Дело было, кОзаки
На той, на Волге - на реке.
Всей Европы на виду
Девяноста в том году...
(с) Несчастный Случай
* * *
Ночное небо, щедро усыпано звездами, и в морозном воздухе не чувствуется ни малейшего движения. Можно было бы полюбоваться поднимающимися ровно, словно по струнке, дымками из топящихся в избах печей, послушать тишину, лишь изредка прерываемую фырканьем лошадей в конюшне, да потявкиванием собак, передающих вечернюю вахту со двора на двор: все ли спокойно? Но нужно было замкнуть круг, и немолодой уже человек заскрипел по снегу валенками, оправляя на ходу полы длинной дохи.
Хоть и тихо в округе, хоть и прошли смутные времена, когда за ночь приходилось обновлять охранный круг не по одному разу, да традиция осталась. На самом деле, станицу не навещали с набегами уж несколько лет, и ночные дикие рубки со стрельбой позабылись до того, что кое-кто даже начал с укоризной поглядывать на ведуна: сидит, для "обсчества" ничего не делает, а хлеб ест исправно. Да только то лишь молодые, что не помнят, как тятька срывался ночами с теплой перины, не одевшись толком выдергивал из под защитки железо острое и бежал на площадь. Не помнят, видать, и того, как прижимаемые матерями сидели в подполе, трясясь от возбуждения и страха, как бились, порой женщины поутру на той же площади, вырывая себе волосы, как колотили они кулачками по земле, заходясь сначала в крике и слезах, а потом просто воя, словно раненая навылет собака: зааааа что?! На кого покинул, кормилец, защитник и надежа?! Как же мы теперь? Словно крики могли вернуть погибшего...
Слава всем богам - редко такое бывало в станице Отлежной. И добраться до нее незаметно сложно, и сильна была всегда. Ведун, да еще лучший из живущих - это вам не шутка. Болото разверзнуть за пару минут - это ему, поговаривали, плевое дело. Потому в смутное время выстояли там, где другие сотнями полегли.
Правда, была и расплата за то: приходилось прятать столь необходимое острое железо под наговоренную "защитку" - хотя бы тогда, когда острой потребности в нем не было. Не мог Ведун работать, коли острое железо открыто лежало; кривился, да все в сторону отойти норовил. Ну, или говорил, что не мог - кто ж их, Ведунов поймет...
Круг был уже замкнут, и Ведун, дойдя до своего дома, уже поднялся на крыльцо, когда что-то неуловимо изменилось.
Тихонько тренькнул короткой вспышкой боли в сознании Ведуна круг, предупреждая о нарушении. Не опасном - так, просто повод задуматься.
Чу - колокольчик... А там уж слышны и копыта, стучащие по большаку, и звон сбруи, и скрип полозьев, разминающих нетронутый иней. Сани, запряженные тройкой самых быстрых в станице коней, летели по центральной улице со стороны заставы, под собачий лай и свист нагайки. Возница не жалел и себя: правил стоя, принимая морозный воздух открытой грудью.
Ну, вот и кончилось, кажется, спокойное время.
Тяжело вздохнув, ведун засупонил распущенные было полы дохи, и вернулся на улицу, навстречу саням.
- Подобру тебе, поздорову, Ведун, - молодой возница, лихой Васька Окоев, чуть склонил голову в приветствии, остановив разгоряченных бегом коней прямо возле Ведуна. Те, недовольные концом прогулки, встряхивали гривами и фыркали.
- Беда приключилась, Ведун. Вот раненого привез, да плох он совсем. Михай то, с городища, с союзной нам дружины. Как до нас добрался - не пойму. Машина его у заставы остановилась, а он как сидел за баранкой - так и выпал. Насквозь пулей-то грудину прошило... Только и смог сказать, что к тебе да к атаману надо. Это что же там такое приключилось, если пуль не жалели – машина на решето похожа!
Не до разговоров тут: рогожа, которой укрыт раненый, откинута в сторону, пара пассов руками над телом... И опускаются руки. Поздно. Едва дышит.
- Васька, мухой ко мне в сени - у двери, по правую руку, сумка холщевая - тащи!
Только удержать ненадолго и удастся. Кровь хлюпает при каждом вздохе в пробитых легких, рана на голове - как жив еще, в чем душа держится - не ясно. Разве что заговорен на то...
Не глядя - руку в сумку, что держит Васька: травки, склянки, мешочки. Не забыли руки-то, не забыли.
- Васька, поднимай атамана - не мешкает пусть, неспроста это. Да покличь мужиков - в дом его надо.
