И когда ты будешь плакать, что уже двадцать, то есть четверть жизни вылетела в трубу,
не умеешь ни общаться, ни одеваться, и не знаешь - а куда тебе вдруг деваться, только богу плакаться на судьбу.
И когда тебя не возьмут ни в друзья, ни в жены, а оставят сувенирчиком на лотке,
ускользнут, уйдут из жизни твоей лажовой - а тебя из печки вытащат обожженной
и оставят остужаться на холодке.
И когда тебе скажут - хочется, так рискни же, докажи, что тоже тот еще человек,
ты решишь, что вроде некуда падать ниже, и вдохнешь поглубже, выберешься из книжек
- и тебя ударит мартом по голове.
И вода, и этот воздух горячий, блядский, разжиженье мозга, яблоки в куличе.
И друзья, которые всё же смогли добраться, обнимают так дико трогательно,
по-братски, утыкаются носом в ямочку на плече.
Ты уже такая уютная - в этих ямках от носов твоих женатых давно мужчин,
несмеянка, синеглазая обезьянка, под мостом горит Нева нестерпимо ярко,
и звенит трамвай и сердце твое трещит.
А весна всегда отказывает в цензуре, разворачивает знамена, ломает лед,
ветер хлещет по щекам золотым безумьем, на распахнутом ветру, на трехкратном зуме, обниматься на бегу, целоваться влет.
И тогда ты будешь буковками кидаться, как остатками несъеденного борща.
Твой роман не пережил никаких редакций, вы вообще такие дружные - обрыдаться,
то есть даже разбегаетесь сообща.
Ноль седьмое счастье, двадцать седьмое марта, голубое море, синие паруса.
Ты заклеиваешь конверты и лижешь марки, солнце бьется наверху тяжело и марко,
и густым желтком стекает по волосам.
__________________________________________________________________________________________________________________________________
Помнишь, как это - солнце за кромкой леса, серые скалы, родинка у виска.
Ветер смеется, прыгает, куролесит, ветер втыкает палки в мои колеса, красит коленки пятнышками песка.
Мне бы замерзнуть, сжаться, а я стекаю, и извиняюсь, зная, что я права.
Жизнь наконец осознала, кто я такая, жизнь поняла, куда я ее толкаю и отобрала авторские права.
Помнишь ли эти дни, локотки в зеленке, дергала струны, снашивала колки.
Физика на коленке - как на продленке, помнишь, ты называешь меня Алёнкой, я огрызаюсь - Алька и никаких.
Кажется, я жила на проспекте Славы, Мити или Володи, давным-давно.
Как я дрожала - только не стать бы старой, как я тебя встречала, возле состава, как мы лакали розовое вино.
Помнишь, как в марте мы открывали рамы, тусклые дни соскабливали со стен.
Как я теряла зимние килограммы, точная съемка, яркие панорамы, помнишь, как я любила тебя - совсем.
Вот я сижу за стойкой ночного бара, тупо считаю трупики сигарет.
Помнишь - а каждый вечер, как после бала, как я со всех страниц себя соскребала и оставляла рядом с тобой гореть.
Помнишь, или не помнишь, а было сколько теплых ночей, невыдержанных утрат.
Как мы с тобой валились в чужую койку, между симфоний, между дневных осколков и засыпали в позе "сестра и брат".
Как я ждала осеннего ледостава, как я в ночи молилась за наш союз...
Господи, кто бы понял, как я устала,
Господи, кто бы понял, как я боюсь.
(с) Аля Кудряшова