Наткнулась на статью очень интересную ... захотелось поделиться. Написано китайцем, в переводе с английского
"Насчитывающая пять тысячелетий традиционная культура основывающаяся на почитании могущества, культе силы и власти, привела к тому, что в отношениях между людьми преобладает лишь чувство «восхваления и страха» и почти отсутствует чувство «любви».
Написав эти строки, я предвижу, что найдутся люди, которые закричат: «Но у нас есть такое понятие и чувство, как «гуманность»! Говоря о гуманности, человеколюбии, надо представлять себе две стороны этого понятия. Во-первых, гуманность и человеколюбие часто встречается в книгах, а в реальных жизненных поступках это не так часто и встретишь, хотя мы нередко натягиваем на себя личины человеколюбия. Во-вторых, человеколюбие вовсе не равнозначно понятию любви, как и сама любовь не совпадает с понятием «благотворительность». Последнее означает жалость, сочувствие и помощь власть имущих простым людям: раздача подарков, пожертвований, демонстрация щедрого великодушия, организация детских садиков, обучение детей и т.п.
На деле отношения между людьми преисполнены чувствами почитания и страха. У одних почитание рождает страх, например, у сына по отношению к отцу, у других – страх рождает почитание. Примерами этого могут служить отношения проститутки к клиенту публичного дома, министра к императору, простолюдина к чиновнику, заключенного к надзирателю и т.п. История приводит такой случай. Не поставив в известность правителя государства, сановник Чжу Цюаньчжун вознамерился устроить большой банкет для слуг императора. Однако его старший брат г-н Чжу Ли набросился на Цюаньчжуна: «Дурачина! Неужели ты не понимаешь, что это попахивает мятежом? Неужели ты не боишься, что весь наш род будет уничтожен?». Собравшиеся разъехались с неприятным осадком на душе. Исторические хроники тут же одобрили старшего брата как преданного чиновника. В действительности старший брат перепугался, что весь их род будет вырезан, только и всего. Таких примеров история приводит множество. В любом из них, если вычесть страх из поступков, то каких-либо других чувств не видно и в помине. «Сон в красном тереме» приводит другой пример. Цзя Баоюй говорит г-же Линь Дайюй: «В моем сердце, кроме бабушки, отца и матери – только ты». Я старый человек и сильно сомневаюсь в его словах. Допускаю, что к бабушке и матери у него есть чувство любви, но что касается отца, то здесь кроется все то же чувство страха. На страницах книги и с лупой не найти следов его любви к отцу, а страха – сколько угодно. Послушать только, как этот отец обращается к сыну – услышишь одни ругательства. Чувство страха по большому счету испытывает любой сын к отцу, затаив его в мыслях и думая о том, чтобы его старик пораньше умер.
Философия почтения и страха подчеркивает дистанцию между правителем и министрами, между чиновниками и простым народом. Каждый день император просит небеса «разрешить ему подняться в 33 небесный зал крыть для Яшмового императора лазурную черепицу». Придворные же чиновники униженно просят после смерти попасть на 18 этаж подземного царства, чтобы «копать уголь для Янь Вана – старенького хранителя ада». Ни в одной стране мира мы не найдем ничего подобного, и лишь Китаю присущ такой уродливый нрав.
Недостаток смелости говорить и думать
Не знаю кто, но скорее всего тот господин, который получил прозвище «наложница князя Чжоу», изобрел науку о евнухах. Мужчина, хотя и является мужчиной, однако без детородных органов он перестает быть опасен, и его можно смело записывать в друзья, получая от него лишь пользу как от рабочей силы. Эта «славная культурная традиция» в 5-тысячелетней истории Китая была источником неизбывной радости китайских императоров. Однако, воскликнув: «Конфуций каждый день создавал в себе гуманиста, а Мэн-цзы каждый день искал смысл жизни», я возражу, что вряд ли кастрирование можно назвать гуманным или же мудрым делом.
И что крайне удивляет: за пять тысяч лет не нашлось такого человека, включая известного монаха Чжу Си и почтенного Ван Янмина, который бы осудил императорский порядок оскопления мужчин. В Китае всегда было великое множество монахов и мудрецов. Все они – благородные мужи приятного обличья и в своих проповедях часто укоряли людей за дурные поступки. Однако они не «замечали такого греха, как кастрирование, что доставляли им, несомненно, немало внутренних терзаний».
Я считаю, что есть две причины, заставлявшие людей «не замечать» подобной системы. Во-первых, хотя люди и чувствовали преступность кастрирования мужчин, но понимали, что между этим делом и предотвращением возможного появления рогов на голове императора есть прямая связь, поэтому и не раскрывали рта.
Если бы, к примеру, императору кто-нибудь подсказал отказаться от евнухов и набрать крепких парнишек, чтобы они присматривали за его красавицами, то, боюсь, у императора в беспорядке начали бы расти на голове рога, что ему не очень бы понравилось и повлекло какие-то жесткие меры. Поэтому любой здравомыслящий человек в истории, как бы ни было известно в Поднебесной его имя, сталкиваясь с лишением мужчин их половых признаков, предпочитая делать вид, что не знает ни о чем подобном.
Вторая причина заключается в том, что в течение пяти тысяч лет и правители, и министры, и добродетельные мудрецы – все они, жили себе кое-как, с грехом пополам, и, возможно, ни одному из них просто не приходила в голову мысль о безнравственности кастрации живого существа. В китайской культуре, похоже, как раз недостает смелости мыслей и слов. Император имел право убивать людей; он был вершителем судеб, и поэтому лишение нескольких мужчин детородных органов вряд ли выглядело чем-то из ряда вон выходящим на фоне лишения голов тысяч и десятков тысяч людей. В обстановке постоянного страха утраты стали неотъемлемой частью жизни, а рабская покорность вошла в плоть и кровь. И если кто-то является начальником, все, что он ни делал, беспрекословно одобрялось его подчиненными.