- Не... Не надо в дом... - хриплый, чуть слышный голос, прерываемый знобким дыханием. - Атамана зови... И слышь - коньяку рюмку принесь - обещал я себе... - и кашель.
- Бегом, Васька, бегом!
- Слухай, Ведун... Не дождусь атамана - передай: беда... Басурман-Паша, собака, в спину ударил. В городе никого из наших не осталось - последний я, да и то, только Вадиму, ведуну нашему, спасибо, наколдовал что-то из последних сил, а сам там и помер. Машину я хозяйскую взял – да все одно, ему боле не нать… А Паша, слыш-ко, рынок под себя подмял полностью, жалезный завод уж давно взял. Потрепали мы его, конечно, да все одно - не сдюжили. Тепереча весь город его. Так что скоро и у вас объявится. Не верьте ему - все врет, собака, одно вранье... Подкупом да лестью хитрой наших взял... - раненый, приподнятый сильными руками, выталкивал слова, для которых берег силы. Отдышался, хрипя.
- Да, Ведун! Вадим сказал тобе передать, шо нашел Алину. Там же она, у Басурман-Паши в клане, силком ее, видать, держат, научники ее смотрят - все до силы докопаться пытаются.
Екнуло сердце - сколько лет уж, как не виделись, сколько лет собирал по крупицам новости, а они под самым носом были. Только зубами скрипнул, да плечо Михаю сжал: понял, мол, понял, терпи, сейчас! Собрался, приготовился...
- Не рви жилы-то, ведун, не рви. Не жилец я, знаю. Ты за меня лучше отомсти, слыш-ко? Пусть змеюке жарко станет!
- Как он? Слышь, Ведун? Коньяк-то пошто? - Атаман, мощный Федор Парамонов, стоял уже рядом, заглядывая через плечо.
- Мне, атаман, мне! Спасибо, а то я уж думал - не успеешь... - встрепенулся раненый, протягивая дрожащую руку к бутылке с золотистой жидкостью. Поднесли к губам, поддержали - глотнул.
- Хоршо... Холодно только... Спа...
И откинул голову. Из уголка рта стекала струйка крови, смешанная с коньяком.
- Преставился, кажись. Отмучался. Царствие ему... Так што, Ведун? Што сказать-то успел? Атаман кутался в наброшенный на исподнее зипун, смешно притоптывал ногами в домашних шлепанцах с торчащим во все стороны мехом.
Ведун вздохнул, провел широкой ладонью по лицу Михая, закрывая тому глаза, оправил бороду, крякнул.
Вдоль улицы захлопали калитки: разбуженные собаками мужики выскакивали на улицу, на ходу прилаживая ремни с ножнами.
- Нешто... Пойдем в дом, а то простудишься. Там и расскажу.
- Атаман, что приключилось? - мужики, само собой, волновались.
- Мужики, вертайтесь по домам! Завтра сход устроим - там все и скажу. Сам еще не знаю ничего толком. Вась, позаботься о Михае, в общий дом его положи – завтра бабы его обмоют, потом всем миром похороним по-людски. Да, и скорее на заставу! Мужикам передай, чтобы в оба смотреть! - Васька кивнул.
Парамонов махнул рукой станичникам. Те, кто радостно, кто подозрительно косясь, стали расходится - да и то верно, что теперь-то, глядишь, завтра все расскажут, а сейчас досыпать надо, да жинок успокаивать.
* * *
Дом встретил сонной кошкой в сенях, которая даже не открыла глаза: так, прищурившись, глянула и опять спрятала нос в теплые лапы. Неяркий свет светильника, тени, прыгающие по углам, немытая посуда, горкой стоящая на лавке. Шкуры и теплый запах вечернего хлеба, склянки на изъеденном химией столе вперемешку с пучками травы.
- Присаживайся, атаман. Разговор долгий будет.
Разговор и впрямь вышел долгим: историю, длинною в годы, в пару слов не вплетешь, а особенно, если нужно убедить. Без оглядки на жизни многих - рискнуть. Оставить спокойную, размеренную рутину и пойти туда, где боль и ярость, продажные слова и металл.
