Сегодня осужденная участница панк-группы Pussy Riot Надежда Толоконникова объявила бессрочную голодовку в связи с угрозой убийством со стороны заместителя начальника колонии № 14 Юрия Куприянова. В ответ на требование отменить 16-часовой рабочий день и устранить ужасные условия труда осужденных женщин в швейном цехе Куприянов, по словам Толоконниковой, 30 августа ответил: “Тебе уже точно никогда не будет плохо, потому что на том свете плохо не бывает”.
Гражданская активистка рассказала, что с того дня ей каждый день поступают угрозы от ряда осужденных, которые заявляют, что у них есть санкция от администрации на физическую расправу над ней.

Надежда Толоконникова, описывая невыносимую психологическую обстановку в жилом отряде и швейном цехе, просит ФСИН России рассмотреть возможность перевода ее в другую колонию, так как она опасается за свою жизнь.
В заявлении о голодовке Толоконникова сообщает о массовом нарушении прав осужденных женщин на производстве: несоответствии условий труда в швейном цехе установленным законодательством и Трудовым кодексом России медицинским и санитарным нормам, а также нормам техники безопасности и выработки осужденных.
В своем заявлении в Следственный комитет Надежда Толоконникова ходатайствует о применении в отношении нее мер государственной защиты.
Письмо Надежды Толоконниковой:
"В понедельник, 23 сентября, я объявляю голодовку. Это крайний метод, но я абсолютно уверена в том, что это единственно возможный выход для меня из сложившейся ситуации.
Администрация колонии отказывается меня слышать. Но от своих требований я отказываться не буду, я не буду молчаливо сидеть, безропотно взирая на то, как от рабских условий жизни в колонии падают с ног люди. Я требую соблюдения прав человека в колонии, требую соблюдения закона в мордовском лагере. Я требую относиться к нам как к людям, а не как к рабам.
Уже год прошел, как я приехала в ИК-14 в мордовском поселке Парца. Как говорят зэчки, «кто не сидел в Мордовии, тот не сидел вообще». О мордовских зонах мне начали рассказывать еще в СИЗО-6 в Москве. Самый жесткий режим, самый длинный рабочий день, самое вопиющее бесправие. На этап в Мордовию провожают как на казнь. До последнего надеются: «Может, все-таки ты не в Мордовию? Может, пронесет?» Меня не пронесло, и осенью 2012 года я приехала в лагерный край на берегу реки Парца.
Мордовия встретила меня словами замначальника колонии подполковника Куприянова, который фактически и командует нашей ИК-14: «И знайте: по политическим взглядам я — сталинист». Другой начальник (а колонией правят в тандеме) полковник Кулагин в первый же день вызвал меня на беседу, целью которой было вынудить меня признать вину. «У вас в жизни произошло горе. Ведь так? Вам дали два года колонии. А когда в жизни человека происходит горе, он обычно меняет свои взгляды. Вам нужно признать вину, чтобы уйти пораньше по УДО. А если не признаете — УДО не будет». Я сразу же заявила начальнику, что работать я собираюсь только положенные по Трудовому кодексу восемь часов в день. «Кодекс кодексом, но главное — выполнение норм выработки. Если вы не выполняете — остаетесь на продленный рабочий день. И вообще мы здесь еще и не таких ломали!» — ответил полковник Кулагин.
Вся моя бригада в швейном цехе работает по 16-17 часов в день. С 7.30 до 0.30. Сон — в лучшем случае часа четыре в день. Выходной случается раз в полтора месяца. Почти все воскресенья — рабочие. Осужденные пишут заявления на выход на работу в выходной с формулировкой «по собственному желанию». На деле, конечно, никакого желания нет. Но эти заявления пишутся в приказном порядке по требованию начальства и зэчек, транслирующих волю начальства.
Ослушаться (не написать заявление на выход на промзону в воскресенье, то есть не выйти на работу до часа ночи) никто не смеет. Женщина 50-ти лет попросилась выйти в жилзону не в 0.30, а в 20.00, чтобы лечь спать в 22.00 и хотя бы раз в неделю поспать восемь часов. Она плохо себя чувствовала, у нее высокое давление. В ответ было созвано отрядное собрание, где женщину отчитали, заплевали и унизили, заклеймили тунеядкой. «Тебе что, больше всех спать хочется? Да на тебе пахать надо, лошадь!» Когда кто-то из бригады не выходит на работу по освобождению врача, его тоже давят. «Я с температурой 40 шила, ничего страшного. А ты вот подумала, кто будет шить за тебя?!»
Мой жилой отряд в лагере меня встретил словами одной осужденной, досиживающей свою девятилетку: «Мусора тебя прессовать побоятся. Они хотят сделать это руками зэчек!» Режим в колонии действительно устроен так, что подавление воли человека, запугивание его, превращение в бессловесного раба осуществляется руками осужденных, занимающих посты мастеров бригад и старшин отрядов, получающих указания от начальников.
Для поддержания дисциплины и послушания широко используется система неформальных наказаний: «сидеть в локалке до отбоя» (запрет на вход в барак — осень, зима ли; во 2-м отряде, отряде инвалидов и пенсионеров, живет женщина, которая за день сидения в локалке отморозила себе руки и ноги так, что пришлось ампутировать одну ногу и пальцы рук), «закрыть гигиену» (запрет подмыться и сходить в туалет), «закрыть пищевую каптерку и чайхану» (запрет есть собственную еду, пить напитки). И смешно, и страшно, когда взрослая женщина лет сорока говорит: «Так, сегодня мы наказаны! Вот интересно, а завтра нас тоже накажут?» Ей нельзя выйти из цеха пописать, нельзя взять конфету из своей сумки. Запрещено.
Мечтающая только о сне и глотке чая, измученная, задерганная, грязная, осужденная становится послушным материалом в руках администрации, рассматривающей нас исключительно в качестве бесплатной рабсилы. Так, в июне 2013 года моя зарплата составила 29 (двадцать девять!) рублей. При этом в день бригада отшивает 150 полицейских костюмов. Куда идут деньги, полученные за них?