Только я – исключение
Сутью демократической политики является принцип «Я – не исключение». Никто не идет на красный свет – и я не иду тоже. Никто не плюет где попало – и я не сделаю ни одного плевка. Другие одобряю закон – я тоже не требую особых прав. Поскольку установлен порядок, я не буду нарушать его. Однако как только эти правила достигают Китая, сразу начинает действовать принцип «Я – исключение». Я против того, чтобы идти на красный свет, однако против в том смысле, чтобы другие на него не шли, а меня это запрещение не касается. Я против того, чтобы плевать где попало, однако лишь в том смысле, чтобы другие не плевали, а сам где хочу – там плюю. Я одобряя равенство людей перед законом, однако лично я не могу быть равным с другими. Я одобряю установление порядка, однако хочу, чтобы только другие соблюдали его, я лично намного умнее и не могу подвергаться такого рода ограничениям. Ибо если я, их превосходительство, не смогу быть исключением, потеряю лицо, то имеет ли жизнь после этого какой-нибудь смысл?
Что означает понятие «лицо»? Многие иностранцы исследовали это явление, однако не могли понять, что оно означает. Кое-кто объяснял это «чувством стыда», учитывая только внешнюю сторону и не принимая во внимание подлинный смысл. Другие объясняли это «чувством достоинства», ставя на первое место честолюбие, и тоже отодвигая на задний план содержательную сторону. Я, старый человек, думаю так, что понятие «лицо» – это особый продукт неврастении и неистребимого эгоизма. Так как эта неврастения вызывается нечистой совестью, то сплошь и рядом в ход пускается высокомерие, чтобы компенсировать постоянное самоунижение. Один лишь страх тут не поможет, поэтому везде необходимо быть «единственным исключением из правил».
Прежде всего – уберечь себя
Мудрец сказал: «Знания, которые нельзя применить на практике, не являются истинными». Знания важны только для действия, а если нельзя их применить в деле, то такие знания не стоит относить к истинным. Лишь тогда обретешь силу, когда постигнешь это единство, а если не можешь в своих делах применить знания, то ты не обрел их. Ущербность не присуща самой натуре китайцев, в большинстве случаев, она появляется от того, что они потребляют слишком много «лекарств» ученых-конфуцианцев. Если потреблять эти «лекарства» как г-н Бо Ян, который берег свой желудок, то можно избежать «микробов», губительных для «пищеварения». Ибо конфуцианцы, в принципе, уделяли внимание лишь индивидуализму и совсем не рассматривали коллективизм. Безусловно, г-н Кун Цю в своих проповедях к этим «мудрецам» касался и коллективных действий, но их попадалось меньше, чем жемчужин в раковинах моллюсков. Большая часть трактатов была посвящена изучению отдельного и частного.
Самые высокие идеалы конфуцианства сводятся всего к двум положениям. Одно - наставлять народишко «прятать голову и поджимать хвост». Государство заботиться о своей семье и имуществе. Как говорится в чэнъюях, «хранить себя – лучшая из философий» и «время работает на смышленых». Все это поощряло китайцев идти по пути наименьшего сопротивления обществу. Другой принцип – это требование быть милостивым, проводя политику властей, проявлять сочувствие к народу, которому не на кого опереться и положиться. Когда десница императора крушит всех без разбора, надо смягчать ее удары. Или, как говорится, «проводить гуманную политику».
У господина Кун Цю есть изречение, где можно понять, что лучший способ борьбы с несчастьями – это от них скрываться. Приведем высказывание целиком: «Не нужно входить в опасное место, ни в коем случае нельзя жить в обществе, где беспорядки. Если в Поднебесной спокойно, то устраивайтесь там чиновником. Если в Поднебесной неспокойно, то немедленно уходи, можешь удрать – удирай. Если ты не стал чиновником в управляемом государстве, ты – потерянный человек. Если ты стал чиновником в неспокойном государстве, то тоже потерянный человек».
Этот «урок мудреца» просто наполнен остроумным учением, как менять «руль по ветру». Люди превращаются в скользкие неразбивающиеся стеклянные яйца. Иной, когда в Поднебесной спокойствие, становится чиновником, а когда надо не жалеть живота своего, он улепетывает, заботясь лишь о собственной выгоде. Человек, который отсылает своих детей к американским бабушкам и дедулям, является ортодоксальным конфуцианцем, его смело можно принимать в члены правления ученого общества Конфуция и Мэн-цзы. Для прихлебателя главное приспособиться, изо всех сил обеспечивать себе безопасность: «дорогой сыночек не будет находиться в покосившемся здании». Нам интеллигент даже не посмеет вступить на то место, куда может упасть черепица. В отношении к неурядицам в политике, бедствиям народа, к делам, которые не касаются его лично, наш интеллигент если и увидит, то сделает вид, что не заметил. Ведь если заметил, то надо рассердиться, если рассердился, то не избежать шума, а тут и до беды недалеко.
К сожалению во всем учении конфуцианцев очень мало уделено внимания гибкости и подвижности, очень редко затрагиваются права и долг, не поощряется соперничество, наоборот, все сводится только к тому, чтобы успокаивать своих братьев по вере, развивать в них самовлюбленность и самодовольство. Делать можно все, кроме того, что может принести какую-либо опасность. Поэтому г-н Кун Цю никого не хвалил и не превозносил. Только для юродствующего г-на Янь Хуэя он сделал исключение, неустанно прославляя его дух самоуспокоенности в бедности, а не проводил изысканий, чтобы побудить второсортных «мудрецов» исследовать это общественное явление, не говоря уже о путях изменения существующего положения. Он только, вперив глава, поучал людей: «Бедный тоже должен радоваться». Вот все китайцы и радовались, пока нация не деградировала до уровня первобытного общества.
