Пригов Дмитрий Александрович
Он так приветливо смеется
Поводит ладною головкой
Что мне, что мне просто неловко
Сказать ему - а ведь придется! -
Что я унылый натурал
А как сказать? – а и сказал
Уже
Своим неадэкватным, вернее, адэкватным поведением
Девушка из деревушки
К бабушке в избушку
Приходила с пирожками
Оставалась долго
После легкими шажками
Тайно в виде волка
Покидала дом
С заднего крыльца
Выходишь – птицы низко-низко
Стремительно стригут траву
Хромая девочка Аниська
Из грядки мелкую моркву
Танет
Так рукавом потрет и съест
И что ж это такое есть
Все? –
Да просто картинка довоенной сельской жизни
Погода благостно прекрасна
Расслабленного вот бери
Меня, размазывай как масло
По всей окрестности Твери
И дальше
И дальше
Так вплоть до чуждого предела
Докуда жертвенного тела
Моего
Достанет
И дальше
Как же нам, старушечкам, не радоваться жизни-то
Как приятно и легко нам жить, старушечкам
Старушенциям
Вышли мы, старушечки на пенсию
Встанем рано-рано поутру, старушечки
Погладим по сторонам не мучаясь страстями мы
Мутными страстями нестарушечьими
А мы свое, старушечки, отмучились
Пусть другие мучаются, обиходятся
Пока им еще не сталось быть старушечками
Старушенциями
А, может быть, и не доведется-таки
Мелькают деньги неземные
Словно небесные синицы
Приходишь в банк и лишь зенницы
Раскроешь, словно у орлицы
Испуганной, а вот иные
Легко переносят подобные суммы –
Привыкшие
Воскресный день, иду за птицами
То-есть следить, как они в воздухе
Сверкая огненными спицами
Мелькают чистые без роздыха
Подобно ледяным снегам
А после тихие к ногам
Моим
Ложаться
Посетил я старенькую маму
Да и сам я старенький вполне
Мама говорит печально мне:
Старенький ты мой! – а я и прямо –
Старенький! я ей и говорю:
Мама, мама, я сейчас помру! –
Нет, - отвечает она, -
Еще рано, сыночек
Ты пока еще только старенький
Всю ночь гремели тучи
Он вышел на ккрыльцо
Их влажний рой липучий
Мгновенно на лицо
Его
Налип
Царапать и визжать
Учали! он бежать
Бросился
В дом
Ан, поздно уже
Давай, давай глядеть на небо
Взглядом прищуренным и узким
И выпестуем себе небыль
Там
И выпустим ее на русский
Российский
Простор, чтоб жить и претворяться
Когда же станет притворяться
Что претворилась уже
То уберем
И выпестуем себе новую
Да, время безнаказней вора!
Все, все позабывали люди
Как легендарная Аврора
Из тысячи своих орудий
Взревела к небу: Где ты, Петр?!
Потом добавила: Бог мертв
Здесь
На этом месте
Вот я читаю: летчик
Во сне спас дочь царя!
Я сплю и вижу: точно –
Вот только лишь заря
Над лугом рассветает
Как летчик прилетает
И спасает
Дочь царя
Что-то вроде Чкадуш Евный
Или, может, Чкад Ушевный
Вышел Санечка душевный –
Здравствуй, Сенечка душевный! –
А он смотрит сам не свой –
Строгий! да вот – на кривой
Козе
Такого не объедешь
Черным меленьким шажком
По снегу спешит монашка
Другу говорю: Сашко
Как же это ей нестрашно?
Снег кругом, а она черная! –
Знать, во что-то облаченная
Духовное
Потому и нестрашно! –
Отвечает Сашко
Среди густого снегопада
В тиши какая-то одна
Неавгустейшая монада
Особенно и не видна
По тем временам-то
Прошла на Север стороной
И проросла, и там Москвой
Стала
Поджарь, поджарь меня, как ножку
Пекинской утки император
Китайский – но совсем немножко
Чтоб духовидец и нарратор
Сказал в грядущем обо мне:
Вот, на божественном огне
Чуть-чуть опалился
Великий
Однажды позднею весною
Я с кем-то говорил о счастье
Добившись некого участья
Вдруг обнаружил, что с лесною
Огромной тварью несусветной
Беседую – мне было это
Уроком
Вот компанья НТВ
Вот компанья ОРТ
Вот компанья РТР
Вот компанья ТВЦ
Кто их, к черту, разберет
Трехбуквенных!