На полную замену оборудования лагерю несколько раз выделяли деньги. Однако начальство лишь перекрашивало швейные машины руками осужденных. Мы шьем на морально и физически устаревшем оборудовании. Согласно Трудовому кодексу, в случае несоответствия уровня оборудования современным промышленным стандартам нормы выработки должны быть снижены по сравнению с типовыми отраслевыми нормами. Но нормы лишь увеличиваются. Скачкообразно и внезапно. «Покажешь им, что можешь дать 100 костюмов, так они повысят базу до 120!» — говорят бывалые мотористки. А не давать ты не можешь — иначе будет наказан весь отряд, вся бригада. Наказан, например, многочасовым коллективным стоянием на плацу. Без права посещения туалета. Без права сделать глоток воды.
Две недели назад норма выработки для всех бригад колонии была произвольно повышена на 50 единиц. И если до этого база составляла 100 костюмов в день, то сейчас она равна 150 полицейским костюмам. По Трудовому кодексу об изменении нормы выработки работники должны быть извещены не позднее чем за два месяца. В ИК-14 мы просто просыпаемся в один прекрасный день с новой нормой, потому что так вздумалось начальству нашей «потогонки» (так называют колонию осужденные). Количество людей в бригаде уменьшается (освобождаются или уезжают), а норма растет — соответственно, оставшимся работать приходится все больше и больше. Механики говорят, что нужных для ремонта оборудования деталей нет и не будет: «Нет деталей! Когда будут? Ты что, не в России живешь, чтобы такие вопросы задавать?» За первые месяцы на промзоне я практически освоила профессию механика. Вынужденно и самостоятельно. Бросалась на машину с отверткой в руках в отчаянной надежде ее починить. Руки пробиты иглами и поцарапаны, кровь размазывается по столу, но ты все равно пытаешься шить. Потому что ты — часть конвейерного производства, и тебе необходимо наравне с опытными швеями выполнять свою операцию. А чертова машина ломается и ломается. Потому что ты — новенький, и в лагерных условиях нехватки качественного оборудования тебе, естественно, достается самый никчемный из моторов на ленте. И вот мотор опять сломался — и ты снова бежишь искать механика (которого невозможно найти). А на тебя кричат, тебя понукают за то, что ты срываешь план. Курса обучения швейному мастерству в колонии не предусмотрено. Новеньких сразу же сажают за машинку и дают операцию.
«Если бы ты не была Толоконниковой, тебя бы уже давно *********» — говорят приближенные начальникам зэчки. Так и есть, других бьют. За неуспеваемость. По почкам, по лицу. Бьют сами осужденные, и ни одно избиение в женском лагере не происходит без одобрения и ведома администрации. Год назад, до моего приезда, до смерти забили цыганку в 3-м отряде (3-й отряд — пресс-отряд, туда помещают тех, кого нужно подвергать ежедневным избиениям). Она умерла в санчасти ИК-14. Факт смерти от избиений администрации удалось скрыть: причиной указали инсульт. В другом отряде неуспевающих новеньких швей раздевали и голыми заставляли шить. С жалобой к администрации никто обратиться не смеет, потому что администрация улыбнется в ответ и отпустит обратно в отряд, где «стукачку» изобьют по приказу той же администрации. Начальству колонии удобна контролируемая дедовщина как способ заставить осужденных тотально подчиняться режиму бесправия.
На промзоне царит угрожающе нервная атмосфера. Вечно невысыпающиеся и измученные бесконечной погоней за выполнением нечеловечески огромной нормы выработки зэчки готовы сорваться, орать в голос, драться из-за ничтожнейшего повода. Совсем недавно юной девушке пробили ножницами голову из-за того, что она вовремя не отдала брюки. Другая на днях пыталась себе проткнуть ножовкой живот. Ее остановили.
Заставшие в ИК-14 2010-й, год пожаров и дыма, рассказывали о том, что в то время как пожар подбирался к стенам колонии, осужденные продолжали выходить на промзону и давать норму. Человека было плохо видно в двух метрах из-за дыма, но, повязав на лица мокрые платки, они шили. В столовую на обед из-за чрезвычайного положения не выводили. Несколько женщин рассказывали, как они, чудовищно голодные, вели в то время дневники, где старались фиксировать ужас происходящего. Когда пожары закончились, отдел безопасности колонии эти дневники старательно отшмонал, чтобы ничего не просочилось на свободу.
Санитарно-бытовые условия колонии устроены так, чтобы зэк чувствовал себя бесправным грязным животным. И хотя в отрядах есть комнаты гигиены, в воспитательно-карательных целях в колонии создана единая «общая гигиена», то есть комната вместимостью в пять человек, куда со всей колонии (800 человек) должны приходить, чтобы подмыться. Подмываться в комнатах гигиены, устроенных в наших бараках, мы не должны, это было бы слишком удобно. В «общей гигиене» — неизменная давка, и девки с тазиками пытаются поскорее подмыть «свою кормилицу» (как говорят в Мордовии), взгромоздившись друг другу на головы. Правом помыть голову мы пользуемся один раз в неделю. Однако и этот банный день время от времени отменяется. Причина — поломка насоса или затор в канализации. Иногда по две или три недели отряд не мог помыться.
Когда забивается канализация, из комнат гигиены хлещет моча и летит гроздьями кал. Мы научились самостоятельно прочищать трубы, но хватает ненадолого — она опять засоряется. А троса для прочистки у колонии нет. Стирка — раз в неделю. Прачка выглядит как небольшая комната с тремя кранами, из которых тонкой струей льется холодная вода.
