Вход на сайт
268 просмотров
18.11.12 14:08 Вроцлав.
Это входит в привычку – сваливать из города в пятницу после работы куда-нибудь подальше, не теряя ни минуты на ужин или сбор вещей, и возвращаться к полуночи воскресенья. В 15:45 заканчивается рабочее время, я выхожу на парковку, бросаю пальто и пиджак на заднее сиденье, разжигаю печку на максимум и уже через три минуты выруливаю на А4. Километров через пятьдесят спина начинает оттаивать, и плечи опускаются. Возвращаешься в реальность, можно снова думать, искать глазами указатели на еду и кофе – в этот раз пустой Subway, где-то между Хемницем и Дрезденом.
Вместе со мной на дороге - польские «гастарбайтеры», возвращающиеся на выходные домой, в потускневших от времени Фольксвагенах; немецкие мужчины от 20 до 40 налегке в отмытых до блеска черных Ауди и в предвкушении встреч с красивыми польскими девушками; семьи переселенцев с сумками и пакетами до крыши, иногда с прицепами – в малолитражных Фиатах и Ибицах. И еще я – в новой зеленой Астре. В это время здесь интересно – в густой трехполосной реке, называемой часто "Blechlawine" (жестяная лавина) - совсем без нервов, почти не тормозя, лишь периодически убирая ногу с педали газа. Люди текут почти равномерно – сто, сто двадцать в час, поэтому чувствуешь каждый километр пути. До цели чуть больше четырехсот – есть время подумать, покрутить радио, пощелкать треки на диске. Это какое-то особое ноябрьское время года – когда ночь наступает еще в офисе, но перед сном ты еще успеваешь нарисовать полоску заметной длины на карте северного полушария.
Я еду к сестре во Вроцлав. Половина людей, которых я знаю – неважно, русские или немцы, спрашивают – а где это? Немцев еще можно понять: они привыкли к названию «Бреслау». В Польше вообще мало русских туристов, ведь из средств их доставки – один лишь рейс Аэрофлота в Варшаву. У польского орла только одна голова и смотрит она налево. Логично, что единственный до недавнего времени в стране автобан А4 соединяет экономически развитый юг страны с Германией. Впервые въезжающих в Польшу немцев охватывает оторопь: польский автобан A4 – луч света, пускай один в этом темном царстве, по сравнению с которым немецкие дороги – кривые, темные и вечно ремонтируемые козьи тропы. Освещенное фонарями четырехполосное сооружение развлекает водителя информацией о погоде и дорожной ситуации на больших экранах, ультра-современными придорожными комплексами Schell и BP... Через триста километров начинается Силезия – богатый шахтерский регион, метрополия из 40 объединенных городов общим населением в 20 миллионов человек. Автобан тонет в джунглях многоуровневых развязок, которые изящно перераспределяют транспортный поток вокруг Катовиц – столицы метрополии. Еще через 80 км все шесть полос упираются в предместья Кракова с его древними мощеными улочками, тем самым намекая – что Европа кончилась, а дальше – только украинские степи.
В моем багажнике – рюкзак со сменной одеждой, зубной щеткой и полотенцем. Пакет с вещами сестры, которые передали в прошлый приезд родители. Коробка с книгами, открытками и ложкой для обуви – последние вещи Марлен. Коробку решил отправить из Вроцлава – так быстрее и надежнее.
Сегодня две трети пути со мной попутчик – 31-летний поляк, но на слух моложе, сварщик через агентство где-то на немецком заводе. В его голосе радостная усталость – после ночной смены еще и день на ногах, с дорожной сумкой и сломанным ЖК-телевизором к жене и дочке, через всю Саксонию домой в Любин. Он рассказывает о дрезденских дискотеках, что не изменяет жене, что телевизор разбили, когда смотрели футбол, и что в Амстердаме ему было лучше, но зато теперь работа ближе к дому. После границы остановились купить злотых, курили у ночного обменника. Я стал постепенно уставать от польского, добавил громкости и втопил по опустевшей к ночи трассе.