Столяр вот наподобье конника
С какой-то удалью отчаянной
Сидит верхом на подоконнике
И в доме рамы починяет
Ну, починил, пошел домой
А тем уже он не герой
Как и всякий спешившийся конник
Стоит горбатая корова
И смотрит мрачно, как змея
Куда-то прямо сквозь меня
А я уже дышу неровно
Почти в истерике биясь:
Скажи, корова, не таясь
Ты – корова
Или змея? –
Не дает ответа
Вот кошка притворилась мертвой
А и, и вправду – умерла!
Так сильно притворилась мертвой
Что вот и вправду умерла
А как же дальше-то ей жить? –
А вновь живою притворить-
Ся
Если, конечно, в глубине живого абсолютного притворяния осталась возможность обратного претворения мертвого в живое
Кибиров – поэт волосатый
Но нежно и тонко поет
Когда открывает усатый
С железными зубъами рот
Но я ведь ему не в укор
И он ведь не наперекор
Мне
Поет как поется
И это – прекрасно
Куча маленьких собак
Местных
Бросилась вослед скитальцу
Он к ним обернулся, пальцем
Сделал непонятный знак
И они вдруг в щебетающих
Стаю птиц, мгновенно тающих
В небесах
Превратились
И через некоторое время выпали из тучь в виде детских обугленных трупиков, но совсем-совсем в другом месте
Воллен зи тотален криг? –
Как-то Геббельс их спросил
И в ответ единый крик:
Воллен! – и что было сил
Каждый в забытье кричал
Некоторых я встречал
Позже
Плоско и неподвижно лежащих на промерзшей и недружественной российской земле
Поигрались
С Граалем
И лагеря
Счастливо
Обозначились
Ира, хочешь мандарина? –
Нет! – мне отвечает Ира
Я хочу! – тогда Марина
Отрываясь от клавира
Говорит –
Ира только мясо ведь
Кушает – она медведь
Ведь!
Ирина-Медведь – это такое всем известное дикое существо
Играют в карты, в дурака
Две пожилых усталых женщины
В электричке
Так яростно, словно обещаны
За это им два-три мешка
Небесных благ или нирвана
Вот красные, словно из ванной
Раскрасневшиеся, в смысле
Руками машут
И сопят молча
А обещано им всего-то..., да вы сами знаете, что им обещано
В деревьях плачет Васудева
В воде играет крупный сом
Ты говоришь: Разве не диво
Как все здесь ходит колесом
Превращений? –
Я огладевшись отвечаю:
Конечно, но уж и не чаю
Когда все это кончится
Не на нас ли?
Грозный Лазарь Каганович
Сам себя спросил, верней
Удивился:
А чем, скажем, я - не овощ?
А чем, скажем, я – еврей?
Сталин щуря левый глаз
Повторил рго вопрос:
Действительно, Лaзaрь, чем ты еврей, а не овощ? –
Вот я и говорю, Иосиф Виссарионович! –
А тем, Лазарь, что ты пока еще еврей, а не овощ!
Проезжаем городишко
Называется Дзержинск
Выглянешь – в одном бельишке
Кто-то там бежит – Держи! –
За ним гонятся с обрезом –
Сам ли Феликс? Сам железный
Ли?
Гонится ли?
Убегает ли?