Из воспитательных же видимо целей осужденным всегда дается только черствый хлеб, щедро разбавленное водой молоко, исключительно прогоркшее пшено и только тухлый картофель. Этим летом в колонию оптом завозили мешки склизких черных картофельных клубней. Чем нас и кормили.
О бытовых и промышленных нарушениях в ИК-14 можно говорить бесконечно. Но главная, основная моя претензия к колонии лежит в другой плоскости. Она в том, что администрация колонии самым жестким образом препятствует тому, чтобы хоть какие-либо жалобы и заявления, касающиеся ИК-14, выходили за ее стены. Основная моя претензия к начальству — то, что они заставляют людей молчать. Не гнушаясь самыми низкими и подлыми методами. Из этой проблемы вытекают все остальные — завышенная база, 16-тичасовой рабочий день и т.п. Начальство чувствует себя безнаказанным и смело угнетает заключенных все больше и больше. Я не могла понять причин, по которым все молчат, пока сама не столкнулась с той горой препятствий, которая валится на решившего действовать зэка. Жалобы из колонии просто не уходят. Единственный шанс — обратиться с жалобой через родственников или адвоката. Администрация же, мелочно-мстительная, использует все механизмы давления на осужденного, чтобы тот понял: лучше от его жалоб никому не будет, а будет только хуже. Используется метод коллективного наказания — ты нажаловался, что нет горячей воды — ее выключают вовсе.
В мае 2013 мой адвокат Дмитрий Динзе обратился в прокуратуру с жалобой на условия в ИК-14. Замначальника лагеря подполковник Куприянов мигом установил в колонии невыносимые условия. Обыск за обыском, вал рапортов на всех моих знакомых, изъятие теплой одежды и угроза изъятия теплой обуви. На производстве мстят сложными в пошиве операциями, повышением нормы выработки и искусственно создаваемым браком. Старшина смежного с моими отрядом, правая рука подполковника Куприянова, открыто подговаривала осужденных порезать продукцию, за которую я отвечала на промзоне, чтобы за порчу «государственного имущества» был повод отправить меня в ШИЗО. Она же приказывала осужденным своего отряда спровоцировать драку со мной.
Все можно перетерпеть. Все, что касается только тебя. Но коллективный колонийский метод воспитания означает другое. Вместе с тобой терпит твой отряд, вся колония. И, что самое подлое, те люди, которые успели стать тебе дороги. Одну мою подругу лишили УДО, к которому она шла семь лет, старательно перевыполняя на промке норму. Ей дали взыскание за то, что она пила со мной чай. В тот же день подполковник Куприянов перевел ее в другой отряд. Другую мою хорошую знакомую, женщину очень интеллигентную, перекинули в пресс-отряд для ежедневных избиений за то, что она читала и обсуждала со мной документ Минюста под названием «Правила внутреннего распорядка исправительных учреждений». На всех тех, кто имел общение со мной, были составлены рапорта. Мне было больно оттого, что страдают близкие мне люди. Подполковник Куприянов, усмехаясь, сказал мне тогда: «Наверняка у тебя уже совсем нет друзей!» И пояснил, что все происходящее — из-за жалоб адвоката Динзе.
Сейчас я понимаю, что мне стоило объявить голодовку еще в мае, еще в той ситуации, но видя чудовищный пресс, который включили в отношении других осужденных, я приостановила процесс жалоб на колонию.
Три недели назад, 30 августа, я обратилась к подполковнику Куприянову с просьбой обеспечить всем осужденным в бригаде, в которой я работаю, восьмичасовой сон. Речь шла о том, чтобы сократить рабочий день с 16 часов до 12 часов. «Хорошо, с понедельника бригада будет работать даже восемь часов», — ответил он. Я знаю — это очередная ловушка, потому что за восемь часов нашу завышенную норму отшить физически невозможно. Следовательно, бригада будет не успевать и будет наказана. «И если они узнают, что это произошло из-за тебя, — продолжил подполковник, — то плохо тебе уже точно никогда не будет, потому что на том свете плохо не бывает». Подполковник сделал паузу. «И еще — ты никогда не проси за всех. Проси только за себя. Я много лет работаю в лагерях, и всегда тот, кто приходил ко мне просить за других, отправлялся из моего кабинета прямо в ШИЗО. А ты первая, с кем этого сейчас не случится».
В следующие несколько недель в отряде и на промке была создана невыносимая обстановка. Близкие начальству осужденные стали подстрекать отряд на расправу: «Вы наказаны на потребление чая и пищи, на перерывы на туалет и курение на неделю. И вы теперь всегда будете наказаны, если не начнете вести себя по-другому с новенькими и особенно с Толоконниковой — так, как вели себя старосиды с вами в свое время. Вас били? Били. Рвали вам рты? Рвали. Дайте и им *****. Вам ничего за это не будет».
Меня раз за разом провоцировали на конфликт и драку, но какой смысл конфликтовать с теми, кто не имеет своей воли и действует по велению администрации?
Мордовские осужденные боятся собственной тени. Они совсем запуганы. И если еще вчера все они были к тебе расположены и упрашивали — «сделай хоть что-то с 16-тичасовой промкой!», то после того как на меня обрушивается пресс начальства, все они боятся даже разговаривать со мной.
Я обращалась к администрации с предложением уладить конфликт, избавив меня от искусственно созданного начальниками давления подконтрольных им зэчек, а колонию — от рабского труда, сократив рабочий день и приведя в соответствие с законом норму, которую должны отшивать женщины. Но в ответ давление лишь усилилось. Поэтому с 23 сентября я объявляю голодовку и отказываюсь участвовать в рабском труде в лагере, пока начальство колонии не начнет исполнять законы и относиться к осужденным женщинам не как к выброшенному из правового поля скоту для нужд швейного производства, а как к людям."
Надежда Толоконникова
http://pussy-riot.info/blog/2013/9/23/golodovka-nadi

