Это входит в привычку – сваливать из города в пятницу после работы куда-нибудь подальше, не теряя ни минуты на ужин или сбор вещей, и возвращаться к полуночи воскресенья. В 15:45 заканчивается рабочее время, я выхожу на парковку, бросаю пальто и пиджак на заднее сиденье, разжигаю печку на максимум и уже через три минуты выруливаю на А4. Километров через пятьдесят спина начинает оттаивать, и плечи опускаются. Возвращаешься в реальность, можно снова думать, искать глазами указатели на еду и кофе – в этот раз пустой Subway, где-то между Хемницем и Дрезденом.

Вместе со мной на дороге - польские «гастарбайтеры», возвращающиеся на выходные домой, в потускневших от времени Фольксвагенах; немецкие мужчины от 20 до 40 налегке в отмытых до блеска черных Ауди и в предвкушении встреч с красивыми польскими девушками; семьи переселенцев с сумками и пакетами до крыши, иногда с прицепами – в малолитражных Фиатах и Ибицах. И еще я – в новой зеленой Астре. В это время здесь интересно – в густой трехполосной реке, называемой часто "Blechlawine" (жестяная лавина) - совсем без нервов, почти не тормозя, лишь периодически убирая ногу с педали газа. Люди текут почти равномерно – сто, сто двадцать в час, поэтому чувствуешь каждый километр пути. До цели чуть больше четырехсот – есть время подумать, покрутить радио, пощелкать треки на диске. Это какое-то особое ноябрьское время года – когда ночь наступает еще в офисе, но перед сном ты еще успеваешь нарисовать полоску заметной длины на карте северного полушария.

Я еду к сестре во Вроцлав. Половина людей, которых я знаю – неважно, русские или немцы, спрашивают – а где это? Немцев еще можно понять: они привыкли к названию «Бреслау». В Польше вообще мало русских туристов, ведь из средств их доставки – один лишь рейс Аэрофлота в Варшаву. У польского орла только одна голова и смотрит она налево. Логично, что единственный до недавнего времени в стране автобан А4 соединяет экономически развитый юг страны с Германией. Впервые въезжающих в Польшу немцев охватывает оторопь: польский  автобан A4 – луч света, пускай один в этом темном царстве, по сравнению с которым немецкие дороги – кривые, темные и вечно ремонтируемые козьи тропы. Освещенное фонарями четырехполосное сооружение развлекает водителя информацией о погоде и дорожной ситуации на больших экранах, ультра-современными придорожными комплексами Schell и BP... Через триста километров начинается Силезия – богатый шахтерский регион, метрополия из 40 объединенных городов общим населением в 20 миллионов человек. Автобан тонет в джунглях многоуровневых развязок, которые изящно перераспределяют транспортный поток вокруг Катовиц – столицы метрополии. Еще через 80 км все шесть полос упираются в предместья Кракова с его древними мощеными улочками, тем самым намекая – что Европа кончилась, а дальше – только украинские степи.

В моем багажнике – рюкзак со сменной одеждой, зубной щеткой и полотенцем. Пакет с вещами сестры, которые передали в прошлый приезд родители. Коробка с книгами, открытками и ложкой для обуви – последние вещи Марлен. Коробку решил отправить из Вроцлава – так быстрее и надежнее.

Сегодня две трети пути со мной попутчик – 31-летний поляк, но на слух моложе, сварщик через агентство где-то на немецком заводе. В его голосе радостная усталость – после ночной смены еще и день на ногах, с дорожной сумкой и сломанным ЖК-телевизором к жене и дочке, через всю Саксонию домой в Любин. Он рассказывает о дрезденских дискотеках, что не изменяет жене, что телевизор разбили, когда смотрели футбол, и что в Амстердаме ему было лучше, но зато теперь работа ближе к дому. После границы остановились купить злотых, курили у ночного обменника. Я стал постепенно уставать от польского, добавил громкости и втопил по опустевшей к ночи трассе.

