Борис Чичибабин, наверное, в своем известном стихе эту икону вспоминал -
тут какие-то "горы араратские":
Ночью
черниговской с гор араратских,
шерсткой ушей доставая до неба,
чад
упасая от милостынь братских,
скачут лошадки Бориса и Глеба.
Плачет Господь с высоты осиянной.
Церкви горят золоченой известкой,
Меч
навострил Святополк Окаянный.
Дышат убивцы за каждой березкой.
Еле
касаясь камений Синая,
темного бора, воздушного хлеба,
беглою рысью кормильцев
спасая,
скачут лошадки Бориса и Глеба.
Путают путь им
лукавые черти.
Даль просыпается в россыпях солнца.
Бог не повинен
ни в жизни, ни в смерти.
Мук не приявший вовек
не спасется.
Киев поникнет, расплещется Волга,
глянет Царьград обреченно
и слепо,
как от кровавых очей Святополка
скачут лошадки Бориса
и Глеба.
Смертынька ждет их на выжженных пожнях,
нет
им пристанища, будет им плохо,
коль не спасет их бездомный
художник
бражник и плужник по имени Леха.
Пусть же
вершится веселое чудо,
служится красками звонкая треба,
в райские кущи
от здешнего худа
скачут лошадки Бориса и Глеба.
Бог-Вседержитель
с лазоревой тверди
ласково стелет под ноженьки путь им.
Бог
не повинен ни в жизни, ни в смерти.
Чад убиенных
волшбою разбудим.
Ныне и присно по кручам Синая,
по
полю русскому в русское небо,
ни колоска под собой не
сминая,
скачут лошадки Бориса и Глеба.