Петиция в защиту Толоконниковой.
Похоже, речь теперь и в самом деле идет о том, выйдет ли она из зоны живой. С.Пархоменко ФБ
ПОДПИСАТЬ ПЕТИЦИЮ
www.change.org/ru/%D0%BF%D0%B5%D1%82%D0%B8%D1%86%D0%B8%D0%B8/%D0%BF%D0%B...

Выйдет, она настолько медийная персона, что побоятся.
Вот если б не пиарилась, если б не поднимали вокруг неё (них) такую шумиху по делу и не по делу, тогда бы могли и придушить незаметно. А так, молодцы общественники, своими манифестами, митингами, подписями, они её защищают. Иногда эти акции вызывают раздражение, недоумение даже непринятие... но они нужны, очень нужны, что бы у молодой женщины, матери был шанс остаться живой... что б не покалечили.
Конечно подписалась и буду подписываться под каждой, создавая массовость.

Лена! В тебе даже не сомневалась
Смотри
На фото - расписка в получении петиции, которая представляет собой папку из примерно 500 страниц с подписями поддержавших заключенную участницу панк-группы Pussy Riot.

Кстати, Андрей Тихонов тоже так считает

"Надя, ты знаешь, что я к тебе хорошо отношусь, несмотря ни на что. Но ты похоже не осознаешь, что угроза твоей жизни может исходить только из Лэнгли и прочей мировой закулисы. Режиму такая жертва не нужна. Это будет сто тысяч политковских, которые режим просто не выдержит. Так что либо начальник колонии - агент ЦРУ, либо самоубийца, либо ты что-то не договариваешь."
Если б быть хоть на грамм уверенной в их вменяемости, я бы тоже так думала, но имея опыт с Политковской... помнишь как он изголялся на пресс конференциях, что ему ну так невыгодна её смерть,что ашписдец. И убили её конечно врагипутина. А в тюрьме мало ли чего может случиться - бытовой конфликт, у кого-то крыша сьехала... стрелочника всегда найдут. На Ходорковского тоже ведь покушались, это что, от большого ума?
И тот факт, что всё это происходило в российской тюрьме их нихуя не смутил
Руководители ФСИН оказались замешаны в операции западных спецслужб по дискредитации высшего руководства страны. Фиктивное покушение на Ходорковского в 2006 году и последующие признания освобожденного исполнителя Кучмы организованы Эдуардом Петрухиным и Юрием Калининым.
http://vasilchuk-d.livejournal.com/2169.html