Моча наполнила мозг
Не признавать «истину», не уважать дело, бездельничать, пребывать в состоянии этакой грязной взвеси – вот отличительные черты жизни многих китайцев, что уже, исходя из натуры человека, вело к искривлениям его психического склада, заставляло людей сильно страдать. Так из неприятия действительности и неуважения к профессии возникла сильнейший гипноз и слепая вера перед надписанными пером текстами. Действительность не нашла себе места в китайских исторических документах, ибо эти документы вместе с традиционной китайской культурой вынуждены были «идти» по ложному пути. И при звуках их поступи по кривой дорожке из китайцев медленно, но верно выхолащивалась жизненная сила, дарованная им молоком матери, направляясь на поиски «прекрасного» (мэй) и «совершенного» (шань). Вопрос о «действительности» и не поднимался, а если кто-нибудь его задавал, то в ответ мотали головой или вообще не замечали. Китайцы от мала до велика единодушно считают, что письменные тексты в силах извратить любые реальные факты: черное показать белым, белое – черным, что дважды два равняется восьми, и что луна на самом деле квадратная. Интеллигенты, играющие с текстами, глубоко убеждены, что «народишко» в Поднебесной представляет собой собачий кал, а его большая часть – «личинок мух в кадке для соления» (образное название конфуцианцев. – прим. Переводчика), что они будут охотно пить мочу, чтобы поддержать в себе веру, что их не обманешь. Неудивительно, что г-н Су Сибо воскликнул: «Моча заполнила весь мозг и превратилась в слезы конфуцианцев». И если плакать этими слезами до сегодняшнего дня, все равно их не выплакать.
Иностранец пойдет вперед, китаец отойдет назад
Традиция почитания предков в своей основе наполнена жизненной силой и гибкостью. Но как даже самая здоровая клетка может превратиться в раковую, так и жизнетворность может превратиться в деградационный тупик. Почитание предков в Китае постепенно теряло свой «развивающий» смысл, превращалось в тупиковый культ любования «былыми делами». Г-н Кун Цю был первым человеком, который соединил культ предков с политикой. Это сформулировано в его замечательном положении: «Основываясь на древних, изменяй настоящее». «Древние» и «старшее поколение» стали неразделимым целым, что явилось самой ранней и самой большой бедой для китайской нации. Уже сравнительно давно г-н Сюнь Гуаньхань в своем произведении «Сердечная тоска в парке чайных растений» выразил сомнение в истинности этого положению Кун Цю, ибо иностранец, встретив препятствие, шагнет вперед, а китаец отступит назад. Увы, это тоже является одним из проявлений философии «сохранения себя», абсолютной покорности властям. На самом деле «отход назад» – всего лишь конечный результат, так как во времена Кун Цю подобный образ мыслей уже сам по себе достаточно распространен. Конфуций глубоко переживал из-за неспокойного положения в государстве, махинаций и загнивания в политике, страдания народа. Он предложил свой способ их разрешения. Но его путь не состоял в том, что надо смело идти навстречу будущему, смотреть вперед, искать новые способы разрешения вопросов, а наоборот, он ратовал за то, что надо изо всех сил «смотреть назад», «обращаться к древним», «оглядываться на предков», учиться у трех императоров, у пяти монархов, у Яо и Щуня, у Чжоу Вэньвана. Возможно, он желал сделать одну общую схему, прикрепить ее к лицу уважаемого предка для того, чтобы правители имели самый лучший пример для подражания. Однако этот первоначальный замысел со временем поблек и был извращен последователями конфуцианского учения. Таким образом «древность» превратилась в вечно гноящуюся «гонконгскую пяту». Независимо от того, чем ты занимаешься, если не тронешь это место, то на тебя не обратят никакого внимания. Надо бередить ее изо всех сил, только тогда станешь талантливым и, без сомнения, духовно здоровым! Мертвые предки стали «живыми трупами», которые не только умеют руководить ветрами и дождями, сажать бобы и получать из них воинов, в общем, всемогущими и всеумеющими. Во времена, когда мораль находилась на высоком уровне, целое поколение, не смея даже взглянуть на женщин, днями сидели, как истуканы, и ни о чем не думали, кроме как о «дао» (вселенской истине). (Можно вспомнить речи конфуцианцев о том, что г-н Кун Цю до самой смерти внешне выглядел как ребенок, берег свое тело подобно драгоценному нефриту, стал образцом для всех вселенных).
Первое проявление влюбленности в покойников заключается в уверенности, что «в древние времена все уже было». Любая современная вещь существовала и в старинные времена. Ядерные бомбы, направленные излучатели, авиапушки, машины, демократия, республиканская форма правления, понос, искусственные спутники Земли, петухи, несущие яйца, европейская кожаная обувь, мини-юбки и т.п. – все, что ни возьми, ответ один: у «древних» имелось в наличии. Даже мочились там, снимая штаны. Только стоит высказать что-нибудь, чего не могло существовать в былые времена, как эти конфукцианцы напишут кучу текстов, насквозь забитых ссылками на древних, что это уде существовало. А поскольку все уже было (просто «незаметно» усовершенствовалось), то китайцы медленно превращались в самодовольную нацию, так что чего бы ты не достиг, оказывается они, предки, сделали это уже давно. Кто умнее? Китайцы сами преградили себе путь к развитию. Остается только лишь сидеть в своем призрачно-тихом месте, закрыв глаза, усердно думать о женщине, подобной облаку.
Думать о женщине, подобной облаку, отключившись от внешнего мира, является одним из видом «платонической любви», или по-другому «философией Чжиба». Если говорить начистоту, то культ предков сродни проклятому рукоблудию, но еще более губителен для жизненных сил.
