В обсуждениях новых прекрасных законов о митингах постоянно натыкаюсь на аргумент, мол, это не более, чем приведение в соответствие с европейскими стандартами. У них там, в европах, таааааакие штрафы, что мама не горюй, и у нас теперь будет "как в Европе". Серьезные люди на это серьезно отвечают, что мол, у них, там, в европах, для начала и суды независимые, не басманные, и уровень жизни другой, и санкции наступают за раздолбанные Макдональдсы и подожженные машины, а не за "мешают проходу граждан". Это все так, и тут без меня все уже сказали, а я все время ловила себя на чувстве, что мне это что-то напоминает. Что-то до мелочей похожее, хотя вроде совсем из другой оперы.
И вспомнила!

В мои 20, после 3 курса универа, была у меня педагогическая практика. В пионерском лагере под Ташкентом, на берегу прекрасного водохранилища, окруженного не менее прекрасными горами Чимгана. В общем, местность (и погода) была прекрасная, но имелась принцесса ужасная.
Принцесса -- это старшая воспитательница лагеря, молодящаяся поджарая стерва около 40, которая и была реальной лагереправительницей и лагеремучительницей, при формальной директорше-квашне, которую мы почти и не видели.
Стерва прибыла для осуществления педагогического подвига в сопровождении любовника и собачки, с каковыми она проживала в отдельном домике в глубине парка.
У нее было две страсти.
Первая -- патологическая сексуальная озабоченность. Ей казалось, что все вокруг постоянно трахаются со всеми, а она должна этому воспрепятствовать (или поучаствовать, я уж не знаю). По ночам она с фонариком вламывалась в комнаты вожатых, чтобы проверить, кто и в какой комплектации лежит в кроватях. Мальчиков из старшего отряда она наказывала за плохое поведение в тихий час, собственноручно снимая с них трусы. Три четверти любой ее речи сводились к тому, что она все видит и если что, все заметит. В общем, тяжелый случай.
Второй ее страстью был Артек. Чтоб у нас было как в Артеке.
Этому посвящалась оставшаяся четверть любой речи. Сводилось "как в Артеке" к трем основным параметрам: чтобы подушки в спальне лежали "уголком", чтобы при встрече дети хором орали "Всем-всем добрый день" и чтобы ходили в столовую строем. По поводу последнего мы с ней поругались в первый же день, поскольку я была уверена, что 13-15 летние девочки, из которых состоял мой отряд, вполне способны сами дойти до столовой, услышав объявление по радио, и не должны, как идиотки, ходить по лагерю строем. В общем, я сказала, что мы "как в Артеке" в этом месте не будем, она не поверила своим ушам, и так мне кажется, до конца смены не могла поверить в мое существование, каждый раз при встрече как-то встряхивая головой, будто стараясь отогнать морок.
Пикантность же ситуации состояла в том, что в общем и целом лагерь был чуть более, чем ужасен. Всю смену он был закрыт санэпидстанцией за кишечную палочку в воде. Но работал. Зато всю смену из-за этого не работал бассейн, а июль в Ташкенте - это, между прочим, 40 градусов. И душ раз в неделю.
То, чем нас кормили, не поддается вообще никакому описанию. Никогда не забуду дежурство нашего отряда по столовой, когда я стала свидетелем такого разговора раздатчиц: "У нас гороховое пюре кончается, а еще два отряда" -- "Ну, разбавим" -- и в чан с остатками пюре шлангом, прямо из крана (да, с кишечными палочками) добавили воды и помешали.
Дети были постоянно голодны, не могли дождаться обеда. А там часто ждала такая гадость, что дети ели только хлеб. По вечерам пионеры из соседнего, элитного, лагеря передавали нашим через забор кефир и коржики. Их там кормили шесть раз и от пуза.
Родители ко многим не приезжали, потому что лагерь был агромпромовский, из дальнего совхоза не наездишься. К кому приезжали, мы прямо советовали забирать (за что огребали ор от принцессы, но это были уже мелочи). К концу смены детей стало вполовину меньше, ну, а нам оставалось держаться до конца. Один раз за смену полагался выходной, старались притащить еды полные сумки.