Удалось. На утро атаман, глубоко вздохнув, согласился, что отдавать город Басурман-Паше, а в миру просто Паше Мазурику, выходцу из когда-то горных республик, не след. И дело уж ни как не только в том, что не осталось в городе союзных дружин, а в том, что аппетиты Пашины на этом не удовлетворятся. И все равно придет он с дружиной к станице. Дома у него не осталось: когда пятнадцать лет назад всколыхнулось земное поле и брызнуло магией во все стороны, когда даже самые шарлатанистые гадалки да «маги в шестом поколении» начали вытворять такое, что фантастам и во сне-то не снилось, снес кто-то то ли по ошибке, а может и с умыслом его дом с лица Земли, зацепив случайно и пару горных вершин, и еще половину бывшей гордой республики. И теперь, говорят, было там всего мало да скудно, лишь немногие подвинувшиеся умом выжившие обитали в долине, вспоминая былые навыки охоты. Впрочем, городам пришлось не легче. Москва, Питер - да все крупные города давно перестали существовать. Что-то разнес в куски взбесившийся народец, что-то уничтожили ракеты, выпущенные военными в попытке хоть как-то обуздать разошедшихся граждан.
И было что обуздывать. Почувствовавшие свою силу потомки стойбищных колдунов и магов выпускали на свободу все то, что могло подсказать им их убогое воображение, взращенное на боевиках и фэнтезюхе. Тут тебе и ожившие мертвецы со свисающей с костей гнилой плотью, и железные птицы, с клювами из титана, и драконы с якобы непробиваемой шкурой, и орки с ятаганами в кривых лапах. Зачастую, они же и уничтожали незадачливого колдуна, сумевшего нарисовать бессмысленную пентаграмму из самоучителя по магии и управлявшего тем объемом энергии, который им был совсем не по зубам. Ну, а чего не успевали сделать питомцы, довершали военные, «предотвращая заразу». Впрочем, нашлась и на них управа: несколько магов из бывших военных стали «лупить по площади», целясь, конечно, в бывших коллег. Как водится, не справившись с количеством энергии, посгорали и сами, но зато довершили производство государственного хаоса, разнеся этот институт в прах. Без присмотра, оставшийся в живых народец разбежался по деревням, ища там хлеба и тепла.
За океаном, по последним слухам, все выглядело ни чуть не лучше, а то и хуже. Жившие в полной демократии и будучи индивидуалистами граждане разносили город за городом, отмщая былые и свежие обиды. В общем, весело было всем, кроме тех, кто попадал под эти развлечения. За несколько лет погибших было столько, что куда там атомным бомбам. Впрочем, и поголовье магов за те же годы уменьшилось на столько, что пришлось им все же учиться. Все те, кто пытался наобум, абы как, использовать неожиданно подаренную возможность, распрощались с этим светом. Остались лишь те, кто готов был потихоньку, малюсенькими шагами искать те возможности использования энергии, что по минимуму будут задевать и их самих, и других, оставшихся в живых. Впрочем, была для учебы и еще одна причина: энергия, изливающаяся столь щедро в течение нескольких лет, вдруг иссякла так же внезапно, как и появилась. И остались на ее месте только капли, впитавшиеся во все окружающее. Капли, управлять которыми было под силу далеко не всем.
Вот из них-то, из сообразительных, и был Ведун. Собственно, он тут всегда и жил, в небольшой станице недалеко от Волги, среди лесов и болот. Когда-то, казалось, очень давно был простым врачом-ветеринаром, интересующимся народными методами лечения, а когда началось, то почувствовал, что в состоянии, может, просто знает, как этим управлять. Не легко было найти в себе силы не зарываться, еще сложнее - не пытаться сделать хорошо всем. Ну, а когда начали появляться первые монстры, сотворенные сумасшедшими, пришлось защищать то, что было домом.
А станица росла... Сначала приходили родственники жителей, потом просто беженцы, а со временем станица прослыла одним из самых безопасных мест, и люди приходили уже целенаправленно, прося принять их.
И принимали. И жили, строились, с городом торговали, дела свои решали, станицу поднимали. И не до того уж было Ведуну, чтобы думать о Алине, о которой много лет слышал только истории. Знал, что в город подалась, знал. Да не знал ни где, ни что. И вот - на тебе. У Паши...
Решено было, что в город идут только добровольцы: вернуться смогут не все. Поутру кинул атаман на сходке клич, объяснив станичникам, что дело плохо. Были и такие, что говорили: а пошто нам тот город-то? Сами, чай, сдюжим! А придут - так вон, Ведун оборонит! Пришлось им объяснять, что Ведун один и смертен, а торговать с городом, коль Паше припрет станицу под себя подмять, уже не выйдет. И долгонько ли мы в осаде протянем, без ничего? То-то... Да и погибнет тогда много кто, да ребятишки, да жинки.