Приехал я на Родину
А там живет правительство
И местную народину
Как милую уродину
Эдакую
Опять в виде учительства
Про рынок просвещает
И как бы посвящает
Чрез то
Во взаимную тайну
Я видел замок за прудом
С надвратным львом, пространством сжатым
Там рота целая с сержантом
Жила, я им махал рукой
По берегу противлежащему
Прогуливаясь, лев изящною
Головою
Кивал в ответ
Когда бы мне быть рожденным женщиной
Или чуть позднее юным гомосексуалистом
Я бы жил на содержании
Вырабатывая высокий профессионализм
Сожительства, соблазнительности и нарциссцизма
Правда, в отличие от холодных профессионализмов
Столь тесно повязанный с естественностью телесных проявлений
Что, понятно, слабеет вместе с естественным же угасанием организма
Переходя в простую эксплуатацию нажитых связей
Что, впрочем, не позорнее ничего другого
Подобного
Правда, и резко отличающегося –
Того же героизма, к примеру
Если бы мне вырасти в семье потомственных кпоммунистов
И самому коммунистом
Неиспорченным слабостью государственной
И исторической невозможности
Я имел бы далекое орлиное зрение
И принимал бы все случившееся за должное
Выстраивая все в суровую систему жестких взаимозависимостей
Сам встраиваясь в них
Слабея и сходя на нет
Принимая конечность самой жизни
Все-таки, за случайность
Нехота нарушая своей смертью чистый закон должного и вечного существования
Скользит таинственный обходчик
Вблизи сохранности путей
Он быстр, стремителен, находчив
Он полон неземных затей
Вот он оглядывается в оба
Как рысь свисающая с ветвей
И быстро зарывает бомбу –
Это одна вот из затей
Его
Посыпал снег, выходит дворник
На это чудо посмотреть
Он месяц прожил как затворник
В сторожке созерцая смерть
И завораживая жало
Ее – да вот не удержала
Сторожка
Дворника
Приходит женщина-солдат
Американский
К живому мусульманину
Он женщине-то, может, рад
Но не в военном звании
И качестве
И статус
Он говорит ей: Женщина!
Знай свое место!
Но американская военщина
В ее образе
Ему в ответ заместо
Ужаса, смирения и почитания:
Лежать!
Руки на голову!
Молчать!
Котлетки – милые котятки
Лежат у едока в тарелке
Он их сейчас порежет мелко
И в обозначенном порядке
Поедать станет
Едок лишь открывает рот
А они ему и говорят:
Безумный
Опомнись!
Уж как над нами коммунисты
Неимоверно издевались
Сейчас поймать бы вот такого
Коммуниста
И точно та же поиздеваться бы над ним
Да нет на то, увы, мне сил
Если б и сам он попросил –
Не получится
Умения нет
Воли нет
Беспамятства и высшего предназначения нет на то
Что в память скудную запало? –
Мышей и крыс ночные тушки
Венецья вдоль своих каналов
Развешенная для просушки
Далеких голосов глиссандо
И Сильвьи лик оливковатый
При поминаньи Алессандро
Мгновенно, словно белой ватой
Некой
Укутываемый
А подтянем-ка ракеты
Да и бомбы всевозможные
И ударим-ка по Питеру! –
А зачем? –
А чтобы была одна Москва
Ты помнишь, мама
Однажды я вхожу в горящую избу
А ты сидишь там с каим-то человеком
Неординарным
Я говорю: Горит! Горит! -
Ты оборачиваешься такою непохожей
И отвечаешь: Да, горит. Оставь нас на минутке! -
И я оставил вас, ты помнишь, мама?
---------
Выходит журавель прекрасный
Печальный
К какой-то речке невеликой
Игольным колющимся ликом
Касается зеркальной ясной
Воды, и клюв сой серебря
Что ищет там? - уж не себя
Ли
Самого
Овца лежит с своим ягненком
Он голову ей в вымя ткнет
И пьет пронзительно и тонко
Вдруг оторвется и замрет
И мать глядит не понимая
На чадо белое дрожащее
Свое
Оно ж прозреньем залетая
За дальний холм, себя лежащего
Уже
На шипящей сковороде
Видит
Я плакал слезой Лоенгрина
Вагнеровского
Стопою Орфея входил
Рильковского
Под своды Ерусалима
Небесного
И что же там находил? -
Да, что же ты там находил? -
Безумную негу и прелесть
Неслышимую, как и пелось
Когда-то:
Чредою к чаше той слетает голубь
Чтоб диваной силой чашу напоить
http://prigov.ru/

д а п

#1