Год назад я сам ловил попутки в восточном направлении. Ждал с рюкзаком знакомого из Ингольштадта, с которым раньше учились вместе. Он не любил ездить в потоке и поэтому подбирал меня ближе к полуночи, когда на автобанах становилось пусто. Тогда он был в пальто, а я в куртке. Мы говорили что-то о его практике в Ауди, будущей работе в Цюрихе, о его предстоящей командировке в Шанхай. Ухмылялся при одном упоминании моей нынешней фирмы, где, как мне тогда казалось, решалась судьба. Он тоже ездил к подруге в Краков, но мне было мало интересно. Мы говорили обычно минут двадцать, музыки у него почти не было, а от фарфорового немецкого радио я быстро засыпал, радуясь приближению встречи. Все сбылось - теперь мой знакомый живет в Швейцарии, иногда пишет в Facebook, а я езжу все той же дорогой на Восток как будто вместо него.

Высадив своего пассажира у подъезда, докатывал остаток пути уже по обычной узкой дороге – петляющей через лес, через какие-то мелкие населенные пункты со смешными шепелявыми названиями. Километров за тридцать до цели дорога превратилась в широкий проспект с остановками, магазинами и светофорами. Еще не видел Вроцлав с этой стороны – город казался огромным, просторным и очень знакомым. Обгоняя старые трескучие трамваи, успевал заглядывать в их окна – там стояли грустные девушки в наушниках позабытой славянской наружности – в сапогах и стильных куртках, с отстраненным взглядом, держась за поручни и раскачиваясь от неровностей рельсов, проложенных еще во времена Польской Народной Республики. Мне очень захотелось на день, а лучше на месяц – в трамвай, в теплую обувь, в наушники-вкладыши, прыгать с высоких трамвайных ступенек в слякоть.

В квартире друга моей сестры спал как убитый. Вечером перед этим смотрели националистический марш на рыночной площади. На обратной дороге слушал новости по радио: в Варшаве на аналогичном мероприятии задержали 120 человек, зато на юге дело ограничилось народными гуляниями и праздничными концертами. Объяснял сестре про неофашистов с бедного польского севера, почему их охраняют, разрешают пускать файеры, которые пугают отнюдь не только странствующих немецких пенсионеров.

А в остальном, Вроцлав – как Вена, Питер и Прага, только лучше. Больше всего мне понравился слоган: Wroc[love] – Love is a part of our name. Кафедральный собор – на заповедном острове, без реклам и магазинов. Центральная площадь – огромный квадрат с ратушей Коперника, которую все уже полюбили в интернете, но до сих пор путают с Прагой.

В этот раз я не был туристом. Я написал на коробке адрес и заплатил 12 злотых. Подержать не осталось ничего.

Прошел уже месяц, как я оставил Марлен на A9, автобанной парковке в сторону A4, идущего через Дрезден в Польшу - Вроцлав, Катовице и Краков. Она попросила меня не ждать и ехать прежде, чем приедет попутный водитель, с которым я договорился заранее. Я оставил ее на скамейке, с заплаканным лицом и рюкзаком, с которым мы вместе обошли пол Европы. В Венеции и Вероне, в Риме и Праге, в дождливом Портсмуте и морозном Мадриде – везде она брала с собой этот рюкзак. Туда вмещалось все, что ей было нужно в наших путешествиях. Вот и сейчас из всех вещей, что мы успели перевезти ко мне, она выбрала только то, что пригодилось бы ей на последнем отрезке нашего путешествия - дороги длиною в 5 лет. К сожалению,в этот раз я не мог поехать с ней. Вернее не захотел. Вчера отправил вторую партию ее вещей. Остались только книги, пара открыток и ложка для обуви.

