Экономические санкции, которые последуют в ближайшие дни, — удар по благосостоянию населения, во-первых, и раскол элиты, во-вторых. Не элит вообще — культурной, предпринимательской и государственной (они давно расколоты), а именно правящей чиновничьей и силовой элиты — те, у кого счета и собственность вне России, в ближайшее время потеряют все. Война — это превращение всех прозападно настроенных граждан, то есть абсолютного большинства успешных, образованных и самостоятельных горожан, в пятую колонну и, следовательно, борьба с ней. И ее борьба против. Емкость этой колонны в России — десять миллионов человек, тут сколько ни закручивай гайки, всех не закрутишь. В тот момент, когда граждане заметят ухудшение своего жизненного уровня и начнут на него реагировать, у них будут готовые идеологи и ясная картина того, кто виноват. Уж в том, как держать власть, предотвращать угрозы и поддерживать равновесие, Путин понимает больше, чем кто-либо в России. Ввод войск на Украину — это риск, азартная игра, так мог играть авантюрный Саакашвили, но Путин — что с ним-то случилось? Как это могло произойти?..
Олимпиаду, от которой многие ждали терактов и полного поражения, мы, вообще-то, считали до известной степени фейком. Ну то есть Россия не является современной, богатой, цивилизованной страной, а пытается это изобразить; «эфир, полубогиня, миллион восторгов, а заглянешь в душу — обыкновеннейший крокодил». Всех, кто думал иначе, кто покупался на этот образ улыбающейся, благополучной страны, у которой нет врагов ни внутри, ни снаружи и которая рада всем, — считали или наивными, или купленными. В конечном счете им предъявили Pussy Riot и казаков с нагайками, и в известном смысле именно это, а не фантастическая сцена еврейского местечка Марка Шагала как олицетворения всего русского на прощальной церемонии, и было закрытием Олимпиады.
Но есть у этой истории и обратная сторона. В попытке нарисовать образ путинского государства как реинкарнации сталинского был не меньший фейк. Это государство не проводило репрессии, а до известной степени их изображало. При всей неправосудности приговоров между десятью годами без права переписки и десятью сутками за хулиганство, между миллионами репрессированных и семью осужденными по «болотному делу» есть некоторая дистанция. Даже для самых пламенных из оппозиционно настроенных применение к этому государству определения «кровавый режим» требовало известного эмоционального разогрева. Если же это произносилось сходу, то слова как-то сами собой обрастали ироническими кавычками.
Мне кажется более или менее очевидным, что наше государство не было ни современным мировым лидером цивилизации, ни сталинским монстром — но очень хотело быть. Это два идеала, два вектора развития, и, в принципе, Владимир Путин имел в виду оба. Он даже не чувствовал, как мне кажется, напряжения между этими двумя идеалами — в конце концов, сталинское государство для своего времени было сравнительно современным (к закату даже обладало атомной бомбой). И уж точно одним из мировых лидеров. Проблема в том, что это напряжение чувствовали другие.
Владимир Путин занимает уникальное место в политике: для всех кажется естественным, что он совершенно свободен в выборе повестки дня. Но он не свободен как минимум от себя самого, от собственной истории. Олимпиада — вот этот самый образ богатой, современной, встроенной в глобальный мир страны — была идеалом развития для тех, кто сейчас превращается в пятую колонну. Путин не был против такого идеала, но эти люди — как раз те, кто не принял его второго пришествия, кто голосовал против, кто составлял протестное движение.
Вся его политика двух последних лет основана на решении, что вот эти — образованные горожане, креативный класс, называйте как хотите — не моя Россия, моя — «Уралвагонзавод». Собственно, и сами эти люди не очень понимали, как себя иначе определить, кроме того, что мы — против Путина. И, разумеется, они никак не были готовы принять свой идеал из его рук; ничего кроме подделки они в Олимпиаде не видели. Вся риторика второго пришествия Владимира Путина работала на альтернативный идеал — она была антизападной, антилиберальной, основывалась на поисках и разоблачении врагов, на образе сильного государства, которое все обижают, но которое способно за себя постоять.
И тут случился казус Януковича. Этот своеобразный человек целый год объяснял своему населению, что ведет страну на Запад, в Европу, к свободной экономике и либеральным ценностям, объяснял каждый день, со всех телеканалов. А потом взял и резко нажал на тормоз. Его самого развернуло, занесло и сбросило в кювет. Процесс занял три месяца.
Два года Владимир Путин объяснял стране, что мы сильные, успешные, уверенные в себе, мы противостоим Западу, мы — единственный оплот нормального мира, а там двойные стандарты, агрессоры, гомосексуалисты, люди, желающие пересмотреть результаты Второй мировой войны и выступающие за расчленение детей на органы. Эти люди захватывали Украину под фашистскими знаменами Бандеры, захватывали, захватывали — и захватили.
Вы правда думаете, что он сейчас может резко нажать на тормоза? Начать с другом Обамой и другом Кэмероном при посредничестве друга Олланда и подруги Меркель за столом переговоров решать вопрос об умиротворении Украины в духе будапештского договора о ее территориальной целостности, подписанного в проклятые 1990-е? Как вы думаете, сколько времени после этого продержится «путинское большинство»? Я думаю, за три месяца от его рейтинга ничего не останется. Может, и ошибаюсь — у нас специфический электорат.
В любом случае ввод войск в Украину — это не сумасшествие, это прыжок в свой идеал. В другой, не олимпийский. Он делал вид, что он как Сталин, он говорил, что будет мочить — теперь пришлось делать по-настоящему. Конечно, можно было разыгрывать интермедию «ой, держите меня сто человек, я щас введу войска на Украину» — и даже что-то от этого носится в воздухе, но, кажется, не всерьез.
И да, прыжки в идеал бывают самоубийственными. Этот, кажется, из их числа.
http://lenta.ru/columns/2014/03/02/jump/