Снова кутать бессмысленной рванью озябшие плечи,
Просквожённое дырами платье сводя на груди
Бесполезным движением, зная: закалывать нечем,
Всей горячкой свободы вмерзая в сегодняшний вечер,
И не ведая, сколько таких вечеров впереди.
И во имя чего,
И какого прозрения ради?
Неужели для края, где прячут в ладони лицо,
Где с гробницы следят за всеобщим участьем в параде?
Но мятежные дети ведут голубые тетради
И умеют их прятать от слепорождённых отцов.
Вырастай из наследства,
Из книжек и песен вчерашних,
Не робей оперяться, назначенный к жизни птенец!
Но в летейской воде окрещённый кораблик бумажный
Разверни и прочти:
— Умирать — это тоже не страшно,
Лишь немного тошнит,
Когда входишь в пятно на стене.
ноябрь 84 г.
ЖХ — 38512
ШИЗО
245
...Но только бы не думать о дороге —
Прогретой, пыльной, чтоб идти, идти!
Храни меня, храни, рассудок строгий,
Не отпускай узды на полпути!
Ещё нам долго вместе отбиваться
От каторжных удушливых ночей,
Осторожных снов — почти галлюцинаций,
Бессмысленных издёвок палачей,
Предательства уставших, и отравы
Их поцелуев... Сдохни, но снеси —
Не зная срока, не имея права
Сказать, что все, что больше нету сил!
Не позволяй слабеть, казни отказом
Ребяческое «больше не могу...»
В кромешный век — храни меня, мой разум!
Храни — и я тебя уберегу.
нояб. 84 г.
ЖХ — 385/3-4 Малая зона
246
А не пора ли обратно,
Мы так задержались тут.
Пересохнут наши каналы и ветры наши уснут.
Наши кони забудут руку, а планеты забудут бег.
Не пора ли, Отец,
От чужих берегов — к себе?
Все, что Ты велишь, мы оставим в этом краю:
И свое дыханье, и труд,
И печаль свою.
Но, пройдя из конца в конец эту землю,
Ты видишь сам:
Мы на каждой тропе опознаны —
По глазам!
Мы у каждой стены расстреляны —
Без суда!
Сколько раз умирать, пока Ты не скажешь «да»?
Не пора ли обратно,
Мы выплатили долги —
За себя, а потом еще за других.
Мы стократно преданы, все исполнено — что ещё?
Под какую лавину еще подставлять плечо?
Между двух врагов кидаться —
В какой борьбе?
И какое небо ещё держать на себе?
Наши кони ждут, Отец,
Наши травы медлят расти!
Посмотри — мы прошли все назначенные пути,
В здешний камень врезали
Все слова, что стоит сказать —
Ради права уйти,
Не оглядываясь назад.
дек. 84 г.
ЖХ — 38512
ШИЗО
247
Перед боем
Кони щиплют клевер на завтрашнем поле боя.
Полководцы
Мерят циркулями поля — выбирай любое!
Не политы
Муравьиные тропы еще ни свинцом, ни кровью.
Только утром —
Грянет, и бледный всадник лицо откроет.
Перед боем
Молодые солдаты слушают байки старых.
Офицеры
Пишут письма, а после кто-то берет гитару.
Затихают
К ночи травы на поле боя, и пахнет мёдом.
Только утром —
Грянет, и письма будут уже от мёртвых.
дек. 84 г.
ЖХ — 385 J2 ШИЗО
248
Если долго идти от автобуса снежной дорожкой,
Ориентируясь больше по звёздам, чем по фонарям -
То растает мороз на губах недозрелой морошкой
И покажется дом кораблём посреди января.
Как спасённые на борт, подымемся мы на ступени,
И откроется тёмная дверь под ледышкой ключа,
И привычно шарахнутся в стороны быстрые тени
Из компании тех, что шалят в пустоте по ночам.
В кухне кран заскулит по-щенячьи, услышав хозяев,
Заскрипит половица, ругаясь, что поздно пришли,
И молоденький месяц, за долгую вахту озябнув,
Сунет рожки в окно, как любая зверюшка Земли.