Примерно за 2 недели до разрыва одним тихим вечером мы были в хорошем настроении. Хотели что-то сделать с нашими открытками – их накопилось огромное множество. В моей старой комнате в общежитии я клеил их двусторонним скотчем на облицованные деревом стены. Иногда взгляд падал то на одну, то на другую – напоминая о былых поездках. В нашем новом жилище мы решили расклеить их на свободной стене на кухне. Причем с замахом на эстетство: параллельно друг другу, но под одним общим углом к полу. Должно было получиться облако или даже летающая тарелка, планирующая над нашим обеденным столом. Я резал маленькие кусочки специальной липкой с обеих сторон малярной ленты, а Марлен выбирала место для следующей открытки – Париж, Прага, Хельсинки, Мальта, Хорватия, Альпы, Южный Тироль, Копенгаген... Это было сравнимо с радостью от наряжания ёлки в семь лет. Потом, когда мы уже лежали в постели, тишину то и дело нарушал какой-то звук из кухни. Я вышел посмотреть, вернулся со словами - «они облетают». Стена по немецкому обычаю была покрыта белой волнообразной штукатуркой, поверх которой мы расклеили нашу жизнь. Липкая поверхность подсохла, резиновая основа распрямлялась и некоторые открытки полетели вниз. Наутро и еще несколько дней после мы упорно подклеивали слетевшие карточки. Многие падали по многу раз, это вызывало раздражение, особенно у Марлен. Как будто она уже чувствовала в этом какой-то символизм. Я и сам понимал, что здесь замешана ирония высших сил. Еще тяжелее было осознавать, что уже не осталось ни сил, ни желания клеить и прижимать, и снова клеить.

Прямо напротив окна на кухне растет высокое дерево, с широкой кроной и мощными ветками. Как же красиво оно желтело в те дни! Каждое утро перед работой я подходил к окну посмотреть вечно зеленый европейский газон и опавшие желтые кленовые листья. Они не скручивались, не чернели, не гнили под дождем и почти всегда приземлялись изнанкой к земле. В один из последних наших дней, уже зная итог, мы смотрели на дерево вместе, чуть-чуть обнявшись, – другими глазами, с обреченностью людей, случайно убивших себя неосторожным выстрелом револьвера, висевшего на стене с начала спектакля. «Как красиво» - тихо сказал я. «И правда» - шепнула она. Уже оставшись один я каждый день снова подходил к окну, с каждым днем на ветках оставалось все меньше листьев. Мне казалось, что когда их не станет совсем – что-то умрет во мне навсегда. Одним тяжелым ноябрьским утром я вышел босиком из спальни к окну. Лежал первый снег, плотным слоем укрывший то, что мне было так дорого.

Конечно, она забрала свои открытки. Думаю, это первое, что она сделала – я не видел сборов. Не знаю, что чувствовала при этом. Забрала только свои карточки, оставив мои висеть на прежних местах. Теперь не смотрю туда, нет и мысли что-то делать с этим. Там теперь все в дырах.

Прорвался через вечерние берлинские пробки, кое-как припарковался на улице перед входом в отель. Безучастный рецепционист молча протянул мне ключ от номера. На вопрос о парковке ответил, мол, все занятно. Не задерживая взгляда на мне, снова отвернулся к монитору. Через два дня я случайно понял, что он тоже из наших, и простил ему угрюмость и равнодушие. Утром на рецепции сидела чуть более жизнерадостная русская женщина, которая разрешила мне заехать во внутренний двор. Для этого необходимо было огромным ключом отворить огромные железные ворота, зафиксировать их в таком положении, загнать машину, закрыть ворота и вернуть ключ на стойку регистрации. Как бы там ни было, за три года в этой стране я постепенно перестал раздражаться на наших людей, что бы они не вытворяли и с каким бы ностальгическим упорством не возрождали восточнославянский уровень сервиса, а также уныло-безразличное отношение к людям на чужой земле. Странно, но мне самому такое к себе отношение в чем-то приятно, когда не нужно сто раз здороваться, напрягать мышцы лица в бесконечной улыбке и желать на прощание хороших выходных. Вместо раздражения на «своих» я предпочитаю как можно более по-домашнему и на самом естественном русском языке отвечать им, надеясь с каждой ответной репликой слышать все четче мелодию их сильной души, задавленной неблагодарной эмигрантской жизнью. Очень часто это удается, и в этом весь смысл.

