Проснувшись утром с похмельем сложнее всего вспомнить, куда же ты вчера засандалила тапки. Имя того, кто лежит рядом хоть и интересно, но отнюдь не первостепенно: поговорить можно и после посещения ванной и туалета.
Оглянувшись в дверях комнаты, она посмотрела на партнера по ночным кувырканиям - тот все еще спал, по детски подложив руки под щеку. Во сне он чуть заметно улыбался.
Мальчик был ничего себе - вполне; и это радовало. Кроме того, лицо его было смутно знакомо, и это тоже было неплохо: значит, он из ее вчерашней компании, а еще одним слухом среди знакомых больше или меньше - уже не так важно. Она усмехнулась: даже не смотря на то, что была не трезва, вкуса и разума она не потеряла. Вот вспомнить бы еще, как его зовут...
Впрочем, имени его Мирра так и не узнала: когда через полчаса она вышла из ванной, мальчик уже топтался у дверей, неуклюже стараясь запихнуть ступни в зашнурованные ботинки.
- Что, даже чаю не попьешь? – спросила она с улыбкой.
- Нет, спасибо... Мне... мне пора. Я... Позвоню, если можно... Позже. Ты только… Держись, хорошо?
Мирра удивилась: держаться? Задумалась: что она ему рассказала? Потом пожала плечами: чудак... И не стала его удерживать, все равно ей скоро выходить, на сегодня у нее назначено посещение врача. Папаша устроил прием у какого-то светила, воспользовавшись своими связями в университетской клинике. Может хоть профессор сможет что-то сказать... А то она совсем сопьется, пытаясь заглушить эту боль.
Она молча выпустила парня на лестницу, закрыла за ним дверь и пошла одеваться сама: времени до назначенных профессором двенадцати часов оставалось мало.
* * *
Болезнь была из тех, о которой врачи говорят "мы сделаем все, что в наших силах" и многозначительно оттопыривают при этом карман халата. В переводе на русский это значит: мы не знаем что это, но постараемся вылечить вас от геморроя, чтобы хотя бы он не омрачал ваши последние минуты. Так тянулось довольно долго, пока она обращалась к докторам в обычных поликлиниках и больницах страны победившего социализма.
К сожалению, мало кто из них смог бы помочь хотя бы от анальных трещин, между тем Мирре становилось все хуже и пришлось просить отца о помощи и искать выходы на действительно светил науки.
Профессор оказался классическим примером вымирающего класса интеллигентов: бородка, очёчки в круглой оправе, идеально белый халат. Точеные, но очень сильные пальцы, плотно сжатые губы и острый, пронизывающий взгляд.
- Так-с… Двадцать четыре, верно? Ну-с… Посмотрим… Повернитесь... Так. А так? Хммм. А здесь? Вот тут? Ага. Мда... Пьете? Много? Ага... Что, если пьете - не так болит? А с половой жизнью как? Ага... Ясно-с...
Он вертел ее, как безжизненную куклу, осматривал, обстукивал - разве что не обнюхал. Но Миру это не обижало, ей просто было не до того: залитая вчера вечером алкоголем боль опять проснулась и тупо сверлила ее изнутри.
- Хорошо. Одевайтесь. Вы халатик с собой привезли? Нет? Ну, да ничего: у нас на отделении прекрасные байковые халатики, доложу я Вам! Я позвоню вашему папе: нужно сделать кое-какие анализы, так что вам лучше сразу остаться у нас, да-с... Сестра вас проводит.
Сестра уже стояла в дверях, ожидая Мирру.
Отличие больницы для избранных слуг народа от обычной городской чувствовалось во всем: вышколенный персонал, чистота, двухместные палаты. Анализы были взяты быстро и профессионально, никаких очередей не наблюдалось. Вокруг все были добры и внимательны, даже нянечки размахивали тряпками как-то грациозно.
Палата была светлой, белье – чистым. Все вокруг было таким радостным, что на какой-то момент Мирре даже показалось, что все обойдется, но к вечеру ей стало так плохо, что пришлось позвать сестру, которая поставила какую-то капельницу. Проснулась она только к полудню следующего дня.
За окном светило уже по-весеннему теплое солнце, только недавно распустившиеся до конца и еще неокрепшие листья шелестели на ветру. По откосу окна прыгали воробьи, чирикая и шурша коготками по железу.
Отец приехал к обеду, объяснил, что торопится на совещание в главк, спросил: как она?
– Нормально…
Он приказал ничего не бояться - и, оставив на тумбочке рыночные яблоки, пахнущие прошлогодней осенью, умчался, поцеловав ее в щеку. Чуть позже пришла медсестра и сказала, что нужно готовиться к срочной операции.
Срочной? Когда?
Сейчас.
Мирре уже было вовсе и не важно, что за операция, зачем... Значит, надо. Все было как во сне, опутанное пеленой, туманом - и ей не давали вынырнуть на поверхность и хоть что-то осознать. Она делала все, что ей велели; механически раздевалась и вновь одевалась, и даже клизма, поставленная процедурной сестрой, не показалась ей унизительной.
Когда она в пять часов вечера обнаружила себя на столе в операционной, было уже поздно о чем-то спрашивать. Позвякивали инструменты, кто-то наложил ей на лицо черную гофрированную маску и попросил считать до десяти.
Почему-то перед глазами проплыло лицо того парня - спящего с подложенными под щеку руками, с почти детской улыбкой умиротворения...
- Ну-с, приступим... - знакомый голос профессора прорвался сквозь ее счет, сплелся с цифрами, проникая вглубь мозга, растекся, забился эхом в черепной коробке - и растаял в зеленых лугах, по которым гуляли чудесные розовые фламинго...
* * *
Приходить в себя оказалось отнюдь непростым делом: глаза не хотели открываться; тело, казалось, было где-то отдельно от головы, но при этом вполне реально болело. В углу палаты кто-то негромко посапывал.
Мирра осмотрелась: вокруг стояли какие-то приборы. Она попробовала пошевелиться, но неудачно: руки были привязаны к кровати. Зато прекратилось сопение, и возле нее возник нечетко видный в слабом свете приборов силуэт.
- Как ты, Мирр? Ты нормально? Ты погоди, сейчас! Я позову дежурную сестру! Подожди, сейчас!
Ей хотелось сказать "не надо" - но она не смогла разлепить спекшиеся губы. Не хотелось оставаться одной - да еще и привязанной к постели; хотелось пить, хотелось, чтобы не болело и хотелось... Узнать имя.
Мальчик из ее прошлого, из утреннего похмелья, тенью метнулся к двери; послышались голоса и быстрые шаги, включился свет - неяркий и вокруг вдруг засуетились, заходили люди, оттерев его в сторону.
А он, словно лишний в этой комнате, словно чужой - присел на стуле у окна, чтобы не мешаться персоналу. Но присел не робко, а словно на место, где уже пустил корни, как охранник, наблюдающий за порядком.
Было больно и суетливо; меняли капельницы и отвязывали руки, и фигуры в халатах заслоняли ей обзор - а Мирра все старалась увидеть его глаза, даже вытягивала шею.
Почему-то ей казалось, что теперь все будет хорошо. Правильно.
Только бы не ушел он.

повесть

#1