Мы огонь разведём,
Чтоб сходились к нам добрые люди,
Чтоб звенел и звенел колокольчик у наших дверей...
Если долго идти — это всё обязательно будет —
Посреди января.
Но которого из январей?
янв. 85
ЖХ — 38513-4
249
ЛЕДИ ГОДИВА
Как мне мало известно про вас,
Огнегривая леди!
Ни причины изгнанья,
Ни что с вами было потом...
Лишь обрывок легенды
О вашей безмолвной победе
Над властительным хамом,
О том, как вам были щитом
Затворённые окна
И строгая воля народа:
Не позволить глумленья!
(Ну как не любить англичан?)
Обезлюдевший город,
Закрытые глухо ворота:
Ни единой души —
Разве только считать палача.
Впрочем, был ли палач?
Может быть, я его сочинила?
Но в подобных делах
Как же можно обойти?
Как лукавит судья,
Как могильщик копает могилу —
Так палач ожидает
На каждом бессмертном пути.
Но глаза палача не видны
Сквозь разрез капюшона,
Как во все времена
(Может, им не положено глаз?)
В целом мире лишь двое:
Граф Ковентри, глядя с балкона,
Да безглазый палач
250
Провожают в изгнание вас.
Только топот коня
В переулках пустынных немеет,
Как забытое слово,
Что в шорох веков сорвалось.
Здесь заклинило время стоп-кадром,
И ветер не смеет
Шевельнуть небывалым плащом
Из тяжёлых волос.
Ах, отважная леди,
Пришпорим коня без боязни,
Да проедем насквозь,
Не считая годов и минут!
Как слоёный пирог,
Прорезая эпохи и казни,
И другие эпохи,
Которые следом придут!
Продырявим историю —
Нас она, что ли, жалела?
Срежем ратуши угол,
Пугая судейских крючков,
И в чужое столетье прорвёмся
С конем ошалелым,
Отразившим расколотый мир
Удивлённым зрачком!
янв. 1985
ЖХ-385/3-4
251
А когда тебя скосит в битвах —
Ты увидишь: люди пришли.
На тебя, ещё незарытого,
Они бросят комья земли.
И друзья, и просто знакомые —
Вон их сколько! Так странно разве,
Если брошенные комья
Обернутся комьями грязи?
Кто-то робко, а кто-то смело:
— Эка невидаль — за свободу!
Ты погоды для них не сделал.
Вот и грязь —
От плохой погоды.
янв. 85
ЖХ -38513-
Наш свод достаточно прочен -
Как холод стеклянной колбы.
Наш мир достаточно вечен —
Мы раньше погибнем оба.
Но всё же мы пишем письма
Пустынными ноябрями.
Ты разве не знал. Создатель -
Гомункулюсы упрямы!
И будут плодить упрямых,
252
Стыдящихся горбить плечи,
Умеющих с Божьим взглядом
Скрестить глаза человечьи!
Так разве странно. Создатель,
Что в ходе эксперимента
Не хватит на всех смиренья,
Отпущенного для смертных?
Мы будем друг к другу — рваться!
(Ох, береги приборы!)
На все Твои лабиринты —
Выдумывая порох!
На смертную нашу муку —
Слагая слова победы,
На боль — закусив улыбку,
Без стона — в Кого бы это?
Не Твой ли закон, что глина
Лишь крепче после обжига?
Что если едины двое —
Трубою нерасторжимы!
В мерцающую колбу
Вглядись и махни рукою:
Ну что Тебе — в целом стаде,
Ведь снова отбились — двое!
...Пора выключить рубильник.
Так что же Ты медлишь, Отче?
Что можно на нас обрушить
Ещё, кроме вечной ночи?
Какой Ты ещё назначишь
Своим гордецам — завет?
...Стоим, запрокинув лица
В невыключенный свет.
янв.85
ЖХ — 385/3-4

Что колышется в ритме прибоя —
Только то и вечно на свете.
