На улице середина октября. Лин Балфур заказывает по телефону новый ремешок для детского креслица своего малыша – старый разболтался – и одновременно пытается найти бэбиситтера на ближайшие несколько часов. Только что позвонили из клиники: анализы показали, что она овулирует, а муж в Ираке, и надо срочно размораживать его сперму и ехать искусственно оплодотворяться, вот прямо сейчас, но нянька, чёрт подери, занята, поэтому Лин хватает малыша, ключи от машины и сумку с подгузниками, вылетает из дома, прыгает в машину и уезжает. Ребёнока начинает хныкать, и она протягивает руку назад и даёт ему бутылочку с соком, посматривая одним глазом за ноющим на заднем сиденьи сыном и одновременно следя за извивающейся дорогой и ловко преодолевая крутые повороты.
- На самом деле, - смеётся Лин, - я потихоньку учусь не делать слишком много вещей одновременно. Я пытаюсь упростить свою жизнь.
Раэлин Балфур – её полное имя – типичный человек «А-типа». Она сама признаётся, что её темперамент сыграл некую роль в гибели 9-ти месячного Брайса 30-го марта 2007-го года. В тот день она оставила малыша на парковке офиса генерального судьи графства, где работала администратором в отделе транспорта. Температура на улице была всего шестьдесят с чем-то градусов по Фаренгейту (градусов 15-18 по Цельсию – С.Б), но биометрики и термодинамика младенцев и машин сочетаются плохо – безжалостно. Внутренний термостат у малышей довольно паршивый, а тепло в закрытой, оставленной на солнце машине аккумулируется быстро. В тот день её машина разогрелась внутри до 110-ти градусов (43 С – С.Б.).
То, что произошло с Лин Балфур 30-го марта 2007-го года, можно описать почти-карикатурным термином «Модель Швейцарского Сыра». Это выражение придумал в 1990-м году Британский психолог Джеймс Ризон, пытаясь найти аналогию ситуациям, когда организационные проекты проваливаются, причём с катастрофическими последствиями, несмотря на все меры предосторожности. Ризон предлагал представить себе 5-6 ломтиков швейцарского сыра, наложенные один на другой. В каждом ломтике есть дырочки – потенциальные, но не очень серьёзные, очаги опасности. В тех редчайших случаях, когда по стечению обстоятельств дырочки оказываются ровно одна над другой, образуя сквозную брешь, вся система обваливается.
В тот день, когда Балфур забыла Брайса в машине, она не спала почти всё ночь. Сначала следила за детьми подруги, которой надо было срочно отвезти собаку к ветеринару, а потом несколько часов хныкал простуженный Брайс. Поплакав вдосталь, малыш устал и утром заснул в машине, что было ему совсем несвойственно. К тому же Лин в тот день планировала отвезти его детское сиденье на местную пожарную станцию, где креслицо должны были профессионально – и бесплатно - установить. Поэтому Брайс сидел не в обычном сиденьи, а во временном, запасном, находящемся не за пассажирским креслом, а за водительским. Его совершенно не было видно в зеркале. Свою вторую машину Балфуры отдолжили на пару дней родственнику, и Лин пришлось везти мужа на работу, так что сумка с подгузниками тоже оказалась сзади, а не рядом с ней на пассажирском кресле, где она наверняка бы её заметила. Телефон в то утро звонил непереставая – сначала Лин успокаивала молодого родственника, у которого возникли финансовые проблемы, а потом обсуждала с боссом кризис на работе. Всю дорогу она провела, вися на телефоне и решая проблемы других людей. За пару дней до этого няня Брайса купила новый телефон и не успела занести в память рабочий номер Лин, поэтому когда няня позвонила на мобильник, чтобы узнать, почему Балфур не завезла ей сына, телефон прозвенел в сумке мамы, и звонок Лин не услышала.
Дырочки легли одна на другую.
У людей, забывших ребёнка в машине, мало общих характеристик – составить некий собирательный портрет таких родителей практически невозможно. Среди 13-ти человек, проинтервьюированных журналистом для этой статьи, были интроверты и экстроверты, милые и угрюмые, стойкие и ранимые. Но ни один не был похож на Лин Брайс, 37-летнюю резервистку американской армии, не раз бывавшую на поле боя. Она остаётся – по крайней мере в том, что касается смерти её сына – на линии огня.