Полная версия нового письма Нади об условиях, в которых она находится со вчерашнего вечера после объявления голодовки. Начальник лагеря поместил ее в ШИЗО с пронизывающим холодом:
"ИК-14, второй день голодовки.
Спасибо тем, кто не остался равнодушным к рабским условиям жизни и труда заключенных в моей колонии, кто высказался в поддержку меня и моих требований.
Вчера, в 9.30 вечера, меня перевели в камеру ШИЗО, обозначенную начальником ИК-14 полковником Кулагиным “безопасным местом”. Я выступила против перевода, поскольку не считаю помещение меня в “безопасное место” адекватным решением проблемы. У меня неплохие отношения с осужденными, когда их искусственно против меня не настраивают. Проблема для меня – действия начальства, которое через отдельных подчиняющихся ей зэчек пытается оказать на меня давление и принудить молчать – например угрозой “отпиздить и убить”.
Угроза для меня исходит в первую очередь со стороны начальства. Особенно сейчас, когда я прорываю информационную блокаду, рассказывая о тех нарушениях в колонии, о которых ни один осужденный ИК-14 не смел рассказать, опасаясь оказаться на весь свой срок в ситуации тяжелейшего давления.
В помещении же ШИЗО я нахожусь один на один с администрацией. И не считаю, что это место является для меня безопасным.
В ШИЗО стоит невероятный холод. Это же старый, еще с советских времен изученный лагерным начальством ход – создание невыносимо низкого температурного режима в камерах ШИЗО, чтобы наказание превратилось в пытку. Мой статус от статуса “водворенного ШИЗО” отличается лишь тем, что я не ношу специального оранжевого ШИЗО-платья. Я могу ходить в своей обычной колонийской одежде, но даже 5 слоев кофт не спасают от пронизывающего холода.
Я сижу на узкой холодной скамье и пишу. Сидеть на кровати – или тем более лежать на ней – я не имею права. В режиме голодовки очень трудно сидеть и мерзнуть целый день: температура тела понижена, а голова кружится. Тусклый холодный свет, только холодная вода в кране. Это ШИЗО.
Я полагаю, что для избежания дальнейшего преследования меня со стороны администрации ИК-14 необходимо принять решение о моем переводе в другую колонию. Потому что для меня очевидно, что администрация оставшиеся 5 месяцев будет мне мстить за созданные начальству лагеря проблемы".
Надежда Толоконникова, ШИЗО ИК-14, 24 сентября.
А давайте сейчас все позвоним в дежурную часть УФСИН Мордовии и ФСИН России и попросим повысить температуру в камере Нади до человеческой, потому что спать в голодовке при 12 градусах очень сложно. Расскажите друзьям и попросите их тоже позвонить прямо сейчас.
Дежурная часть ФСИН Росии
Сайт - http://фсин.рф/fsin/details/
Телефон дежурной службы: 8-495-982-19-00
Дежурная часть УФСИН Мордовии
Сайт - http://13.fsin.su/kontaktnaya-informatsiya/
8-834-57-5-02-77
8-834-57-2-44-36
Звоните сейчас и просите - в соответствии с законом! - хотя бы 20 градусов.