В небе — чёрное и голубое,
А в столетиях — пыль столетий.
Что сменяется, то бессмертно...
Погоди, февраль, дай додумать!
Но летят воробьи со смехом,
Но с мороза весной подуло!
Сбросим шкуры и сменим души
На весенние, клочья шерсти
Оставляя — ни снов недужных,
Ни прошедшего, ни грядущего —
Не возьмём в апрельское шествие!
По ещё не просохшей тверди,
По раскинутым складкам века,
Уловляя нежданный ветер,
А придётся — так против ветра!
А когда протрубят к отбою —
Полыхнёт по глазницам снова
Небо — чёрное и голубое —
Бесконечно знакомым зовом.
февр. 85
ЖХ-385 13-4
254
ПРИЗВАНИЕ
Сегодня Господу облака
Вылепил Микеланджело.
Ты видишь — это его рука
Над брошенными пляжами.
Над морем и городом их несёт
И над шкурой дальнего леса,
И — слышишь — уже грохочет с высот
Торжественная месса!
Сегодня строгую ткань надень
И подставь библейскому ветру.
Смотри, какой невиданный день —
Первый от сотворенья света!
Исполнится всё — лишь посмей желать,
Тебе — и резец, и право!
Ликуют тяжёлые колокола,
И рвётся дыханье, и вечность мала:
Безмерна твоя держава!
Отныне ты — мастер своих небес:
Назначишь ли путь планетам?
Изо всех чудес — поверить себе —
Труднейшее чудо света!
Но какими ты вылепишь облака —
Таким и взойти над твердью...
Так встань перед миром!
Прямей!
Ну как?
Отважишься ли—в бессмертье?
март 85
ЖХ—385/3-4
255
Прошедший день издох и не вернётся.
Устроим же поминки попышней!
О да, я знаю: будет много дней
Таких же чёрных. Чем
Восточней,тем трудней
Брести сквозь них (удел первопроходца!)
Но медленная радость вечеров —
Живой водой по вымотанным жилам:
День пережит. Стихает кровь. Мы живы.
Пускай неласков край и век суров,
Но сумерек целебное питьё
Нас возвращает на иную землю,
Где с молодой отвагой мы приемлем
Свободу — и расплату за неё.
март 85
ЖХ—38513-4
256
Человек со свёрнутым в трубку ковром
Куда-то шагает вечером.
Вот сейчас он скроется за поворот —
И уйдёт, никем не замеченный.
И никто не узнает, что там на ковре —
Птицы или олени.
И откуда он взялся на нашем дворе,
Где матери — в окнах, а дети — в игре,
Где старушки в кивающем серебре
Держат памятью три поколенья?
Во дворе, где знают по именам —
Кто убит, кто жив, кто уехал,
И кого зовёт из чьего окна
Надтреснутая Пьеха!
Мимо стука костяшек за стёртым столом
И доцентова автомобиля —
Он проходит, неся на плече рулон
С чуть заметным запахом пыли.
Может, он на этом ковре живёт,
И, найдя подходящее место,
По-хозяйски велит: — Расстелись, ковёр! •
Предварив заклятьем уместным.
И ковёр развернётся со всем, что на нём:
С этажеркой и клавесином,
И с продавленным креслом,
И лампой с огнём,
И с играющим в кубики сыном.
А быть может, ковёр обучен летать —
И тогда, завершая прогулку,
Он шарахнется вверх, не оставя следа,
Из пустынного переулка.
257
И блаженно расправит упругий квадрат,
С южным ветром знакомый коротко!
А хозяин будет курить до утра,
Наблюдая мерцанье города.
А потом потеряется в синеве,
Обронив невнятное слово...
Чудак-человек,
Чужак-человек,
Чего и ждать от такого!
март 85
ЖХ— 38513-4
Лукавый старец, здесь ты не солгал.
Остановить высокое мгновенье
Нам не позволит вечное сомненье:
А может, выше будет перевал?