Раздраженный костюмом, галстуком и липнувшими к ногам брючинами, я отправился пешком в сторону мероприятия. Утро. Шикарный город, западный центр – район Зоопарка. Запомнил его еще в прошлый приезд. Тогда холод пробирал до костей, а дождь моросил как-то особенно горизонтально. Сейчас это была та самая золотая осень, о которой сто лет назад было принято восхищаться вслух, в стихах и с песней, а теперь о ней помечтал бы видоискатель хорошей фотокамеры. Плюс 20 в середине октября и плюс 25 на солнце. Метров за сто до входа улица вдруг превратилась в подиум для дорого одетых бизнесменов с именными карточками на внешних карманах пиджаков. Они переходили аллею туда и обратно в разных неположенных местах, говорили по телефону и друг с другом, чеканя шаг в безупречной обуви, наперегонки с гонимой теплым октябрьским ветром листвой. Мне предстояло влиться в массу этих деловых людей, по возможности раствориться в ней, привлекать минимум внимания и не нарываться на разговоры.

Я приехал не за информацией, а как турист в этнографическую экспедицию, отдохнуть от деревни и посмотреть на мир. Конечно, бесполезная статусная болтовня людей вокруг надоела очень быстро. Изображать собственную причастность к происходящему – еще больше. Запомнился завтрак с моим бывшим профессором из университета и министр транспорта на трибуне. Министр вел себя притягивающе харизматично, как подобает представителям власти. Публика снисходительно простила ему получасовое опоздание, оправдываемое задержкой на заседании правительства. Министр раздавал виртуальные миллионы на то и на это, и еще вот на другое – видимо, занимался привычным делом. На следующее утро на выставке раздавали изданную и напечатанную за ночь глянцевую газету, где рассказывалось о событиях конгресса предыдущего дня. Министр на первой полосе в четком фокусе что-то уверенно жестикулировал, красно-синяя размытость других лиц на его фоне видимо подчеркивала остроту мысли. Глазами журналистов и профессиональных фотографов мероприятие выглядело еще более круто, чем мне казалось до этого.

Вечером нас повезли автобусами на официальную часть в какой-то концертный зал, как мне показалось, даже за чертой города. Я ехал, молча смотрел на тысячи людей на тротуарах, сотни магазинов и кафе, пожалуй, единственного на всю Европу города, где Совок и Вавилон перемешаны слоями почти в равных пропорциях. Берлин – город 90-х годов, город моего детства.
Три тысячи человек, при галстуках и с бокалами вина и шампанского в двух огромных залах. Стоит сделать последний глоток, как тут же перед тобой вырастает официант, предлагая обменять пустой бокал на полный. Нас развлекал говорящий робот, который подъезжал к людям и предлагал сфотографироваться, а также фонтан со слегка подликеренной сгущенкой. Пара моих знакомых что-то увлеченно рассказывали о своей работе. Помню, что отвечал им что-то невероятно в тему из собственного скромного опыта. В середине зала, лишенная внимания толпы, сидела девушка за роялем в вечернем платье и скрупулезно играла джаз. Время от времени к ней подходили молодые загорелые и идеально стриженые немцы в белых рубашках, и, дожидавшись конца музыки, одухотворенно делали несколько хлопков, после чего с чувством безграничного достоинства удалялись. Уже за полночь я выбрался из этих дворцовых лабиринтов, по пути прощаясь с каждой из множества кем-то расставленных в коридорах девушек, указывающих дорогу к автобусу.

На третий день сразу после группового фотографирования я незаметно вырвался на волю, сел в экскурсионный автобус с открытым верхом у Европа-центра и проехал двухчасовой круг – с запада на восток и назад против часовой стрелки. Ранним вечером вернулся на гостиничную парковку, где была назначена встреча. Попутчица ехала в гости к подруге в город неподалеку от моего. Типичный случай: черт знает какой семестр, тема диплома – что-то о призраках и духах мертвых в средневековой живописи. После подробного рассказа о цели этой научной работы, понять хитроумный замысел которой едва ли хватало моего немецкого, слушали музыку. Километров за двести навигатор замаячил пробками по ходу движения,мы свернули с автобана на пустынные извилистые дороги, где так приятно включать дальний свет, а на скорости сто чувствуешь себя пилотом американских горок где-нибудь в крымском лунапарке.