Год назад я сам ловил попутки в восточном направлении. Ждал с рюкзаком знакомого из Ингольштадта, с которым раньше учились вместе. Он не любил ездить в потоке и поэтому подбирал меня ближе к полуночи, когда на автобанах становилось пусто. Тогда он был в пальто, а я в куртке. Мы говорили что-то о его практике в Ауди, будущей работе в Цюрихе, о его предстоящей командировке в Шанхай. Ухмылялся при одном упоминании моей нынешней фирмы, где, как мне тогда казалось, решалась судьба. Он тоже ездил к подруге в Краков, но мне было мало интересно. Мы говорили обычно минут двадцать, музыки у него почти не было, а от фарфорового немецкого радио я быстро засыпал, радуясь приближению встречи. Все сбылось - теперь мой знакомый живет в Швейцарии, иногда пишет в Facebook, а я езжу все той же дорогой на Восток как будто вместо него.
Высадив своего пассажира у подъезда, докатывал остаток пути уже по обычной узкой дороге – петляющей через лес, через какие-то мелкие населенные пункты со смешными шепелявыми названиями. Километров за тридцать до цели дорога превратилась в широкий проспект с остановками, магазинами и светофорами. Еще не видел Вроцлав с этой стороны – город казался огромным, просторным и очень знакомым. Обгоняя старые трескучие трамваи, успевал заглядывать в их окна – там стояли грустные девушки в наушниках позабытой славянской наружности – в сапогах и стильных куртках, с отстраненным взглядом, держась за поручни и раскачиваясь от неровностей рельсов, проложенных еще во времена Польской Народной Республики. Мне очень захотелось на день, а лучше на месяц – в трамвай, в теплую обувь, в наушники-вкладыши, прыгать с высоких трамвайных ступенек в слякоть.
В квартире друга моей сестры спал как убитый. Вечером перед этим смотрели националистический марш на рыночной площади. На обратной дороге слушал новости по радио: в Варшаве на аналогичном мероприятии задержали 120 человек, зато на юге дело ограничилось народными гуляниями и праздничными концертами. Объяснял сестре про неофашистов с бедного польского севера, почему их охраняют, разрешают пускать файеры, которые пугают отнюдь не только странствующих немецких пенсионеров.
А в остальном, Вроцлав – как Вена, Питер и Прага, только лучше. Больше всего мне понравился слоган: Wroc[love] – Love is a part of our name. Кафедральный собор – на заповедном острове, без реклам и магазинов. Центральная площадь – огромный квадрат с ратушей Коперника, которую все уже полюбили в интернете, но до сих пор путают с Прагой.
В этот раз я не был туристом. Я написал на коробке адрес и заплатил 12 злотых. Подержать не осталось ничего.



Вместе со мной на дороге - польские «гастарбайтеры», возвращающиеся на выходные домой, в потускневших от времени Фольксвагенах; немецкие мужчины от 20 до 40 налегке в отмытых до блеска черных Ауди и в предвкушении встреч с красивыми польскими девушками; семьи переселенцев с сумками и пакетами до крыши, иногда с прицепами – в малолитражных Фиатах и Ибицах. И еще я – в новой зеленой Астре. В это время здесь интересно – в густой трехполосной реке, называемой часто "Blechlawine" (жестяная лавина) - совсем без нервов, почти не тормозя, лишь периодически убирая ногу с педали газа. Люди текут почти равномерно – сто, сто двадцать в час, поэтому чувствуешь каждый километр пути. До цели чуть больше четырехсот – есть время подумать, покрутить радио, пощелкать треки на диске. Это какое-то особое ноябрьское время года – когда ночь наступает еще в офисе, но перед сном ты еще успеваешь нарисовать полоску заметной длины на карте северного полушария.
Я еду к сестре во Вроцлав. Половина людей, которых я знаю – неважно, русские или немцы, спрашивают – а где это? Немцев еще можно понять: они привыкли к названию «Бреслау». В Польше вообще мало русских туристов, ведь из средств их доставки – один лишь рейс Аэрофлота в Варшаву. У польского орла только одна голова и смотрит она налево. Логично, что единственный до недавнего времени в стране автобан А4 соединяет экономически развитый юг страны с Германией. Впервые въезжающих в Польшу немцев охватывает оторопь: польский автобан A4 – луч света, пускай один в этом темном царстве, по сравнению с которым немецкие дороги – кривые, темные и вечно ремонтируемые козьи тропы. Освещенное фонарями четырехполосное сооружение развлекает водителя информацией о погоде и дорожной ситуации на больших экранах, ультра-современными придорожными комплексами Schell и BP... Через триста километров начинается Силезия – богатый шахтерский регион, метрополия из 40 объединенных городов общим населением в 20 миллионов человек. Автобан тонет в джунглях многоуровневых развязок, которые изящно перераспределяют транспортный поток вокруг Катовиц – столицы метрополии. Еще через 80 км все шесть полос упираются в предместья Кракова с его древними мощеными улочками, тем самым намекая – что Европа кончилась, а дальше – только украинские степи.