Следующим проявлением культа предков, которое в сравнении с первым просто приводит нормальных людей в бешенство, есть положение, что в древние времена все было «прекрасно». И только тогда котируешься на приличном уровне, когда не удивляешься, что в былые времена все было и, плюс ко всему, все было «хорошим» и «прекрасным». Такое искривленное представление широко было распространено во времена объединения государства при Цинской династии, что вызвало «колики» в животе г-на ин Чжэна, деда императора. Прибавьте ко всему доклад премьер-министра Ли Сы, который повлек за собой массу убийств. Отнюдь, г-н Бо Ян не одобряет, хлопая в ладоши, сжигание книг и умерщвление ученых-конфуцианцев, он только отмечает, что болезнь «в древности все было прекрасно» уже существовала в той же древности, а не развилась недавно. За прошедшие 2 тыс. лет она просто не была еще ярко выражена, не являлась похожей на все разъедающую азотную кислоту, а была подобна медленно капающим каплям воды, но и их сила была вполне достаточной, чтобы пробуравить Гималайские горы.
Так называемое «все хорошо» не относится к каким-то конкретным вещам. Даже среди «великих» патриотов считается дурным тоном говорить, будто соломенная обувь лучше кожаной, и что копье эффективней пулемета, а ездить на воле или ишаке удобно, чем на самолете или машине. Это положение ограничивается четырьмя пунктами: люди, их дела, книги и имена. О том, что люди в древности были лучше не стоит и говорить, потому что у всех у нас застряла в голове словесная формула «не тот сейчас пошел народ» (досл. «мысли людей не такие, как в древности»). При каждом удобном случае эта поговорка сразу вылетала из уст. Мы даже не задумываемся над ее смыслом, ибо сам император дни напролет твердил: «Древние побили все рекорды по части хороших людей». Они не только не могли обмануть или закопать кого-нибудь живьем, но даже, когда он сам обманывал и ставил ловушки древним предкам, то они должны «благоговейно передать ему знамя своих чувств искренней любви»…
Так как древние – все люди «хорошие», то и дела, творимые ими, до того хороши, что и обсуждению не подлежат, а имеют силу закона. И если набраться смелости и начать изменять их, то для «патриотов» это будет неслыханным кощунством, и они заорут благим матом, словно им воткнули пику в одном место. Если бы великий мыслитель и политики Ван Аньши не провел реформы и упорядочение государства во времена династии Сун, то эта «бумажная держава» очень скоро попала бы в зависимость от государства Ся или была бы захвачена воинственным государством Цзинь. Ван Аньши принадлежат убийственно сильные слова: «Велениям неба не достает страха, предкам Сун не хватает закона». Это смертельный удар по «патриотам». От него вся их задница превратилась в одну опухоль. Они ненавидят его до мозга костей. (Некоторые отцы-читатели могут предоставить массу материалов, порочащих г-на Ван Аньши или очерняющих его характер и частную жизнь методом «подброса ворованных вещей»).
В нашей истории «законы предков» стали пятизубой бороной, при помощи которой можно свернуть голову каждому человеку, который замыслил проводить реформы. Увы, в современной школе учащиеся сидя слушают, а преподаватель стоя объясняет. Так как учащихся очень много, стоять приходится по 5 часов ежедневно, то немудрено занять конфуцианскую позицию. Ведь в древние времена в частных школах учитель сидя объяснял урок, а ученики внимали ему стоя. Это было общепринятым уложением нашего государства, но когда оно достигло дворцов – мест, где больше варварского, чем человеческого – то положение изменилось. Царствующий ученик сидел в одиночестве и слушал, а чиновник-учитель одиноко стоял и объяснял урок. Во времена династии Сун г-н Хань Вэй внес предложение, чтобы учителю тоже было дозволено сидеть. Эта просьба была не весть какая радикальная, но «приспешник» Лю Бинь сразу выступил против нее. Затем Чэн И снова предложил, чтобы учитель мог объяснять сидя (хотя он тоже был одним из конфуцианцев, но свою собственную выгоду уразуметь мог). После громких дебатов по этому поводу, задница учителей так и не опустилась на стул, а уложение превратилось в канон, доставшийся нам от «предков», тут уж ничего не поделаешь. Но это только один небольшой пример, касающийся энного места. Кроме него существует множество и других примеров. В последний раз Китай предпринял попытку перемен при политической диктатуре (знаменитые сто дней реформ), но и они зачахли на этой пятизубой бороне. Увы, за две тысячи лет пятизубая борона исковеркала весь китайский народ.
И в настоящее время остатки конфуцианцев и их прихлебателей по-прежнему продолжают «боронование» истории, а если кто-нибудь случайно и скроется от них, то они сразу начинают кричать: «Рушатся основы государства!». К сожалению, если не разрушить эту основу, то может встать вопрос о самом существовании китайцев как нации.
Урок на будущее
История и культура китайского народа насчитывает 5 тысячелетий. В ней много замечательного, об этом много пишут, часто говорят; чего-либо существенное добавить я не в силах. В настоящий момент мы переживаем такие значительные перемены, аналога которым нет во всей 5-тысячелетней истории китайского народа. Однако, если не впитывать опыт и культуру, накопленные человечеством, неудача проводимых преобразований неизбежна.
Индейские резервации в США, разбросанные по все стране, ветхие индейские жилища заставляют содрогнуться каждого, кто с ними сталкивается. Почти все индейское население живет в так называемых резервациях. Совершенно не обязательно их тщательно осматривать, чтобы понять, что они из себя представляют – «забытые богом селения на краю земли». Конечно, нельзя сказать, что там и трава не растет, и все же заниматься сельским хозяйством в резервациях очень сложно, а урожаи мизерные. Но самое плохое то, что резервации находятся, как правило, далеко от городов, транспортных артерий и учебных центров. Однако, в действительности, и это не самое главное. Вопрос заключается в том, что индейцы, в сущности, отказались воспринимать достижения мировой цивилизации.