- Мне не кажется, что я должна прощать себя, - говорит она прямиком, - потому что мой поступок был непреднамеренным.
Балфур – высокая женщина, но кажется ещё выше; она движется решительно и размахивает руками при ходьбе. У неё слабый подбородок, но волевой рот, и она не особенно старается редактировать то, что из этого рта вылетает. Она не лишена чувства юмора, но резковата и прямолинейна – либо этот человек вам сразу нравится, либо нет.
Идея поехать на суд Майлза Харрисона пришла в голову именно ей. Во время перерыва она протолкнулась через толпу в коридоре, подошла к Майлзу и обняла его, притянув к себе. Почти целую минуту она что-то шептала в его ухо. Глаза Майлза расширились; потом он заплакал у неё на плече, как ребёнок. Она объяснила ему, кто она такая, и сказала, что знает – Майлз был хорошим, любящим отцом, и ничего не должен стыдиться.
Балфур выросла в умеренно-бедной семье в сельской части штата Мичиган. Мужчина, про которого ей всю жизнь говорили, что это её отец, оказался не настоящим отцом – а настоящим был близкий друг родителей. Дедушки и бабушки Лин сначала развелись, а потом поменялись партнёрами. Добавьте алкоголизм, разводы, войны за детей после разводов... к 18-ти годам Лин созрела для армейской дисциплины.
Она служила в Боснии и дважды в Ираке, специализируясь на анализе разведывательных данных и менеджменте строительных работ. Там Лин обнаружила у себя талант жонглировать сразу несколькими проектами и делать много вещей одновременно. В какой-то момент она руководила проектами на общую сумму в 47 миллионов долларов – и не растеряла ни цента, за что была награждена Бронзовой Звездой. Она вышла замуж, родила сына, потом развелась, затем встретила Джаретта Балфура и в течение месяца решила, что этот красивый молодой человек станет её мужем. Ещё через восемнадцать месяцев он им стал. Брайс был их первым общим ребёнком. Брэйден, зачатый от замороженного семени мужа, служившего тогда в Ираке, был вторым. Сейчас они пытаются таким же образом родить третьего.
***
Балфур заехала в клинику, прошла процедуру оплодотворения, и теперь направляется в школу военных юристов, чтобы рассказать студентам, как и почему умер её сын. По дороге, справа, находится здание, где она в тот день забросила мужа на работу. Это было совсем нетипично, и Лин считает, что этот момент стал подсознательной «зарубкой» для мозга - доставка сделана. Она показывает на дом няни слева от дороги, мимо которого она тогда проехала, оживлённо обсуждая по телефону ошибку, сделанную в расписании босса и игровые долги своего племянника. А вот и парковка военной школы на кампусе Университета Вирджинии. Она паркуется ровно на том же самом месте, где запарковалась в тот день, когда умер Брайс.
- Всё было так же, только вот эти два места рядом с нами пустовали, - спокойно говорит она, выходя из машины с ключами в руке и наклоняясь, чтобы достать сумку с подгузниками.
Есть что-то почти вызывающее в спокойствии, с которым Лин говорит о событиях того дня. Её манера может смутить любого, особенно если у вас есть некие сложившиеся представления о том, как должны вести себя люди на её месте.
Вы могли бы предположить, например, что Лин купила себе с тех пор другую машину. Но это та же чёрная Хонда Пилот с розовым чехлом на руле, в которой умер Брайс – в нескольких сантиметрах от того места, где Балфур склонилась сейчас над Брэйденом, чтобы отстегнуть его.
- Покупка новой машины была бы бессмысленной с финансовой точки зрения, - говорит она.
Её глаза ничего не выражают. Она и не пытается скрыть своего отношения к этому диалогу: в чём ваша проблема, собственно?