«Притча о добром самарянине». Век XXI
23 сентября осужденная участница группы Pussy Riot Надежда Толоконникова, отбывающая наказание в Мордовии, заявила о том, что начинает голодовку и отказывается от работы в швейном цехе колонии. В прессе появилось письмо Толоконниковой, в котором она описывает массовые нарушения прав осужденных женщин на производстве, в частности – недопустимые условия работы, превышение рабочего дня, антисанитария, травля и издевательства, пытки, приводящие к инвалидности.
Комментирует протодиакон Андрей Кураев:
- Прежде всего я хотел бы отметить, что насколько омерзительна мне жизнь Толоконниковой до ее ареста, настолько ее поведение после ареста вызывает у меня уважение. Ее отказ застукивать других, ее верность собственной позиции, с которой я не согласен, — демонстрирует нам человеческую цельность.
Мы не раз на страницах нашей литературы, публицистики встречаем восхищенные отзывы наших врагов о героическом поведении наших солдат, офицеров и генералов. Отзывы французов, турок, германцев, даже фашистов, которые отдавали должное мужеству наших воинов даже в совершенно безнадежных ситуациях. Мы с радостью приводим свидетельства, что даже враги признавали это. Интересно, что мне неизвестно ни об одном аналогичном свидетельстве советского офицера – летописца Великой Отечественной войны, что советские офицеры с таким же уважением относились к отчаянному мужеству своих врагов. Но, пусть это останется в стороне.
Мы с восторгом пересказываем эпизод гибели наполеоновской гвардии в битве при Ватерлоо, и тот нецензурный ответ, который гвардейцы дали англичанам на предложение сдаться. Но вот вопрос: можем ли мы эти этические стандарты перенести на наших собственных недругов? Да, Толоконникова сознательно является оппонентом Церкви – не Церковь считает ее своим врагом, а она себя таковым считает. Но по гражданским этическим понятиям – и дореволюционным, и тем, которые в советское время у нас формировались, она достойно ведет себя в тюрьме. Разве не можем мы в этом смысле выразить ей некую человеческую солидарность?
Потратимся на сострадание
Критики этого обращения и те, кто заявляет, что «тюрьма – не курорт», кажется, напрочь вычеркнули из своей памяти беседу доктора Гааза и святителя Филарета (Дроздова). Придется ее напомнить.
Было заседание Московского городского комитета помощи заключенным, созданного по инициативе доктора Гааза. На нем обсуждался вопрос смягчения условий тюремного содержания. Когда он был поставлен, святитель Филарет сказал: а зачем? Дескать, людям тяжело, но «тюрьма – не курорт», и они должны выстрадать ранее совершенные свои злодеяния. Доктор Гааз ответил, что не все пребывающие в тюрьмах действительно виноваты.
Митрополит Филарет сказал:
«Вы все говорите о невинно осужденных, Федор Петрович, но таких нет, не бывает. Если уж суд подвергает каре, значит, была на подсудимом вина…
Гааз вскочил и поднял руки к потолку.
— Владыко, что Вы говорите?! Вы о Христе забыли.
Вокруг тяжелое, испуганное молчание. Гааз осекся, сел и опустил голову на руки.
Митрополит Филарет глядел на него, прищурив и без того узкие глаза, потом склонил голову на несколько секунд.
— Нет, Федор Петрович, не так. Я не забыл Христа… Но, когда я сейчас произнес поспешные слова… то Христос обо мне забыл» (Ф.А. Кони «Федор Петрович Гааз»)
Поэтому не стоит участвовать в апологии тюремных порядков, какими бы они ни были. Мне кажется, что перед нами такая вот евангельски чистая ситуация: человек кричит о его боли, просит о помощи, причем, не только себе – а тысячам людей, оказавшихся в такой тяжелой ситуации. Должны ли мы при этом корчить гримасы и говорить: «Нет-нет-нет, до тех пока нам на стол не положат экспертное заключение в трех экземплярах с печатью о том, что там действительно есть нарушения и проблемы, мы не будем тратиться на сострадание»?
Притча о добром самарянине: литургическое украшение или жизнь?
Когда евангельский самарянин проходил мимо избитого человека, он же не стал исследовать: а может это тот самый футболист, который только заявляет, что ему больно, а на самом деле ему не больно, а он просто штрафной у судьи выпрашивает. Он не стал спрашивать: «Слушай, а может тебя правильно избили, ты пацанам долг вовремя не вернул?» Он не стал требовать, чтобы этот иудей принял веру самарянскую. Он просто пришел и помог.
И мне кажется, тут самое время вспомнить горькие слова, которые часто говорят по поводу нашей общинной жизни: православное Евангелие целуют, но не читают. Такое впечатление, что притча о добром самарянине – это просто литургическое украшение соответствующего дня года, когда этот эпизод Евангелия читается, а в остальное время об этом стараются не вспоминать.
Реакция на это письмо из колонии показывает в тысячах комментариях в моем блоге, и в других, нравственное нездоровье множества людей, которые считают себя православными. Я не буду говорить о каких-нибудь сталинистах – не нам их судить. Они для Церкви чужие. А вот то, что те, для кого слова Евангелия должны быть дороги и значимы, реагируют так – это очень странно.
Кому нужна правда
Проблема состоит в том, что батюшки, которые бывают в тюрьмах, правды не скажут. Их просто перестанут туда пускать. У них есть оправдание – если они начнут говорить правду, то им перекроют кислород, и они не смогут помогать заключенным хотя бы в малом. Чтобы узнать правду, нужно спрашивать людей, которые вышли из этой колонии, отбыв там свой срок.
Если общественная реакция на такие выступления будет пугливой, то может заключенным в колониях и станет только хуже. Но если будет оказываться давление общественного мнения на эту систему, то есть надежда что-то исправить. Если эти факты будут иметь подтверждение, то, как минимум будут вынуждены сменить руководство колонии, а может и что-то более серьезное.
Я бы сказал еще следующее. Представьте себе, что такое письмо легло бы на стол Папе Римскому Франциску. Как вы думаете, его реакция была бы такой же, как у отца Всеволода Чаплина? Мне так не кажется. Поэтому для меня это уже вопрос о чести нашей Церкви. И я думаю, что, второй раз наступая на те же грабли, мы получаем граблями по лицу Церкви. Потому что выбор слишком предсказуем и однозначен: каждый раз наш епископат становится плечом к плечу с чиновниками с большими погонами и толстыми кошельками, не замечая реальной боли маленьких людей. И это становится системой. И люди это замечают. И у определенной части общества рождается чувство нравственной солидарности даже с хулиганскими антицерковными выходками.
Беседовала Ирина Якушева
http://diak-kuraev.livejournal.com/523548.html

Свидетельства из ИК-14
Светлана Бахмина рассказывает на Эхе Москвы, какие порядки в ИК-14
http://plushev.com/2013/09/24/12201/
Вот еще документ про ту же самую ИК-14, только ровно год назад -
http://gulagu.net/news/1563.html