Ведь наш зенит ещё не наступил,
Н дымный запах будущей победы
Тревожит нас, и мы стремимся следом,
По-юному исполненные сил.
Но истинная наша высота
Неузнаваема, пока мгновенье длится:
Наполеон Аркольского моста
Прекраснее, чем под Аустерлицем!
И кто посмеет, будто птицу влёт,
Стоп-кадром сбить пернатую минуту?
По счастью, мы и сами, в свой черед,
Безудержны в стремлениях и смутах.
Всегда на шаг за завтрашней чертой,
Во всех свершеньях наперёд повинны!
И если время скажет нам «постой» —
Пройдём насквозь, плечом его раздвинув.
апрель 85
ЖХ—385J3-4
258
Сядь, закури. Мы вдвоём, но так ненадолго.
Мы ничего не успеем: этот сон не имеет конца.
Нам уже не узнать,
Что за книги лежат на полках,
Что за крыша над головою, что за лошади у крыльца.
Нас уже ждут, пора, и времени нету,
Чтоб говорить о годах, проведённых врозь.
Наше с тобой «вдвоём» — на одну сигарету,
На молчаливый миг —
Глаза в глаза и насквозь.
Знаю: мы что-то везём туда, где нас ожидают,
Что-то важнее нас и наших потерь.
Что ж, мы готовы в путь,
Но докурим, пока седлают,
И намертво сцепим руки, пока отворяют дверь.
май 85
ЖХ — 385/6 ШИЗО
259
ПЕСЕНКА
Быть бы мне цыганкой,
А тебе — ясным паном —
Я б тебе напела
Разлуку и встречу.
Быть бы мне росою,
А тебе — бурьяном —
Я к тебе сходила б
Каждый вечер.
Быть бы мне рекою,
А тебе — горьким морем —
Я бы твою горечь
По капле размыла,
Быть бы нашим семьям
В королевской ссоре —
Я к тебе босая
Убежала б, милый!
Жить бы мне на свете
Хоть ещё немного —
Ты б ко мне прорвался,
Раньше или позже!
О последней встрече
Попроси у Бога.
Говорят, Он добрый.
Говорят, Он может.
май 85
ЖХ - 38516 ПКТ
260
Ну не то чтобы страшно,
А всё же не по себе.
И обидно: вдруг сына родить уже не успею.
Потому что сердце сдае'т, и руки слабеют —
Я держусь,
Но они, проклятые, все слабей!
Я могла бы детские книжки писать,
И я лошадей любила,
И любила сидеть на загривке своей скалы,
И умела, в море входя, рассчитывать силы,
А когда рассчитывать не на что —
Всё же как-то доплыть.
Я ещё летала во сне, и мороз по коже
Проходил от мысли, что скоро и мне пора.
Но уже прозвучало: «Если не я, то кто же?»
Так давно прозвучало —
Мне было не выбирать!
Потому что стыдно весь век за чаями спорить,
Потому что погибли лучшие всей земли!
Помолитесь, отец Александр, за ушедших в море,
И ещй за землю,
С которой они ушли.
июнь 85
ЖХ —385/6 ШИЗО
261
ИАКОВ
Одиночества первый воин,
Без полка и без полководца!
Высшей доблести удостоен —
С грозным Богом своим бороться!
Ни защиты, и ни опоры,
Ни Его — за спиной — дыханья.
Первый опыт на равных спора,
Жесточайшее испытанье.
Но предстал — до зрачков подобен,
Но не дрогнул — Его работа!
Неподвластный страху и злобе —
До утра, до смертного пота
Схватку выстоявший с Бессмертным
Крепкой мышцей и сердцем мужа!
Не холопом Его, не смердом —
Честно силу Его — Ему же
Возвращая — без лести предан,
Без мольбы и паденья брюхом!
Самой гордой Его победой.
Торжеством Отцовского духа.
Первый призванный, кто ответил,
Первый, меченый сей десницей!
К дерзким внукам .в силе и свете
Приходящий, когда не спится —
Гранью мускулов, лбом упрямым,
В славе рваного сухожилья!