Порешили, что надо в город идти. Крикнули на то станичники «любо!» - да и еще бы не крикнули: атаман таких ужасов понарисовал... Все же умеет он народ убеждать.
Набралось два десятка добровольцев из станичников бывалых, да двенадцать человек из козаков, что в войске станичном постоянно были. Было желающих больше, да атаман порешил, что в первую очередь возьмет тех, кто поопытнее, да у кого семьи нет.
Вскрыли погреба с оружием, достали пару пистолетов, хоть и не было почти патронов к ним, и броники новые, и клинки. Роздали каждому то, что ему больше нравилось, не скупился атаман. Выйти порешили по утру, чуть рассветет, на конях.
***
- Вот прогоним черномазого, город наш будет - заживем! А то взяли моду - все под себя подминают! Правильно атаман молвил: им только дай волю-то... Так они от русских ничего не оставят! - Васька был доволен, что наконец-то закончились скучные сиденья на дозорах.
- Это ты о ком? О Паше, что ли? И при чем тут черномазые? Мзду-то что, черномазые брали? Нет, русские. Черномазые продали себе оружие? Опять нет. Паша лишь взял, что плохо лежало, так что не надо тут рассуждений... - Владимир, мужик лет сорока, мощный и спокойный, сидел в седле, как влитой. Каждое слово у него было на месте, каждое движение - нелишнее.
- Ну, а коль так - что на сходке «любо» кричал?
- Да мне и любо, что делаем. Паша хозяин, да только неумный, вспыльчивый и трусоватый. Как разберется с городом - за нас примется, это точно. Коль сейчас его не прижать - быть беде. Станица-то, конечно, выстоит, не такое выдерживали. Да только чего-то стоить будет. А коль сейчас сдюжим - так и дале проще будет. Народу, опять же, меньше поляжет, то факт. И детки в станице без отцов сидеть не будут. И бабы, опять же...
Федор потерял в лихолетье всю семью. И детей, и жену. Он сам в командировке был, когда их город буквально смела очередная неудачная попытка какого-то мага справиться с потоками энергии. С тех пор был у него бзик: нянчил всех детишек в станице, не хуже заправской няньки. А в запрошлом году в одиночку с волкозубами с тремя сошелся - и всех убил. В лесу он с детьми гулял. А то, надо сказать, волкозубы - это не игрушки. Хорошо, что мало их...
- Ну, хорош философствовать, мужики! Вон, глянь-ко - даже Ведун с нами пошел - то, чай, признак есть! Он же сколько лет носу из станицы не казал! Знать, в этот раз сурьезное что-то намечается!
Это было и правда знаковым. Уже колонна построилась, казаки на лошадях сидели, когда из-за ворот своего двора вышел Ведун, ведя в поводу свою гнедую кобылу. На плече мешок, набитый туго, к седлу приторочен спальник, в руке - посох. За ним, с абсолютно растерянным видом, шел Митяй, ученик.
Подошел к колонне, к голове, проверил стремена, сел в седло. Сказал ошарашено смотрящему на него атаману:
- С вами пойду. Митяй тут справится, я ему все показал. А там я нужнее буду.
Никто не решился спорить. Так и пошел в поход Ведун со всеми. Ехал поперед колонны, рядом с атаманом, о чем-то тихо переговариваясь. Изредка поднимал руку атаман, а Ведун вперед заезжал, останавливал кобылу, да так и застывал на месте. Видать, ворожил. Удивительно: кобыла его при этом стояла смирно-смирно, ни даже с ноги на ногу не переступит, ни головой не поведет. Только уши поворачивает, словно вслушивается в лес.
Вот и опять: впереди распадок, когда-то там была станица, а теперь только кое-где торчат почерневшие от пожаров трубы, да ржавеющие остовы тракторов, прикрытые снежком. Прибрать бы их, да не подойти к пепелищу, ведун сказывал, там такого наколдовали, что живому там еще сотню лет не бывать.
Махнул Ведун: двинулись, мол. А сам к атаману.
- Вот что, Парамонов. На-ко тебе оберег. Помнишь, что делать-то, если что?
- Да ты уж в осьмой раз спрашиваешь! Помню я все!
- А переспросить не помешает. С чем тебе столкнуться придется, никто не знает, так что повтори. Сам-то, небось, свои наказы по несколько раз переспрашиваешь, коль даешь.
Атаман начинал заучено повторять, что делать, когда наступит то самое «если что». Ведун кивает, иногда поддакивает.