Сегодня вторник. Несколько приятнейших дней в году, когда можно завязать шарф поверх пиджака без куртки или пальто. Мне почти 26, а я по-прежнему пишу ерунду об оранжевых шарфах. Последний такой был у меня в далеком 2006-м в России. Чемодан собрал накануне – одежду и ноутбук, а сегодня утром бросил его в багажник, чтобы не заезжать после работы домой. Завтра в Берлине конгресс логистов. Мой бывший профессор из немецкого университета выдвинул меня на какую-то премию, которую теперь предстояло получить. Ничего важного, просто некий диплом, за заслуги перед чьим-то отечеством. Каждая такая бумажка хоть и отражается новой строчкой в резюме, но едва ли делает меня более интересным человеком. Скорее наоборот.

Я бы мог напечатать десяток резюме и еще сотню визиток, поискать настоящего работодателя, составить заранее маршрут гуляния по выставке... Наверное, так сделал бы каждый из моих немногих знакомых – рвущихся в бой, ежедневно доказывающих себе и всем окружающим, что достоин быть здесь, и вообще, пусть только кто-то усомнится. Особенно это заметно у девочек из стран бывшего союза, которые готовы терпеть и просить, снова терпеть, переспрашивать, ждать звонка и перезванивать, репетировать перед зеркалом и записывать в блокнот. Я и сам был такой совсем недавно – через «немогу», через стыд и нервы. Поиск вакансий, выдумывание мотивации, верстка 20-страничных писем-заявок, любезности с отделами кадров, назначения и переносы встреч, чай/кофе – ах, ну отчего же нет? Это правила игры, от которой можно сойти с ума, если относиться слишком серьезно. Собеседование – не более чем взаимное пускание звездной пыли в глаза. Твоя фирма и работа как правило не имеет ничего общего с тем, что ты слышал на интервью. Как и ты сам в сравнении с собственной биографией. Но раз так принято, почему бы не поиронизировать прямо на эту тему прямо в разговоре с будущим шефом? Если повезет, он увидит в тебе человека, а если очень повезет – ты увидишь человека в нем.

Я не боюсь вопроса «а что ты здесь делаешь?». До тех пор, пока немецкие пенсионеры лечатся в итальянских Альпах за счет моих отчислений, я спокоен.

Не хочу думать о будущем – оно имеет еще меньше вкуса, чем здешние помидоры. Оно никогда не наступает – уже течет по губам и пальцам, уже вроде и съел, но ничего не почувствовал. Посолить – соленая вода. А если «результат» не приносит радости, значит нужно любить сам «процесс»? Буду просто ехать тысячи километров, пусть ноет спина, и горят мои деньги, пусть я даже один - пью кофе из стаканчика с крышкой. Будет ли смысл в движении?

Позвонили с незнакомого номера. Девушка попросилась на обратную дорогу в пятницу. Служба поиска попутных машин развита очень хорошо. Каждые несколько секунд на их сайте появляется новое предложение: маршрут, время, количество свободных мест и список языков, которыми владеет водитель. Последнее очень важно, ведь онлайн-автостоп – удел прежде всего слоняющихся по Евросоюзу романтиков из самых непредсказуемых стран. Примерный тариф – 6 евро за 100 километров. Такой способ передвижения гораздо быстрее и дешевле, чем поезда или автобусы. Я попросил 15 евро и назначил место встречи у отеля. Неплохо, если учесть стоимость бензина, а главное его расход. Соблазн просто оставить ногу на педали газа часто невозможно преодолеть. В результате, одна стрелка уходит вправо за 180, а другая – буквально на глазах клонится влево. Дополнительные 15 евро – не столько экономия, сколько индульгенция на свист в «закрылках».