Чтобы в битвах не звали маму.
Чтоб считали за стыд бессилье.
Чтоб искать им пути — не стада,
Чтоб нести им в крови — свободу!
Им и жилы-то рвать не надо.
Бог и так узнает породу.
авг.85г. ЖХ - 385/2
262
Где-то маятник ходит, и плачет негромко кукушка,
Что считать ей часы, а не долгие годы для нас.
И в оставленном доме всё с той же заботой старушка
Закрывает по-прежнему ставни в положенный час.
Где-то в сумерках лампа горит, шевелится вязанье,
И хранятся нечастые письма, и ждут новостей.
А она, как обычно, печалясь одними глазами,
Без нужды поправляет портреты подросших детей.
И за что нам такое,
И кто перед нею не грешен?
И кому, уходящему, вслед не чертила креста?
Но кого она любит — да будет спасён и утешен.
И кого она ждёт — пусть, вернувшись, успеет застать.
сент. 85
ЖХ— 38512 ПКТ
263
Сизифом,
Который не принял издёвки Зевеса —
И вытащил камень!
Левитом,
Посмевшим откинуть с ковчега завесу —
И взяться руками!
Галчонком,
Разбившим окно, вылетая наружу
Из дома чужого —
Упорствую!
Если не мне, то кому же?
И снова,и снова:
Не холод —
Уже не достанет за гранью сознанья
(Там тёплые реки!)
Не время —
Гороховый шут, что тягается с нами
За слово «навеки»,
Но даже разлука —
Грошовой личиной, но даже неволя —
В погонах паяца!
Пожизненной мукой
Бессмертные души пугать — не смешно ли?
Так будем смеяться!
сент. 85
ЖХ—38512 ПКТ

264
Если волосы чешешь — забытая прядь
Означает дорогу.
Так поехали с Богом — чего нам терять —
От острога к острогу.
Нам железная щель повторяет мотив
Из берёз да заборов.
Напишите нам письма, за всё нас простив:
Мы ответим нескоро.
Бьётся щебень о днище, машину трясёт —
Видно, едем по шпалам.
И уже не до местных пейзажных красот —
Вот и щели не стало...
И какими краями теперь мы пылим,
И какими веками?
Все неровности жёсткого шара Земли
Ощущая боками...
Но сойдя, в неизвестно котором году,
Мы вернёмся, быть может.
Напишите нам письма. Пускай не дойдут.
Мы прочтём их попозже,
сент. 85
ЖХ —38512 ПКТ
265
Завтра ли, сегодня —
Обещали дождик,
Обещали с градом
Цветного горошка.
А я возьму сумку,
И ты возьми тоже —
Может, напоследок
Подбросят пирожных.
Ведь эти прогнозы —
Под знаком вопроса:
Синоптики — люди,
Могут ошибиться.
Теперь такой климат —
Циклоны да грозы,
Что радиоволнам —
И тем не пробиться!
У англичан с неба —
Собаки да кошки,
На Бермудах — вовсе
Дожди из лягушек,
А у нас — тряпки,
Рваные галоши,
Ненужные буквы,
Да мёртвые души.
Такие осадки,
Конечно, мешают,
С таким беспорядком —
Одно только горе:
Рваные галоши
Вредят урожаю,
А лишние буквы —
На каждом заборе!
Но это всё временно,
Завтра будет лучше.
Уже обещали
Цветного горошка!
Как свалится с неба
Огромная куча —
Так и нам с тобою
Отсыплют немножко!
Может, уже где-то
Прошёл такой дождик —
Говорят, в Калуге
Уже выдавали!
Так что не волнуйся:
До нас дойдёт тоже.
— Мужчина, вы крайний?
Я буду за вами!
окт. 85
ЖХ - 385/2 ПКТ
266 267
Здесь от сырости голоса садятся,
Но цементную слизь прошибут пока.
Не напрасно всей конницею толпятся
Над землей Мордовией облака!