- Ну, хорошо запомнил. Отлично. До города-то недалеко осталось. Остальной план - как договорились. Чуть в город войдем - я братьям скажу, что по твоему заданию ушел. А то начнутся разговоры, да еще испугаются. А там - ну, как боги дадут - так и будет. А вы по плану - на рынок. Коль не там он - так точно на сталелитейном будет.
«А где он - там и Алина» - подумал Ведун про себя. Не должен он ее далеко от себя отпускать, ну никак не должен...
* * *
Город встретил остовами домов на окраинах, грязным снегом на дороге. Удивительно, но на заставе был только один боец, да и тот какой-то сонный. Выглянул, махнул рукой - проезжай, мол. Пулемет стоял в бойнице, задрав хобот в небо, и развернут он был в сторону города - да и патронов к нему, скорее всего, не было.
- Не к добру это, ох не к добру! Как бы не в ловушку идем... - Парамонов покачал головой, но рукой тоже махнул: двигаем, казаки!
До рынка доехали без происшествий, только на полдороги ведун, коротко переговорив с людьми, свернул в какой-то переулок.
Народа на улицах почти не было, если кого и видели, то издалека. Оружие все держали под рукой, но не нарочито.
У рынка отряд спешился. Удивительно, но и здесь, вопреки привычной толчее, не было видно людей. Размяв ноги, уставшие от долгой езды верхом казаки гуртом двинулись ко входу. Впереди важно вышагивал сам Парамонов, остальные шли чуть сзади.
- Куда идем? Постановлением нового мэра города рынок закрыт! - Охранники появились словно из ниоткуда. На самом деле - они просто вышагнули из темноты под козырьком, который нависал над погрузочным входом.
- Новый мэр - эт кто? Паша, что ли? - Парамонов ухмыльнулся.
- Он самый. Только велено называть Басурман-Паша. И раз велено - будьте любезны так и называть.
- Ну, Пашу мы давно знаем. К нему и приехали - поговорить, обсудить, что и как. Заодно и приставку «Басурман» обсудим.
- Подождите - справлюсь, можно ли вас пущщать такой шоблой. - Буквально через пару минут охранник вернулся и молча налег на створку ворот, ведущих в подсобные помещения рынка.
Казаки чуть ли не строем прошли в широкий, построенный для погрузчиков, освещенный тусклыми лампами коридор. Правда, далеко они не прошли: внезапно из-за стеллажей, стоящих вдоль стен, из дверей по бокам, сзади - отовсюду вывалились вооруженные люди, и тут же засвистели клинки, вытаскиваемые из ножен.
- Бей их! - крик заметался по кишке коридора.
- Засада! - Если нападающие ожидали, что казаки растеряются, то они сильно просчитались. Отряд мгновенно ощетинился шашками и ножами, кто-то быстро скинул мешающую шубу. Практически сразу же послышался звон металла о металл и первые крики боли, потекла первая кровь. И нападающие опешили, замешкались, а потом и просто начали отступать к стенам и обратно, к дверям. А казаки крякая, рубились, выбивая из рассеивающихся рядов нападавших то одного, то другого.
- Руби! Держаться вместе, не увлекаться! Пусть бегут, кто бежит! Потом найдем! - атаман сам рубил с потягом плохо владеющих клинками нападающих. Один, другой, третий - несколько человек уже лежали на полу, истекая кровью, кто-то хрипел и бился в предсмертных судорогах.
- Паша! А ну выходи - сам выходи на бой! - Атаману не терпелось найти обидчика. И на удивление Паша откликнулся.
-А ну, посторонись! - выпад - удар, выпад - звон клинка о клинок, выпад - защита.
Паша был невысок, и умело пользовался своим ростом: подныривал под удары, шагал быстро, делал глубокие выпады в ноги. Но биться на равных с атаманом, который с шашкой разве что не спал, он не мог. Через какое-то время Паше пришлось уйти в защиту, а потом он вдруг упал, ударился грудью о пол и... словно потекли очертания его фигуры, расползаясь по полу, потом съежилось тело, оставляя пустую одежду, - и вот маленькая змейка уже пытается скрыться под стеллажом.
- Магия! - казаки уже почти разобрались с нападающими, - Атаман, уйдет же!
Того, что сделал Парамонов, не ожидал никто. Словно одержимый, рванул он ворот, выпуская наружу оберег, данный Ведуном, и ударился грудью об пол, как только что Паша. Хрустнул оберег о бетон - и вот уже быстрый соболь бежит вслед за змеей, догоняя ее, прикусывает ее за шкуру, тащит-трясет, бьет головой об стены, сбрасывает с шеи хвост, бьет опять, кусает.