Эх, эх, без креста...
Странная озлобленность вроде бы христиан в комментах вокруг письма из колонии.
Письмо ведь не об особых страданиях автора,а о мучениях тысяч заключенных женщин. Человек кричит о боли и унижении. В ответ вроде бы христиане говорят,что наши лагеря -лучшие лагеря в мире и что страдать там положено. Вновь скажу: вспомните диалог доктора Гааза и митрополита Филарета именно на эту тему.
Притча о добром самарянине явно осталась лишь литургическим украшением для таких людей. Их мышление вполне языческое и большевистское: ты должен заслужить право на мое сострадание и для этого прежде всего ты должен стать тотально "нашим".
Странно, что самарянин не ставил никаких предварительных покаянно-идеологических условий для своей помощи.
Если уж Евангелие не услышано, то и цветаевский - в годы гражданской войны - призыв тоже вряд ли будет расслышан: "ненависть, ниц! Сын - раз в крови!".
Что же касается моего отношения к автору письма, скажу так: сколь омерзительна мне жизнь Толоконниковой до ее ареста, столь достойным мне кажется ее поведение после. Нам нравится читать и цитировать восхищенные отзывы наших врагов о наших солдатах (офицерах, генералах), сражавшихся даже в безнадежных ситуациях до конца. Нас восхищает нецензурный ответ гвардии Наполеона, окруженной на поле Ватерлоо. Ну а сами мы готовы так же относиться к нашим недругам?
И еще после этого письма мне было бы интересно спросить жен гг.полицейских: каково им гладить и чистить мундиры своих мужей, пошитых руками плачущих и униженных рабынь?
http://diak-kuraev.livejournal.com/522945.html

получила сегодня

http://foren.germany.ru/showmessage.pl?Number=24912880&Board=common

laada, ну, во -первых, там написано
"В помещении же ШИЗО я нахожусь один на один с администрацией."
это означает, что она изолирована от остальных зеков и доступ к ней имеют только сотрудники администрации. Это и создаёт опасную ситуацию, ведь они при желании могут делать с ней всё что угодно, никаких свидетелей нет.
Во-вторых, я незнаю как там у них всё устроено, но даже если предположить, что Шизо находится в помещении администрации, то нет никакого противоречия. Ведь если в частном доме есть неотапливаемый подвал это не значит, что во всём доме низкая температура. В любом райотделе милиции есть камеры для задержанных, где температура может быть гораздо ниже, чем в кабинете у следователя, просто потому что кабинет хорошо отапливается, а камера отапливается плохо или не отапливается совсем.
Вот нашла про её колонию в Потьме.
http://www.liveinternet.ru/tags/%CF%E0%F0%F6%E0/

Сын Анатолия Марченко, умершего из-за голодовки в тюрьме Чистополя в 1986, Павел пожертвовал Агоре 70000 р. на защиту голодающей Нади в 2013-м.

http://foren.germany.ru/showmessage.pl?Number=24913051&Board=common
Что же в нём дешёвого? вполне эффективный способ понять по одному единственному комментарию - Человек перед тобой или залупа больной фурункулёзом свиньи.
http://foren.germany.ru/showmessage.pl?Number=24913017&Board=common

и далее: "Если б быть хоть на грамм уверенной в их вменяемости, я бы тоже так думала, но имея опыт с Политковской... помнишь как он изголялся на пресс конференциях, что ему ну так невыгодна её смерть,что ашписдец. "
Хм... ну да. С тобой тоже можно согласиться. Адекватность власти под большим вопросом. И эти постоянные попытки нащупать границы за которыми "русский бунт"... и неспособность оценить ситуацию, может привести к гибели как раз Толоконниковой.

Лен, когда я тему на тусовке открыла название написала от балды, первое что пришло в голову, а щас поняла , насколько оно удачное. Получился реальный тест на человечность. Не ожидала, что столько упырей повылазит, но зато были и приятные открытия людей мало или совсем не знакомых. Ну, а те, в ком я не сомневалась, лишний раз подтвердили, что я не ошибласьОбожаю вас всех мои красатулички