Все-то знают они — как своею шкурой,
Всей-то грязи липнущей вопреки —
То задумчивы, то светлы, то хмуры,
Но всегда отчаянно высоки.
Здесь любое видело столько боли,
Что без крика стерпит острожный взгляд.
А не выдержит — заревет над полем...
Вы не чувствуете? хлеб горьковат!
Не убрать свидетелей крутолобых,
Не достать и в камеру не втащить!
Всё как есть обрушат они сугробом
Вам на крыши, зонтики и плащи!
Режет глаз непрошенная истина,
Не щадя ни умников, ни тупиц...
Белой совестью город выстелят,
Чтоб вам вздрогнуть, прежде чем наступить!
И уже другие теснятся в стаи:
Чьих дыханий слепки,
Чьей бабы стон?
Снова над Мордовией молча встали.
Нам отсюда видно их сквозь бетон.
окт. 85 г.
ЖХ-38512
ПКТ
268
А если не спится — считай до ста,
И гони эти мысли прочь.
Я знаю: меня уже не достать
И уже ничем не помочь.
Так не рви, сгорая в ночном бреду,
Белый бинт последнего сна!
Может быть, я скоро опять приду —
И тогда ты меня узнай.
Я буду ребёнком или кустом —
С ладошками нет нежней,
А ты нагадай мне с хорошим концом
Сказку — да подлинней.
Я буду травою или песком —
Чтобы было теплей обнять,
Но если я буду голодным псом —
Ты накорми меня.
Я цыганкой дерзко схвачу за рукав,
Или птицей метнусь к окну —
Но ты меня не гони, узнав.
Ведь я просто так — взглянуть.
А однажды в снег, или, может, в дождь
Ты в каких-то чужих краях
На котёнка озябшего набредёшь —
И опять это буду я.
И кого угодно, в любой беде,
Тебе будет дано спасти.
Ая к тому времени буду везде,
Везде на твоём пути.
окт. 85
ЖХ - 385/2 ПКТ
269
Озноб осеннего рассвета —
И сердце под его мотив,
Как вольница без права вето,
Немеет, бездну ощутив.
Ещё вихры седьмого лета
Хранят молочное тепло,
Но мстят холодные предметы:
Клеёнка, кафель и стекло.
И мать — холодными губами:
— Передник! Волосы! Постель!
...Убрать стакан. Сложить портфель.
И мёрзлый свет в оконной раме
Таким не кажется чужим,
Как этот каменный режим!
На сколько лет?
И кто упрямей?
...Отброшенной цепочки звон.
Захлопнуть дверь.
Скорее вон.
акт. 85
ЖХ-28512 ПКТ
270
Валерию Сендерову
Мы научились провожать.
От нас уходят, уезжают,
И нас порою провожают,
И рельсы, словно два ножа,
Взрезают белое пространство...
Мы начинаем жить со странствий,
И никого не удержать.
Как трудно развести глаза!
Но вот колёса — чаще, чаще...
Мы знаем: легче уходящим,
А остающимся — назад
Брести, с вокзальной пустотою,
Ходить по комнате, молчать.
И свет не хочется включать,
И чай заваривать не стоит.
Мы научились отпускать
Друзей отзывчивые руки,
Но на каком-то дальнем круге
Уже знакомая тоска
Нас настигает неуклонно,
Пожизненно
И поимённо,
Умея сердце отыскать.
А мы — её черновики,
Палитры сумасшедшей кисти,
Мишени беспощадных истин —
Мы все её ученики,
И знаем все её секреты:
Её ночные сигареты
И телефонные звонки.
Но ей не верность никогда
271
Не присягали мы, однако.
Клеймённые осторожным знаком
Её бессонного труда,
Не исчисляя счёт потерям —
Мы ей отчаянно не верим!
И в наши дерзкие года
Так легкомысленно свистим
Её жестокие мотивы
Лишь потому, что все мы живы,
И есть кому произнести,
Упрямо ей противореча,
Что предстоит когда-то встреча
Всем, расстающимся в пути.
