет очень плохо. Иногда приходится принимать такие решения, солнышко… - сигарета дымится, ветер срывает с губ выдыхаемый дым, разметывая его кольца. Срывает он и слезы со щеки дочери.
- Усыпить?
- Ну, да. Сделают такой укол – и Серый уснет. Навсегда. Ему совсем не будет больно…
- Но может, что-то можно сделать другое, чтобы не… усыплять?
- Доктор говорит, что нельзя. Я знаю, как тяжело с этим смириться, я сам через такое прошел, только я еще был в этом сам виноват. Мне было тогда лет десять, а то и поменьше. В общем, как тебе. Рыжего я приволок из коровника. Лазал за ним на чердак – он не мог слезть, у него лапа запуталась в веревке. Он мне все руки ободрал, пока я его распутал. А через неделю… - глубокая затяжка помогает справиться с дрожанием голоса, – Через неделю я его… убил. Входная дверь у нас на даче была тяжелая. А Рыжий – он за мной постоянно носился. В общем, я его не заметил. И захлопнул дверь. Рыжий не успел проскочить, попал как раз между дверью и косяком. И я сломал ему тяжеленной дверью позвоночник. Он так выполз из нее… Ко мне полз. Я взял его на руки… А он мяукает и ко мне тянется. А задние лапки висят… - затяжка заставляет затрясти обожженными пальцами, отбросив окурок.
- Моя мама тогда сказала, что Рыжий не выживет сам по себе. А в город мы его взять не сможем – мы жили в коммунальной квартире. И еще сказала, что за свои поступки надо отвечать. И что к ветеринару я понесу его сам. А там – что он скажет. Но лучше всего будет усыпить – чтобы не мучался. Я тогда еще не знал, что такое усыпить. Мне казалось, что это от слова «спать». Что Рыжий заснет, поспит, а потом проснется здоровым… Врач, что работал при коровнике, взял у меня Рыжего, когда я ему объяснил, что произошло, и ушел в свою комнату. Молча. А когда вышел, у него в руках был спящий, как мне показалось, Рыжий. Дал он мне его, а я стою, смотрю на него – говорю: и что, теперь все будет хорошо, да? Он говорит: да, теперь ему хорошо. Ты, говорит, похорони его. А то мне здесь нельзя…
Новая сигарета распространяет запах размятого табака, трясущиеся пальцы не сразу зажигают спичку. Слезы катятся по лицу уже у обоих.
- Ты похоронил?
- Да. После этого я уже не притаскивал вот так домой животных. Просто не мог – у меня Рыжий из головы не выходил. Это я все к тому, что за свои поступки и правда нужно отвечать. Мы, конечно, можем его, Серого еще помучить… А можем дать ему… уйти сейчас. Безболезненно.
- Пап… А мы его… похороним?
-Да.
* * *
К крематорию, который посоветовала врач - «во избежание распространения лишая, да и вообще - где еще в городе хоронить-то» - подъезжали уже затемно. Коробка, казалось, потяжелела. Сонный, подвыпивший охранник сначала отнекивался, потом стыдливо-зеленая трешка поменяла в очередной раз хозяина. Видимо, ненадолго. Вслед за трешкой была передана и коробка. Принята она была с заверениями, что все сделают честь-По-чести, как положено. Заплаканные глаза дочки были приняты в расчет. Впрочем, дрожащие руки отца – тоже.
Следующий притаскыш появился только через полгода. Он остался.

рассказы

#1