***
Отнюдь не все случаи смерти детей от перегрева похожи на описанные в этой статье озадачивающие провалы памяти во всех отношениях положительных родителей. В других случаях родители явно пренебрегали своими обязанностями на протяжении всей жизни ребёнка, а некоторые были алкоголиками или наркоманами. Были случаи, когда родитель оставлял ребёнка в машине преднамеренно, несмотря на очевидный риск. В одном вопиюще чудовищном случае, мать использовала запертую машину в качестве дешёвой замены яслям. Во всех подобных ситуациях к смерти от гипертермии относятся как к преступлению, и родители оказываются в тюрьме.
Когда перед судом предстают люди, подобные Лин Балфур, процесс обычно заканчивается компромиссом: прошением о снятии некоторых обвинений, условным сроком, отложенным приговором, иногда общественными работами. Дело сравнительно редко доходит до суда.
То, что случилось с Балфур, было совсем уж редкостью. Её обвинили в преднамеренном убийстве второй степени, с возможным сроком тюремного заключения до сорока лет. И оставили на свободе только при условии, что она не будет оставаться одна с детьми, включая собственного сына, на тот момент уже тинэйджера.
Лин наняла Джона Зверлинга, одного из лучших адвокатов по уголовным делам. Это означало, что Джаретт Балфур, работавший в тот момент на компанию, обслуживающую армию, вынужден будет снова поехать в Ирак. За участие в военных сражениях солдатам платят дополнительно, и семье нужны были деньги для платы адвокатам. Лин Балфур должна будет вынести всё это в одиночку.
Постепенно боль, вина и парализующая неуверенность в себе перешли в чётко сфокусированную ярость.
Джон Зверлинг мог бы сойти за Ниро Вулфa – плотного, эксцентричного героя детективов Рекса Стаута. Офис Зверлинга занимает целый подъезд красивого дома в центре Старого Города в Александрии. Внутри кабинет адвоката украшен панелями из дерева грецкого ореха, и даже жалюзи на окнах сделаны из тёмного дерева. Но сам босс с бородой Деда Мороза сидит на кресле, обитом дырявой кожей, и одет в джинсы и клетчатую рубашку с пятном на груди и еле сдерживающими напор живота пуговицами.
Первой задачей Зверлинга было доказать нелепость обвинения Лин Балфур в преднамеренном убийстве при полном отсутствии даже намёка на злой умысел в её случае. Это оказалось несложно. На предварительном прослушивании приговор сразу сменили на непредумышленное убийство. Второй, куда более сложной, задачей Зерлинга была защита подсудимой в деле, которое преследовалось прокурором с театральным, почти эксцентричным остервенением.
Помощник прокурора Элизабет Килин описала присяжным случившееся следующим образом: «Жизнь этого маленького мальчика совсем не должна была заканчиваться подобным образом, на носилках. Он умер. Мёртв. Его жизнь теперь безвозвратно потеряна – навсегда.»
Зверлингу нужно было принять ключевое решение. Обычно в криминальных случаях присяжные хотят услышать точку зрения обвиняемого – из его собственных уст. Зверлинг хорошо относился к Балфур и уважал её, но представлять её присяжным не торопился.
- Вы с ней встречались?
- Да.
- Тогда вы видели, в какой эмоциональный корсет она себя затягивает, каким панцирем защищается от мира. Она закрывается и становится солдатом. Это помогает ей выжить, но одновременно отталкивает тех, кто хочет видеть её раздавленной горем.
Зверлинг решил не рисковать.
- Я поставил её на кафедру свидетельских показаний, но другим способом, - говорит адвокат, - «чтобы люди увидели истинную Лин – ранимую, искреннюю, совершенно лишённую коварства.
Зверлинг дал присяжным послушать две аудиокассеты. На одной запись допроса Балфур в больнице, примерно через час после смерти Брайса. Её ответы на вопросы полицейских наполнены невыразимой грустью; это полушепот, полустон: «Я убила моего малыша, - говорит Лин с дрожью в голосе. - «О Господи, прости меня.»
На второй кассете записан звонок в службу 911, сделанный случайной прохожей в первые несколько секунд после того, как Балфур обнаружила тело сына и стала умолять первого встречного помочь ей.
Зверлинг поворачивается лицом к компьютеру и нажимает на иконку аудиофайла.
- Хотите послушать?