При этом начальство питалось отдельно, и весьма неплохо. Воровали, даже не скрываясь. Приезжали их родственники на машинах, в багажники грузили сумки с продуктами. До сих пор стоит перед глазами картинка -- эта самая принцесса, с собачкой на поводке, прямо среди бела дня шествует по лагерю от столовой к своему домику с большой банкой, полной сметаны и с куском отварного мяса на тарелке. Дети провожают глазами. .
Но диета на хлебе с печеньем была не самым ужасным. Дети все же ели иногда в столовой, хотелось же. Поэтому с третьего дня смены над лагерем установился и уже не ушел устойчивый запах поноса. А туалеты в ташкентских лагерях были не в корпусах, а в отдалении, системы "дырка в полу". Самыми ужасными были ночи. Девочки боялись в темноте через пол территории идти в туалет. Фонариков было два на весь отряд. Поэтому каждые полчаса кто-то будил меня или воспитательницу напряженным голосом "Мне очень надо". И мы бежали. Или успевали, или нет. Если нет, то под куст. Или того хуже, и тогда надо помочь постирать, ведь дите слабое, бледное и чуть не падает. И так всю ночь.
Мы, конечно, жаловались. Писали, требовали. Приезжала комиссия. Ей накрывали щедрую поляну. Демонстрировали подушки "как в Артеке" и приветствовали "Всем-всем добрый день". Комиссия качала головой, иногда выносила вердикт: "Лагерь закрыть", но автобусов, чтобы детей развезти домам, не выделяли и все оставалось как есть. Детей насильно поили разведенной марганцовкой. Другого лечения не было.
Медицинская помощь -- это вообще отдельная песня. Команда была явно подобрана принцессой под себя, это нас, дурочек-практиканток ей "подсунули". У девочки началась почечная колика -- помылась ледяной водой, а другой в принципе не было. В карте -- пиелонефрит. Дело к ночи. Мы пошли к начальству: вызывайте машину, везите домой или в больницу, мало ли что ночью будет. Ответ: нет, машина мне завтра самой понадобится, я не буду водителя зря гонять. А телефонов, напоминаю, нет. Ни мобильных, никаких. Так что если что - и "Скорую" непонятно как вызвать. И непонятно, сколько она будет ехать в нашу даль. Так и сидели всю ночь рядом с ребенком, поили таблетками, какие сами имели, по своему разумению. Готовые, если что, лезть через забор в соседний лагерь -- у них был и врач, и телефон. Обошлось, к счастью, а в выходные девочку мама забрала.
Мальчик сломал руку во время футбола, сидит прислонившись к стеночке, белый, губы закусил. Терпит, стыдно плакать, герой. Надо везти в травмпункт. Но. Дело к обеду, а у врача свой ребенок с ней, не пропускать же? И уходит, даже не зафиксировав руку. Мальчик остается сидеть, мы даем ему анальгин и вытираем со лба испарину, а врачиха долго и неспешно кормит с ложки своего капризного шестилетнего сыночка-неедяку.
Мои девки были уже большие и все-все понимали. Очень быстро родился, как теперь бы сказали, мем, "Как в Артеке".
"Ну, как ты?" -- встречали сочувственным вопросом очередную доходягу, которая, шатаясь, брела от туалета, сливаясь лицом с зеленью кустов . "Как в Артеке!" -- и слабая улыбка.
Выкладывание подушек "уголком" из глупого требования превратилось в любимый аттракцион с драматичными заламыванием рук и криками "Ах! Неровно! Не как в Артеке!".
Один раз смотрю -- выстроились сами парами и строем идут на обед. "Вы чего?" -- "А мы как Артеке!" -- и ржут.
Плюнув на все запреты, мы водили их на водохранилище через дырку в заборе, чтобы хоть поплавали. Один раз, возвращаясь, все с мокрыми волосами и купальниками в руках, наткнулись прямо в лоб на принцессу. Пока мы с воспитательницей переглядывались и соображали, что сказать, девчонки гаркнули "Всем-всем добрый день!" и пояснили "Это мы как в Артеке!". Она так и осталась стоять столбом, а мы пошли дальше.
А потом мы все же дожили, и когда стало пора уезжать, то плакали и обнимались всерьез, очень уж много довелось пережить вместе. Плакали и сквозь слезы говорили: "Ну вот, как в Артеке...".
Вот и у нас теперь будет как в Европе. Ну, почти.
http://ludmilapsyholog.livejournal.com/153172.html