Я решил, что в качестве подготовительных мер двух рубашек и одних глаженых брюк будет достаточно. Три ночи в гостинице, три дня анонимных семинаров и докладов. Так и хочется сказать: а я не поехал. Купил мотыля и пошел на реку.

Банальности, из которых состоит жизнь: 38-я минута рабочего дня в понедельник, первая чашка кофе и сотая попытка начать что-то описывать, чтобы окончательно не выпасть в пустоту. Начну с простых вещей – осени, дороги и леса, а дальше – как пойдет. Может быть, доберусь и до главного.

Вчера меня ослепил красный фонарь. Я ехал по самой левой полосе на участке, где проходила большая транспортная развязка: автобан А9, по которому я гнал из Берлина на юг, пересекался с А14, уходящим влево – на Дрезден, и вправо – на северо-запад. В октябре темнеет быстро, поэтому уже в половине десятого вечера чернота неба почти полностью слилась с чернотой асфальта, рассекаемой сверкающей разметкой на сотни и тысячи километров вдоль и поперек Европы. Здесь не принято освещать дорожное полотно фонарями, поэтому вождение автомобиля больше напоминает управление космическим кораблем: линии разметки будто лазером вырезаны в темноте. Несколько правых полос движения уводили часть потока на поперечный автобан, поэтому основная вереница фур, включая меня, сместилась влево. Проигнорировав ограничение 100 км/ч, я решил протиснуться между фурами и опорами эстакады, нехотя тормозя до 120 км/ч, как тут же был захвачен «большим братом». Штраф за превышение придет по почте через пару дней. В этой стране нет постоянного ограничения скорости, что давно не является тайной. Но не каждый знает, что поездки в Берлин именно по А9 уже стоили сотням и тысячам – сотни и тысячи.

Остаток пути – быстрый, бесшумный и радио вполголоса. Поворот ключа – отзвуком на четыре этажа. Поворот регулятора отопления – шипением в трубах до самого рассвета.

Небо – в градациях серого, от 15% до 70%. Улицы моего 40-тысячного города заполнены машинами. Волна начинается в начале восьмого и заканчивается без пяти восемь. Я еду против течения – в сторону чешского леса. Знаю наизусть расписание светофоров. Между моментом включения зеленого сигнала на перекрестке у дома и включением компьютера в офисе – 18 минут. Как я ни пробовал, за год работы в фирме еще ни разу не удалось опоздать. На протяжении этого года крепнет чувство, что ничего помимо пунктуальности от меня не требуется. Городской автобус менее точен: иногда он сбивает светофорный цикл своим внезапным появлением на перекрестке. На несколько десятков секунд его величество общественный транспорт блокирует встречное и поперечное движение. Даже после проезда автобуса зеленая фаза еще долго светит ему вслед.

Иногда в офисе что-то происходит. Звонит телефон, приходит мейл, в принтере кончается бумага. С одним клиентом договариваешься о дате погрузки, другому напоминаешь о сроках оплаты. Сегодня работы совсем немного. Это значит, что все идет хорошо: заказы производятся, машины грузятся, все заняты работой. Менеджеры типа меня нужны в основном тогда, когда начинаются проблемы: производство не успевает по срокам, груз не лезет в машину, клиенту не хватает документов для прохождения таможни. Но в такие дни, как сегодня, ничего не остается, кроме как заниматься «приятными вещами»: тихо писать программу для логистов или изучать статистику заходов на корпоративный сайт. Можно, правда, придумать повод и пригласить коллег на совещание, но это сомнительное развлечение – уже пройденный этап.

За год я понял, что в офисе можно заниматься чем угодно, даже писать этот текст. Главное – это столбики твоих продаж в Excel. Если они недостаточно высоки, следует подумать, как это убедительно объяснить. Но если есть прирост по сравнению с предыдущим периодом – пьешь кофе и читаешь Эхо Москвы.