В моем багажнике – рюкзак со сменной одеждой, зубной щеткой и полотенцем. Пакет с вещами сестры, которые передали в прошлый приезд родители. Коробка с книгами, открытками и ложкой для обуви – последние вещи Марлен. Коробку решил отправить из Вроцлава – так быстрее и надежнее.
Сегодня две трети пути со мной попутчик – 31-летний поляк, но на слух моложе, сварщик через агентство где-то на немецком заводе. В его голосе радостная усталость – после ночной смены еще и день на ногах, с дорожной сумкой и сломанным ЖК-телевизором к жене и дочке, через всю Саксонию домой в Любин. Он рассказывает о дрезденских дискотеках, что не изменяет жене, что телевизор разбили, когда смотрели футбол, и что в Амстердаме ему было лучше, но зато теперь работа ближе к дому. После границы остановились купить злотых, курили у ночного обменника. Я стал постепенно уставать от польского, добавил громкости и втопил по опустевшей к ночи трассе.
Год назад я сам ловил попутки в восточном направлении. Ждал с рюкзаком знакомого из Ингольштадта, с которым раньше учились вместе. Он не любил ездить в потоке и поэтому подбирал меня ближе к полуночи, когда на автобанах становилось пусто. Тогда он был в пальто, а я в куртке. Мы говорили что-то о его практике в Ауди, будущей работе в Цюрихе, о его предстоящей командировке в Шанхай. Ухмылялся при одном упоминании моей нынешней фирмы, где, как мне тогда казалось, решалась судьба. Он тоже ездил к подруге в Краков, но мне было мало интересно. Мы говорили обычно минут двадцать, музыки у него почти не было, а от фарфорового немецкого радио я быстро засыпал, радуясь приближению встречи. Все сбылось - теперь мой знакомый живет в Швейцарии, иногда пишет в Facebook, а я езжу все той же дорогой на Восток как будто вместо него.
Высадив своего пассажира у подъезда, докатывал остаток пути уже по обычной узкой дороге – петляющей через лес, через какие-то мелкие населенные пункты со смешными шепелявыми названиями. Километров за тридцать до цели дорога превратилась в широкий проспект с остановками, магазинами и светофорами. Еще не видел Вроцлав с этой стороны – город казался огромным, просторным и очень знакомым. Обгоняя старые трескучие трамваи, успевал заглядывать в их окна – там стояли грустные девушки в наушниках позабытой славянской наружности – в сапогах и стильных куртках, с отстраненным взглядом, держась за поручни и раскачиваясь от неровностей рельсов, проложенных еще во времена Польской Народной Республики. Мне очень захотелось на день, а лучше на месяц – в трамвай, в теплую обувь, в наушники-вкладыши, прыгать с высоких трамвайных ступенек в слякоть.
В квартире друга моей сестры спал как убитый. Вечером перед этим смотрели националистический марш на рыночной площади. На обратной дороге слушал новости по радио: в Варшаве на аналогичном мероприятии задержали 120 человек, зато на юге дело ограничилось народными гуляниями и праздничными концертами. Объяснял сестре про неофашистов с бедного польского севера, почему их охраняют, разрешают пускать файеры, которые пугают отнюдь не только странствующих немецких пенсионеров.
А в остальном, Вроцлав – как Вена, Питер и Прага, только лучше. Больше всего мне понравился слоган: Wroc[love] – Love is a part of our name. Кафедральный собор – на заповедном острове, без реклам и магазинов. Центральная площадь – огромный квадрат с ратушей Коперника, которую все уже полюбили в интернете, но до сих пор путают с Прагой.
В этот раз я не был туристом. Я написал на коробке адрес и заплатил 12 злотых. Подержать не осталось ничего.