…Мне пришлось побывать в одном индейском селении, видеть их ветхие жилища, вместе с ними из лозы плести корзины. Изготовлением этих изделий индейцы занимаются уже на протяжении 6 веков. Современные корзины ничем не отличаются от их древних предшественниц. Это не может не наводить на грустные мысли. Печальная трагедия приближается. Может быть, через тысячелетие, а, может, через несколько веков настанет день, когда индейцы будут выселены из резерваций, и этот день станет днем начала полного вымирания этого древнего народа. Даже всевышний не сможет помочь им, если не дарует все достижения современной мировой цивилизации. Однако до сих пор он этого не сделал. Наоборот, в «Новом завете» сказано как будто о них: «И никого не останется. Сделав последний вдох, все погибнут».
Дочитав до сих пор, читатель, наверняка, воскликнет: «Старина, да ты превратился в пророка». Нет, я не хочу быть пророком. Я лишь размышляю о своих китайских соотечественниках. Китайцы и индейцы – два великих народа. Несмотря на то, что у них есть много различий, у них есть много общего. Наиболее характерная общая черта – чувство глубокого уважения к своему прошлому, к своей родине. Но есть и другая, имеющая трагические последствия характерная особенность, - консервативность, самодовольство, неприятие нового опыта и традиций мировой культуры.
Однако еще не все потеряно. Индейская цивилизация воспрянет, если она решится перенять новейшие достижения мировой цивилизации. В данном случае этот процесс можно сравнить с заполнением пока еще пустого дома новой мебелью. С китайцами немного сложнее. Наш дом уже заполнен длинными и короткими, высокими и низкими, железными и деревянными лавками и скамейками. Если не выкинуть на свалку кое-что изрядно поизносившееся, то новая мебель вряд ли поместится в нашем доме.
Индейцы, этот краснокожий народ с трагической судьбой, я бы сравнил со стадом тибетских яков, которое медленно, неосознанно, шаг за шагом, поникнув головой, с замутившимся взором бредет к краю пропасти. Звук этих шагов, с каждым из которых они продвигаются все ближе к краю пропасти, заставляет содрогнуться. Найдутся люди, которые скажут: «А вам то, что волноваться? Китайская нация – самая многочисленная нация». Однако в современных условиях, в условиях угрозы возникновения ракетно-ядерного конфликта и отчаянной борьбы за выживание, это не имеет никакого значения. Наглядный пример тому – некогда могущественное, ныне действующее государство инков. Кое-кто может сказать: «Китайский народ - талантливый народ». Талант есть, конечно, талант. Но талант, который отрицает совершенствование таланта, ущербен по своей сути. Истинно талантлив не тот, кто не делает ошибок, а тот, кто их вовремя исправляет. Видимо, только тот, кто стыдится своей отсталости, полностью исправляет ошибки прошлого, может избежать участи, которая постигла индейцев.
Большой строй вонючей обуви
Кроме Тайваня, ни в одной другой стране вы не увидите феномена «шеренги зловонной обуви». К кому бы вы там ни пришли, всюду придется пробираться сквозь заграждения из дурно пахнущей обуви, без этого в дом никак не попасть. Поднявшись по лестнице, вы первым делом обнаружите груды этой обуви. Впрочем, я берусь утверждать, что она пахнет неприятно, основываясь только на зрительном восприятии, - в самом деле, не будешь же поочередно брать эту мерзость руками и подносить к носу. Рассматривать какие-то ботинки с помощью бамбукового шеста – такая глупость просто никому и в голову не придет. Вот и приходится говорить о неком зловонии априорно, не имея возможности подтвердить предположение опытом. Кстати, не верьте тому, кто возьмется убедить вас в обратном, - будто означенная обувь источает неземной аромат. Равно как и я, он не имеет на руках козырей практического познания предмета.
Нагромождение зловонной обуви у дверей каждой квартиры воистину одно из восьми чудес двадцатого века. Каких моделей и фасонов здесь только нет! Вот обувь новая, вот старая, вот детская и взрослая, вот мужская, вот женская, вот на высоком каблуке, на низком, на среднем, вот с отверстиями на носке, вот – на пятке, вот – на левой и правой сторонах, а вот – все в дырку, точно над ней изрядно поработали крысиные челюсти. Здесь же дешевая, всего за сто юаней, пара туфель, какие обычно ношу я, и роскошные, за 4900 юаней, как у члена парламента, господина Чюнь Ицю…
Итак, описанное выше нагромождение обуви воистину являет собой необычайное зрелище. Полчища зловонной обуви неслышно и невидимо притаились у входа и подстерегают нас в самых неожиданных местах. Когда-то в древности, во времена киданей некий господин Су Тяньцзо таким же образом расставил небесные врата на перевале Сань-Чуань. И вот наши ботинки, задравшись, созерцают утреннее небо или стелятся по земле, разверзши зев, подобно распустившемуся цветку лотоса. Некоторые как бы застыли в бешеной гонке, иные, смятые, похожи на физиономию разгневанного или незаслуженного обиженного человека. Пары обуви порой налезают одна на другую, вытянувшись в карауле на лестничной клетке, образовав нечто вроде коновязи в стиле «модерн».
Когда хозяин покидает свое жилище, сперва из-за двери показывается его жена, которая подобно посоху нашего друга госпожи Му Гуйин, укротившему злых духов, неистово ворошит и пинает сбившиеся в кучу и источающие зловоние ботинки, туфли, сандалии, словно крюком выхватывает их пальцами ног, разыскивания нужную пару. И так, пока на ее лбу не выступят капли пота, и ноги от усердия не станут совсем мокрыми. Если же к вам пришел гость, дело обстоит несколько проще, чем в первом случае. Впрочем, если иметь таких друзей, как ваш покорный слуга, на чьих носках всегда зияет несколько крупных «пробоин», важно обладать несравненным мужеством, чтобы не подать виду.