Зрелище было не для слабонервных: один голый мужик волтузит другого по полу, рыча и крякая. Чары спали почти мгновенно, и оставили на полу победителя и побежденного. Паша, весь в крови, еле дышал, а атаман, упершись руками ему в грудь, нависал над его шеей, вцепившись в нее зубами.
Отстранился, сплюнул - мерзость.
- Зараза… И тут обманула… Обещала - на пятнадцать минут оберега хватит, а тут и трех-то не было… - Паша уже сипел.
- Кто - она?
- Алина, стерва… Говорила: успеешь уйти, если что, а молодцы твои закончат… «Молодцы» - Паша закашлялся, - Молодцы, вон, разбежались все по щелям...
- Ты пошто всех побил, Паша, а? На что тебе то нужно было?
- Она все, Алина. Все она… Говорила - пришла пора в городе хозяином стать. Стал… Трупом.
- Где она?! Где, Паша?!
- На завооооде… Стальном. Там она, - и кончился.
- Мужики, раненым помогите. Заканчиваем тут - и на завод. Там Ведун - один. Сдается мне, нелегко ему... - Атаман, пошатываясь от перенесенной трансформации, двинулся к одежде.
Живых нападавших не осталось, только несколько раненых. Добивать не стали, тем, кто был ранен не тяжело, оставили бинтов; тех, кому еще было решать, оставаться ли на этом свете, оставили на попечение легкораненых. У самих казаков обошлось без убитых, только четверо были ранены. Они, вместе с тремя бойцами отряда, остались на рынке: перевязывать раны и ждать.
* * *
Бывший сталелитейный, а нынче развалины, кое как производивший простое железо, не охранялся совсем. То ли Паша все силы стянул на рынок, то ли был уверен, что охраны здесь не понадобится. Да оно и понятно: коль здесь магичка обитала, то ей все нападения нипочем. Сама со всем разберется.
Ай да Алина - всех провела! Никто и не подумал, что она могла заправлять всей этой кашей, что последнюю пару лет варилась в городе и вот, наконец, выплеснулась через край.
Гулкие своды бывшей проходной, рассчитанной на утренний наплыв рабочих, возвращали каждый звук, каждое позвякивание ножен. И когда из громкоговорителя раздался усиленный сводами женский голос, эхо заметалось под потолком, стряхивая пыль и распугивая вездесущих голубей, греющихся на балках.
- Здравствуй, атаман. Зачем пожаловал? Как я понимаю, ты что хотел – сделал, и Паши больше нет, так ставь своих людей на правление.
Парамонов быстро осмотрелся, нашел глазами камеру слежения, повернулся к ней.
- Да, вишь ли, - как всегда от волнения, он перешел на деревенский говорок, - Ведун наш тут должен быть. Он за тобой пошел, гутарил, шо вернется, ждали мы, ждали - а все нету его. Вот, проведать решили, что да как. Чай, не след его просто так оставлять, али не как? Все же знать-то хочется, что с ним, да как.
- Все с твоим Ведуном хорошо. Разбирайся с городом, да поезжай домой, он вас потом нагонит. Или боишься? Думаешь, такой могучий Ведун не справится со слабой женщиной, если что?
- Да не боюсь, конечно, но опасаюсь. Потому был бы рад его сам увидеть-послушать, а то ты же понимаешь, ты много чего сказать можешь…
- Хорошо. Тогда проходи - но один. А то у меня тут прибрано, а бойцы твои грязи нанесут… Или опять опасаешься? - в голосе явственно слышалась насмешка. - Ну, тогда тебе Ведун сам скажет…
- Проходи, атаман, все в порядке. - голос ведуна не был напряжен, - Проходи по стрелкам светящимся. Действительно - нечего в горницу всех ребят тащить. Засады тут нет.
- Слышь, атаман, не ходил бы ты, а? Ну, понятно - Ведун, он, конечно, станичник, да только у них, магов, свои дела, и нам в них лезть не след.
- А ну - ты мне, Васька, эти разговоры брось! Я Ведуна проведаю - мы с ним чуть не с детства друзья! А вам - вот что, давайте-ка на площадь, да народец соберите, да расскажите, что к чему. Владимир, головой будешь, что сказать - сам знаешь. А я позже подойду. Ну, а коли не подойду - выберете себе нового атамана. Все - идите.
Оправил атаман шубу, поправил ремень с ножнами - и пошел.