Petr Ofitserov пишет...
Сегодня весь день прошел под впечатлением от письма Надежды Толоконниковой.
И даже не столько того, что там описано, после рассказов о сталинских лагерях это уже не удивляет, к сожалению.
Весь день при разговорах с разными людьми вижу странную смесь чувств и эмоций. Когда говорю им о недопустимости такого отношения к людям, к тем, кто за той стороной колючей проволоки. Ответы похожи на те, что есть в разнообразии в сегодняшних комментах на разных сайтах - их много и разных.
Но для меня в них ужасно не то, что их много, а то, что среди них людей, которые искренне считают, что пытки и унижение в колониях часть наказания - большинство.
Даже среди вполне приличных людей, с высшими образованиями и вполне себе гуманных, таких тоже много.
Показателен разговор с одним близким мне человеком, который в ответ на мое возмущение сказал, с характерной заминкой: "Ну, вы-то туда попадете понятно ни за что, а другие-то сами виноваты..."
И ведь это всё не злые люди, просто проблема гораздо глубже, чем в простой жестокости душ.
У нас очень смутные представления о свободе и ее потребности для человека. Большинство людей, считают что тюрьма – это такая законная пытошная на длительный срок, и человек, помещенный туда должен страдать физически, а также морально из-за дополнительных ударов судьбы.
И как-то так получилось, что для огромного количества людей само по себе лишение свободы таким наказанием не является.
Лишение свободы, лишение права куда пойти вечером или какой фильм посмотреть, спать или читать, есть или выпить, а также лишение возможности выбора многих других видов деятельности свободного человека - само по себе уже тяжелое наказание.
Свобода – это физически необходимая вещь, ее наличие чувствуешь на уровне осязания.
Когда я выбил у следователя поездку в Воронеж к клиенту, уже, будучи под подпиской почти год, просто перейдя линию досмотра во Внуковском аэропорту, я сразу ощутил, как иначе пахнет воздух возможностей, понимая, что следующий день ты проведешь пусть и за работой, но в другом городе.
Свобода физического перемещения, свобода выбора деятельности – это невероятно много в нашей жизни, но мы не замечаем этого, пока не лишимся. Это как с воздухом, пока он приятен и в достатке, мы дышим спокойно, но стоит ему испортиться, или почему-то исчезнуть, мы это мгновенно и болезненно замечаем.
И лишение свободы - это уже серьезное наказание. Именно оно предусмотрено УК, а не пытки и унижения.!!!
Но самое страшное именно то, что люди здесь, на свободе, не понимают этого.
Такое осознание возможно лишь тогда, когда свобода для каждого человека становится самостоятельной ценностью, сравнимой с воздухом и семьей.
Только тогда, и только от тех, кто понимает ценность свободы, мы не услышим слов: «Они же там не на курорте».
Человек не должен быть наказан дважды за одно и то же. В наших тюрьмах и колониях именно это и происходит. Пытки, избиения, все то, что описано в этом и других письмах и рассказах, это давление на человеческое достоинство, давление до треска и распада.
Пеницентиарной системе деньги общество платит не за то, чтобы они воспроизводили Гулаг и Освенцим, а за то, чтобы они лечили само общество, в виде самых его опасных представителей, меняли их, улучшали, но не пытали.
Разрушение человеческого достоинства - плохой инструмент для перевоспитания преступников. В свое время в Нюрнберге, нацизм осудили, в том числе и за это.
Дело «Кировлеса» принесло мне много проблем, и обещает принести еще больше.
Но оно дало мне одну очень важную вещь – настоящее осознание физической ценности свободы. Осознания, которого раньше у меня не было, хотя говорил и размышлял об этом много: за чашкой кофе или кружкой пива.
Свобода - это то, что легко произнести, но сложно обрести для многих жителей нашей страны. Но обрести ее стоит каждому.
Свобода - это гораздо больше возможности напечатать что-то в интернете или поехать в Турцию летом.
Настоящее понимание свободы – когда ты дышишь ею как воздухом, и чувствуешь её необходимость для тебя.
Когда ты готов бороться за эту необходимость, в том числе и смиряясь с правом соседа на нее.
Только тогда когда каждый звук в этом слове будет действительно важен для большинства, только тогда мы получим реальные изменения в тюрьмах и вне их - в нашей стране.

Офицеров тоже виноват и в глазах сволочной власти его вина бОльшая. Я вообще удивляюсь, что ему дали срок меньший, чем Навальному. Толоконникова, Навальный, каждый по своему, обличают власть. А Офицеров отказался "сотрудничать" с властью, это преступление. Подлецы, в глубине души, ночью когда бессонница, знают, что они подлецы и именно поэтому они не могут выносить человека чести. Офицеров им каждый раз, только своим существованием напоминает насколько они подлецы. Он им укор...

У осужденной участницы группы Pussy Riot, которая объявили в колонии голодовку, отобрали питьевую воду. Об этом сообщает «Интерфакс» со ссылкой на ее супруга Петра Верзилова.
Он рассказал, что в ШИЗО, где находится Толоконникова, зашел офицер дежурной смены заявил, что обязан изъять всю питьевую воду. Постановление на изъятие сотрудник колонии не предъявил.
Через некоторое время офицер вернулся вместе с инспектором по ШИЗО и одной из осужденных.
«Войдя в мою камеру, дежурный офицер резко схватил меня за руки и больно сжал плечи, не позволяя двигаться. В это время осужденная производила изъятие всей моей питьевой воды, стоящей в камере ШИЗО в бутылках разной емкости», — сказала самаТолоконниковой.
Она уже направила главе ФСИН России и руководителю мордовского Следственного управления СКР обращения с просьбой расследовать этот инцидент. В твиттере арт-группы «Война» сообщается, что к Толоконниковой уже выехал следователь.
http://www.gazeta.ru/social/news/2013/09/26/n_3212709.shtml