А некоторые вообще имеют обыкновение носить ботинки со шнурками, и тогда вам, набравшись терпения, придется безропотно ознакомиться в особенностями его туго обтянутой задницы, колышущейся почти перед самим вашим носом. Ну, разумеется, если обладателем этой части тела является юная привлекательная особа, ничего против подобного зрелища мы иметь не будем. но когда это древний старик или, того хуже, сборщик подати, тут уж, простите, не удержавшись, может и стошнить. Иногда, к счастью или несчастью, гостей собирается великое множество, и каждый из них, в свою очередь, не преминет показать вам свою задницу. И вот тогда со всей ясностью осознаешь, какая великая сила кроется в шеренгах зловонной обуви!
Но что ни говори, не в том заключается могущество зловонной обуви, чтобы кого-то там заставить тянуться к ней ногами или шевелить ягодицами. В конце концов это всего лишь обыкновенные телодвижения, которые, кстати, имеют определенную пользу для здоровья. А вот особый запах, исходящий от нее, как раз и есть настоящее бедствие.
В прежние времена, как говорят, отдаленные дикие земли юга извергли какие-то ядовитые препараты. Одни полагали, что это ядовитые гады и дикие звери источают отравленную слюну, другие утверждали, будто нечистая сила-де таким образом сплела тенеты для ловли заблудших душ. Я же придерживаюсь мнения, да это и очевидно, что здесь мы имеем дело с обычным загрязнением воздуха. Некоторые, видимо, необдуманно туда забравшись, им надышались. В лучшем случае они мучались головными болями, а в худшем – ушли на ту сторону добра и зла.
В многоквартирных жилых домах в Китае у каждой двери скапливаются груды отвратительно пахнущей обуви, и запах на лестничных клетках – от первой до последней – такой, что иной попавший сюда с трудом сдерживает подкатывающую к горлу тошноту. Итак, перед нами – своего рода ядовитое болото, испаряющее отравленные миазмы. Если подниматься по лестнице со второго на десятый этаж, по меньшей мере восемнадцать придется продираться через обувные баррикады. Каждая из них источает запахи, по своим свойствам аналогичные радиоактивной пыли. Попадая в носоглотку тяжело дышащему, оно проникает в легкие, накапливаются там и вызывают образование злокачественных опухолей. Боюсь, не с этим ли связан нынешний рост умерших «под ножом» в наших гостеприимных лечебных учреждениях.
Впрочем, даже смерть на операционном столе есть отнюдь не самое печальное – ну, лишимся десятка другого несчастных. Печально другое: почему за границей вы нигде не встретите подобного пейзажа с обувью? Почему в одном только Китае в результате прогулок по лестницам и вдыханий обувных запахов, если не падешь под ударами хирургического скальпеля, то, по крайней мере, заработаешь рак носоглотки? Представьте, что в заграничном фешенебельном жилом доме вы выходите из роскошного лифта и вдруг первое, что бросается в глаза – груда зловонной обуви! Совершенно невероятно!
Возможно, это объясняет в какой-то мере такую серьезную посылку, как симбиоз закоренелого эгоизма с полным самоуничижением. Почему эгоизм? А как же иначе назвать поведение человека, выставляющего за дверь предметы, запах которых способен вызвать интоксикацию организма безвинных прохожих? Все думают только о себе и о своем благополучии, ни у кого и мысли не возникнет о ближнем – «в моем доме чистота и порядок, а что за дверью свалено за его пределами – меня не касается». И если кто-нибудь, споткнувшись о груду сваленной у двери обуви, упадет и убьется насмерть, хозяин и пальцем не пошевелит, чтобы избавить людей от опасности повторного несчастного случая.
А причем тут самоуничижение?
Необъяснимое явление «на все наплевать» как раз и есть результат устоявшейся традиции – «мой дом пуская будет обителью божества, а что вне его – не существенно».
В прежние времена люди выходили на улицу и разгребали снег у ворот своего дворика. Ныне же снег не только не убирают, но и, выгребая из своего двора, сбрасывают на улицу.
Лет шестьдесят назад, еще совсем молодым, я как-то отправился навестить своего знакомого. Тай, широкая натура, купил бараньи отбивные, намереваясь как следует попотчевать гостя. Его жена, не ведая, что с ними делать, взяла и по неосторожности выбросила их в выгребную яму. Мой приятель без всякой печали после длительных усилий выловил мясо бамбуковым шестом, сполоснул под водой и с невозмутимым видом бросил в котел.
Государство культуры и справедливости
Воспитание и культура одного человека, как и характер всего народа, в полной мере проявляются в процессе общения между людьми. Помните ли вы, уважаемый читатель, хотя бы отдаленно слова господина Тан Ао, побывшего в «стране идеальных людей» и давшего этому государству «культуры и справедливости» следующие дефиниции: «мудрые предания», «цивилизованное воспитание», «все достойное лишь всеобщего восхищения». На самом же деле лишь, благодаря повсеместному перед ним пресмыканию, он не смог увидеть, что ни стар, ни млад не могут тут ничего продать, чтобы не обмануть. А вот в США честность давно уже стала обычным делом; там не обманывают не только в денежных делах – вообще отношение к служебным обязанностям вызывает восхищение. Ваш покорный слуга господин Бо Ян в одной из маленьких лавок Лас-Вегаса купил себе как-то кофточку за 12 долларов. Расплатившись, он захотел ее примерить и тут обнаружил на правой подмышке едва различимое пятнышко размером с рисовое зерно. «Ай-ай, это еще что?» – воскликнула жена. Служанка, внимательно рассмотрев пятнышко, огорченно сказала: «Действительно какая-то грязь. Может отстираться, а может быть и нет. Если вы хотите, я схожу к хозяину и спрошу, можно ли сбавить цену». Она быстренько взбежала наверх по лестнице и так же быстро спустилась обратно, сказав, что можно сбавить в 2 раза.