* * * *
Идти по стрелкам и правда оказалось легко: они вели по всем коридорам. Не будь их - заплутал бы атаман точно, а так - за десять минут дошел до огромной дубовой двери с надписью «Директор» в бывшей приемной. Подошел, вдохнул-выдохнул, дернул - и вошел.
Шикарная обстановка кабинета, переделанного под жилье, просто поражала: все как раньше, до всплеска. Тут тебе и стереоцентр, и ковры, и видео с ДВД - все, что нужно для шикарной жизни. В свое время кто-то догадался поставить отдельный генератор на территории завода, и теперь, похоже, он работал только на то, чтобы в этой комнате было тепло и уютно. Впрочем, в углу была сложена печка с изразцами - видимо, на всякий случай.
- Проходи, атаман, присаживайся. Только ноги оботри - а то грязи нанесешь.
Ведун расположился на достархане, явно стащенном из какого-то ресторана, выстланном коврами и подушками. За его спиной, скрестив руки на груди Ведуна и положив голову на его плечо, как-то очень по домашнему сидела Алина. Красавица - словами не описать.
- Присаживайся, налей себе вина, да поешь, чего Боги послали. Давно мы с тобой, атаман, не виделись.
Боги послали немало: на столе было много фруктов, мясо в соусе, стояла бутылка редкого нынче вина. Атаман, обтерев ноги от налипшей грязи, подошел к достархану, не снимая шубы. Присел на краешек, чтобы не снимать сапог, потянулся к столу, ухватил яблоко, достал засапожник и стал ловко резать его на дольки, вычищая серединку.
- Да, почитай, лет пять, точно… Да об этом еще поговорим. Ну, Ведун, как дела-то? Что дальше делать будем?
- Да ничего. Все в порядке, ты принимай город, да домой поезжай. А я тут останусь - позанимаюсь немного.
- Да я вот думаю, кого в городе оставить. И, видишь ли, мне тут Паша кое-что напеть успел, перед смертушкой… - и атаман покосился на счастливо улыбающуюся Алину. Казалось, та никак не отреагировала на слова Парамонова, только может руки чуть дрогнули.
- Да все тут нормально будет… Нашел кого слушать - Пашу. Ты Владимира вон того же поставь на город - пусть следит. Глядишь, детский сад тут организует. Он мужик справный, да еще и городской - разберется.
- Да, Владимира можно, конечно. Он тут к месту будет, - задумчиво проговорил атаман, отрезав еще кусок яблока. - Слыш-ко, Ведун, а скажи-ко мне… Бурдурум-табун-колун? - Произнеся эту околесицу атаман вскочил и отпрыгнул к стене, выставив перед собой засапожник, словно ожидая нападения.
На лице Ведуна отразилась целая гамма чувств: словно внезапная зубная боль настигла его, он скривился, схватился за грудь, сминая руки Алины в горсти, сжался в комок - и тут же, словно обжегшись, опустил руки вниз - и замер. Алина же наоборот, потеряла вдруг свою приветливую улыбку, лицо ее превратилось в злобную маску, зубы оскалились в хищной гримасе.
- Ну что, обманули? Не дождетесь - проворковала-прошипела Алина. - Не выйдет у вас ничего! Сидеть! Атаман - только дернись, и Ведуну твоему конец! Он у меня пусть не под полным - но контролем. - Разжав ладони, она показала до сих пор прикрытый ее ладонями амулетик в виде змейки.
- Что я, по-вашему, зря столько лет на это потратила? И этого Ведуна, в свое время, я от смерти спасла - так что он и так мой! Атаман - уходи. Не вздумай что-то предпринять - нет больше у тебя Ведуна. Выживете - а этот мне самой нужен. Он мне еще должен рассказать все то, что сам знает.
Ведун сидел, словно кукла, не шевелясь, и только глаза выражали ту муку, что он испытывал. В какой-то момент, словно решившись, он вздохнул, и…
Засапожник, словно стрела, вырвался из рук атамана, пролетел несколько метров, и вонзился прямо в руки Алины, разбив вдребезги амулетик, и вошел в плоть Ведуна. Алина, взвыв, рванулась, разрезая ладони, вырвала нож - и упала на подушки, потеряв сознание, а Ведун ухватился за кровоточащую грудь.
- Атаман, повязку, быстро! За Алину не беспокойся: ее еще полчаса точно можно не опасаться - откат от амулета…
Хорошо, что у атамана, привычного к боям, все было при себе: грудь перевязали быстро.