Этот случай говорит мне о том, что, несомненно, никакие побои и жестокое обращение не выработают у обслуживающего персонала таких привычек, хотя, с другой стороны, обнимать и целовать эту служанку также никто не стал. Зато и в Тайбэе, и в Сянгане жестокость распространена повсеместно. И все-таки глупая служанка в США сама добросовестно выискивает изъяны, а в государстве «культуры и справедливости» работник прилавка непременно сделает гневное лицо и набросится на покупателя: «Что вы тут несете?! Какое еще пятно? Смешно сказать, я и не вижу ничего! Ну да, есть какое-то пятнышко на самой подошве, так вы разве с поднятыми руками ходите: раньше надо было смотреть. Хорош покупатель – чек уже оплачен, а он товар собрался возвращать! Цену сбавить? Черт знает что, купил вещь, а уж потом посчитал, что дорого! Коли денег мало, нечего строить из себя богача! Вы что тут еще спорить будете? Да у нас 50-вековые традиции государства культуры и справедливости! С приезжими мы очень обходительны, вы разве не находите? Разобиделся тут, будто его кто-то обманывает! Мы солидная фирма, обойдемся и без вашей мелочи. Прямо не иностранец, а деревенщина какая-то! Неохота мне тащиться к заведующему, не хочешь – не покупай, забирая назад свои деньги!
Лас-Вегас – знаменитый город развлечений и игр; он на 99; состоит из туристов, а из туристов 99% бывает там 1-2 раза за всю жизнь, поэтому надуть их можно было бы безо всяких последствий. И тем не менее, отношение к покупателям там такое же, как и по всей стране – уважительное и честное.
У кого что болит…
Китайцу, впервые попавшему в Америку, труднее всего привыкнуть к вежливости и церемонности американцев. Снуя в уличной толпе, люди, даже никого не задевая, все равно то и дело говорят друг другу: «Извините!». А уж если действительно сталкиваются лбами, то извиняются так, словно совершили смертельное преступление. Даже если ты прешь вперед, наклонив голову, и сам налетишь на кого-нибудь так, что с ног едва не собьешь, все равно услышишь в ответ учтивое «извините». Трудно что-либо противопоставить такой вежливости! Зато у нас, в Китае, совсем другая картина. Если вдруг один человек наталкивается на другого, то тут уж спуску никто не даст – один делает вид, будто глаза от боли вылезают из орбит, прыгает, как в цирке, и вопит: «Ты что, ослеп?!». Другой тоже возмущается и тут же принимается кричать: «Что ж я, нарочно что-ли?! Ты сам меня толкнул, а я ведь ни слова не сказал, чего же ты тогда орешь?». Первый не унимается, привлекая на свою сторону сочувствующих: «Надо же так человека толкнуть! Где тебя только воспитывали?!». Второй также привлекает сторонников: «Тебя и в самом деле толкнуть не грех! Ты что ж думаешь, я тут перед тобой на колени встану?! Еще чего! Говоришь, я тебя толкнул? Быть этого не может, я никогда человека не толкну. Сам норовил первым проскочить, а теперь хочешь все на меня свалить?!». Далее ссора может развиваться в следующих направлениях: затухание – спорящие, продолжая ругаться, расходятся. Разгорание – в ход пускаются кулаки, слышатся дикие вопли, сбегается толпа любопытных зрителей.
Обратите внимание, дорогой читатель, даже когда все потом разбегаются, не услышишь ни одного «извините». Глубокого и детально разработанной наука «умру-но-ошибку-не-признаюлогия» в этой уличной сценке проявилась во всей своей красе. Поэтому господин Бо Ян и пришел к выводу, что его соотечественники утратили способность произносить слово «извините», а превратились в некое подобие огнеметов, изрыгающих лишь ругань, да и то только тогда, когда чувствуют себя сильнее.
Одной из отличительный черт культуры западного человека является то, что он признает равное право других людей существовать и быть уважаемым, и потому всегда тактично проявляет свое уважение к ним. Наступит на вашу уважаемую ногу – непременно «извините», не наступит – все равно «извините», кашлянет – «извините», произведет любой едва слышимый шум – также «извините», нужно отлучиться в туалет во время беседы – обязательно «извините», надо разжечь потухающий в очаге огонь – и здесь «извините». Туристы часто сталкиваются с такой ситуацией, когда они фотографируют, а кто-то, случайно проходя мимо, оказывается в кадре – и тут не обходится без «извините». А подавляющее большинство янки, едва узрев, что вы поднимаете фотоаппарат, тут же застывают на месте как столбы с идиотскими улыбками, дожидаясь, пока вы не нажмете на кнопку, и лишь после этого продолжают свой путь. Если вы снимаете своих китайских соотечественников, то их словно парализует от изумления так, что они ничего вокруг не замечают. А если вашим объектом для съемки оказываются янки, то они никак не могут удержаться – им обязательно надо вступить в разговор. В этом случае они говорят уже не «извините», а «спасибо».
Слова «спасибо» и «извините» для меня одинаково опасны. Немного найдется на Земле людей, которым было бы не наплевать на них, и в то же время их эффект трудно объяснить. И хотя господин Бо Ян в совершенстве овладел 18 видами борьбы ушу, однако, попав в Америку, он совершенно запутался в этой ловушке из двух слов, и с каждым днем все больше: чем сильнее наступаешь на ногу, тем сильнее тебе благодарят. После того, как сфотографируешь его, он обязательно скажет тебе «спасибо», как и продавцу, купив у него какую-либо вещь (в Китае совсем другое дело – там если уж не покупатель, а хотя бы продавец говорит «спасибо», то и потолок может обрушиться от избытка чувств). При ограблении американского банка кассирша, наблюдая, как вы сгребаете купюры и мелочь, вполне может сказать вам «спасибо» (читатель, если вы не были в китайском банке, то лучше бы вам с ним и не знакомиться!). Если вы пришли в американское учреждение по делу, то когда будете уходить, вам вместе с вручением бумаг непременно скажут «спасибо» (попробуйте, дорогой читатель, зайти в наше китайское учреждение – ручаюсь, что вы очень скоро утратите свою утонченностью и дадите волю кипящим внутри эмоциям). Американский полицейский, оштрафовав вас за превышение скорости или за поворот в неположенном месте, обязательно скажет вам «спасибо» (штрафуя вас на улицах Тайбэя, в лучшем случае поглядят как на пасынка, да процедят сквозь зубы краткое наставление).