- Ну, атаман, теперь я у тебя в долгу просто неоплатном. Но как же противно, когда тебя режет. Я еще с тех пор помню этот мерзкий звук, когда острые лезвия разрезают плоть, втыкаясь со всех сторон… Черт меня тогда дернул экспериментировать на кухне, все ножи, что вокруг были - во мне торчали. Если бы не Алина тогда - помер бы. А сейчас - вон оно как… Теперь это знание меня спасло, да от кого - от спасительницы моей… - Говорил Ведун, одевая измазанную кровью рубаху поверх бинта. Вся грудь его изукрашивали шрамы от порезов, словно кто-то неумело испытывал на нем свое искусство шрамирования.
- Вот ведь, как оно поворачивается… С одной стороны - черт дернул. А с другой - не будь того эксперимента - поехал бы ты сейчас, атаман, в станицу, а я остался бы здесь рабом надолго, если не на всю жизнь. Но как же это мерзко… Всякий раз, как вспоминаю - вздрагиваю. А заметь - не зря я тебя гонял с вопросами-то, а? Кабы не сказал бы ты фразы заготовленной, что из ступора меня вывела - так бы я и остался манекенчиком-болванчиком. Как догадался-то?
- Да уж больно спокойно ты сидел, при таких-то руках на груди - я бы хоть ластился изредка, а ты - словно и не живой был. - Ухмыльнулся в бороду Парамонов. - Да, славно получилось. Что дальше-то?
- Да ничего, на самом деле. Город и правда надо под себя брать, и Владимира тоже ставить надо - я так и думал. Только вот чтобы ты уходил - мне совсем не хотелось. А с этой, - Ведун кивнул на Алину, так и лежавшую без сознания, - я сам разберусь. Силой ей управлять более не придется… Надо же - как ей приспичило-то все под себя подмять… Вот что зависть с людьми делает. Кабы не завидовала бы, пришла c миром - я бы сам ее в первые ученицы взял, ан нет - возгордилась: как же, меня, да отвергли, да вот так! Она же тогда, лет пять назад, когда к нам приходила… Это же она по дороге станицу Распадочную и сожгла. Как разругались мы с ней лет семь назад - так с тех пор она все старалась верх взять, хоть мытьем, хоть катаньем - но верх. Порода такая. А как сказал я ей, что душегуба в дом не приму - так и начала она свою «империю» строить, лишь бы мне доказать, что людишки ничего не стоят, что надо самим кушать, да остальных использовать… Или, может, и права она была? Да не пугайся ты так, атаман, не пугайся! Неужто ты думаешь, что я правда так считаю? Эх, вот мне и еще одна наука - Ведун махнул рукой в сторону Алины. - Не все то золото… Ну, да ты сам знаешь. Хорошо, что столько лет прошло. Сейчас смотрю на нее и думаю: ну что в ней такого? Ничего… Ладно, ты иди, атаман, мне тут придется поработать чуток. Без силы она выживет. Только озлобится в конец на весь мир. А может - поймет что-то. Иди, принимай город. А я тут поколдую немного.
- А ты не того? Ну, опять?
- Да не бойся ты - уже не страшно. Только черная работа осталась, механическая. Подчистить комнаты ее от хлама всякого, да ее саму в норму привести. Через пару часов закончу. Эх, жаль, что себя лечить не могу - саднит в груди-то…
Атаман потоптался еще пару секунд у входа, потом махнул рукой и вышел. И правда - чего уж тут стоять-то… Жизнь налаживать надо, теперь вона сколько работы - и станица, и город… Рынок, опять же, поднимать надо, охрану дороги налаживать… А маги - это теперь их забота. Эх, хорошо все же, что Ведун - свой. И что сам не маг - тоже хорошо. Не хотелось бы атаману вот так, иметь силу - и в одночасье с нею расстаться. А все от чего - от жадности неуемной, да от жажды власти. Оно, конечно, власть-то штука хорошая, да вот во зло ее обращать - себе вредить.
Атаман выбрался из коридоров завода, улыбнулся вечернему уже солнышку, ответил на приветствия казаков, и только теперь понял, что пропотел до нитки.
- Ничего… Потею - значит жив… Пробормотал он себе под нос. - И добавил зычно:
- По коням! Все нормально с Ведуном - догонит теперь точно! А нам еще много что сделать надо. Володимир! А ну, скажи-ка мне, что, по-твоему, в городе сделать надо?
Мягкий перестук копыт заглушил ответ; да атаман, казалось, и не слушал, покачиваясь в седле, да улыбаясь в усы каким-то своим мыслям…

рассказы

#1