Однажды в Лос-Анджелесе мой друг, подвозя меня на машине, заехал на платную стоянку; въезжая в ворота, он протянул деньги, получил талон и сказал при этом «спасибо». Я полез к нему с поучениями: «К чему эта лишняя церемонность? Не дай ты ему денег, он просто послал бы тебя к черту, за что же тут и благодарить?». Он размышлял над этим целый день, но так и не смог дать убедительного объяснения. Однако в следующий раз он опять сказал «спасибо» с явным намерением усмирить мой вздорный нрав.
На господина Бо Яна глубочайшее впечатление произвел удивительный случай с пружинной дверью. Входя, ваш покорный слуга лишь толкал ее, не утруждая себя потом ее закрыванием. Все это для меня было в диковинку. Мой друг неоднократно предостерегал меня: «Старина, это чужая для тебя страна, забудь о своих древнекитайских привычках – посмотри десять раз, нет ли сзади людей, а потом уже спокойно входи». Я лишь посмеивался – я ведь приехал посмотреть страну, а не следить за закрыванием дверей; куда уж мне было запомнить эти поучения! Но однажды, когда я как обычно вошел, толкнув дверь, за моей спиной раздался страшный удар и громкий вопль. Я и мой друг едва не бросились на колени перед пожилым американцем, умоляя о пощаде (сперва я намылился было улизнуть, да тут сбежалась целая толпа зевка). К счастью, обошлось без сотрясения мозга; американец, взирая на соболезнующие гримасы моей физиономии, видимо решил, что перед ним представители неизвестного племени азиатских людоедов и почел за благо не поднимать шум. Посоле инцидента друг сказал мне: «Ты можешь не есть свинину и в то же время должен знать, как свинья выглядит. Учись, учись у американцев – в этом и есть истинный патриотизм». И действительно, янки, войдя в дверь, всегда придерживает ее, давая следующему за ним пройти или самому взяться за ручку двери. Не испытаешь – не узнаешь; это правило мои сотоварищи усвоили очень скоро. Слышать со всех сторон то и дело бесконечные «спасибо» им уж очень нравилось.
Вернувшись в Тайбэй, я первое время еще сохранял свои заокеанские замашки, но дня через три опять вернулся к прежним привычкам. Мои благородные устремления ослабевали всякий раз после того, как почтительно придерживая дверь для своего желтолицего соотечественника, я встречал на его лице такое выражение, будто у него случился запор; «спасибо» так никто ни разу и не произнес. Увы, пытаться выдавить из китайца это слово – «спасибо» – все равно, наверное, что боронить землю зубами.
В действительности американское «спасибо», так же как и «извините», являются частью демократической жизни. Нагрубившую девочку мать может нашлепать по попе, и дочь при этом скажет ей «спасибо», что позволит ей сдержать гнев матери. Или взять уже упоминавшуюся сцену ограбления банка, когда свирепого вида детина выхватывает пистолет и приказывает кассирше выгребать денежки, а она покорно говорит ему «спасибо», после чего он мирно скрывается. Бо Ян совершенно с ней согласен в том, что уж лучше проявить чрезмерную вежливость, чем погибнуть из-за запора слов.
При этом следует отметить, что и «спасибо», и «извините» произносятся с улыбкой, поэтому вполне естественно напрашивается ответная фраза: «Не могут я оказаться вам полезен?». Ваш покорный слуга за свои немалые годы объездил и материк, и Тайвань, и побывал и в захолустье, и в столице, посмотрел и на деревни из трех дворов, и на привилегированные колледжи, пообщался и с едва научившимися лепетать младенцами, и с громогласными верзилами – и всюду «извините» и «спасибо» такая же редкость, как перо феникса или рог единорога, не говоря уж о выражении «Не могу ли я оказаться вам полезен?».
В Америке я и мои друзья всюду разъезжали на автомобилях, задрав носы и напуская на себя важный вид, но однажды оказались в дурацком положении. Нам с женой надо было из центра Вашингтона добраться до одного из пригородов, куда мы были приглашены друзьями на ужин. Метро не доходит до этого пригорода, поэтому от конечной станции нужно было ехать на такси. Но как назло таксисты этого околотка мало интересовались содержимым моего кошелька, и мы метались взад и вперед по стоянке, с тоской наблюдая, как день постепенно клонится к вечеру. Со стороны мы, вероятно, напоминали пару бездомных собак, потому что какой-то молодой американец увидев наше бедственное положение, подошел и обратился к нам с фразой: «Не могу ли я оказаться вам полезен?». С его стороны было явной глупостью задавать подобный вопрос, поэтому он тут же поставил на тротуар свой саквояж и вышел на середину улицы, вертя головой во все стороны, и вскоре остановил машину. Водитель, видимо, торопился домой на ужин и ни в какую не соглашался, а молодой человек, просунув голову в окошечко, битый час его уговаривал, прежде чем помазал нам рукой, приглашая садиться. Пока я сообразил хотя бы спросить его имя, он уже со спокойной совестью исчез. Если бы не его помощь, мы наверняка заночевали бы на этой стоянке."
Источник http://www.abirus.ru/