нояб. 85
ЖХ-38512 ПКТ
детям тюремщицы Акимкиной
В этом году — семь тысяч
Пятьсот девяносто четвертом
От сотворенья мира —
Шел бесконечный снег.
Небесная твердь утрами
Была особенно твердой,
И круг, очерченный белым,
Смыкался намертво с ней.
Дело было в России.
В Мордовии, чтоб точнее —
В стране, вошедшей в Россию
Полтысячи лет назад.
Она за эту заслугу
Орден теперь имеет,
Об этом здесь регулярно
По радио говорят.
И песни поют — про рощи
С лирическими березами.
Поверим на слух: с этапа
Не очень-то разглядишь.
Зато здесь растут заборы,
И вышки торчат занозами,
И путанка под ветрами
Звучит, как сухой камыш.
Еще тут водятся звери:
Псы служебной породы.
Без них — ни этап, ни лагерь,
И ни одна тюрьма-
Испытанная охрана
Всех времен и народов:
Про них уж никто не скажет,
272 273
Что лопают задарма.
А небо над этим краем
Утверждено добротно:
Оно не сдвинется с места,
Хоть годы в него смотреть.
А если оно замёрзло —
Так это закон природы
Приводится в исполненье
В положенном декабре.
...Шел снег — четвертые сутки,
И в камере мёрзли бабы —
Совсем еще молодые:
Старшей — двадцать один.
— Начальница, — говорили, —
Налей кипятку хотя бы,
Позволь хотя бы рейтузы —
Ведь на полу сидим!
А им отвечали: — Суки,
Ещё чего захотели!
Да я бы вам, дармоедкам,
Ни пить, ни жрать не дала!
А может, ещё вам выдать
Валенки да постели?
Да я б вас вовсе держала,
Свиней, в чем мать родила!
Ну что ж, они заслужили
Ещё не такие речи:
Небось не будет начальство
Зазря сюда посылать!
Зима — так пускай помёрзнут,
Ведь не топить им печи.
На то и ШИЗО — не станут
Сюда попадать опять!
Небось не голые — выдали
Казённые балахоны.
Да много ли им осталось —
Дело уже к концу...
Они уже обессилели.
Лежат, несмотря на холод,
И обнаглевшие мыши
Бегают по лицу!
А впрочем, никто не умер.
Вышли, как отсидели.
И нечего выть над ними:
Калеки, да не с войны!
Кто — через десять суток,
Кто — через две недели...
А застудились — некого
Кроме себя винить!
Пускай отбывают сроки
Законного наказанья,
Да лечатся на свободе,
А тут и без них возня!
А что рожать не смогут —
Они пока и не знают.
Да, если толком подумать,
Не их это дело — знать.
Потом, конечно, спохватятся,
Пойдут по врачам метаться,
В надежде теряя разум,
Высчитывать мнимый срок...
Заплачут по коридорам
Бесчисленных консультаций,
И станет будить их ночью
Тоненький голосок:
— Мамочка, ты слышишь?
Ты меня слышишь?
Помнишь, тебе снилось,
Что ты родила?
Съели меня мыши,
Серые мыши.
Где же ты,
Где же,
Где же ты была?
Мама, мне здесь холодно —
Заверни в пелёнку!
Мне без тебя страшно —
Что ж ты не идёшь!
274
275
Помнишь, ты хотела
Девчонку,
Девчонку?
Что же ты,
Что же —
Даже и не ждешь?
...А в общем-то, что случилось?
Другие орут в роддоме.
Народу у нас хватает —
На миллионы счет!
Найдётся, кому построить
Заводы, цеха и домны,
Найдётся, кому дорога,
Найдётся — кому почет!
Ещё не такие беды
С лица истории стёрты —
Так эта ли помешает
Работать, петь и мечтать
Сегодня, сейчас — в семь тысяч
Пятьсот девяносто четвёртом!
...От Рождества Христова —
Неловко как-то считать.
дек. 85
ЖХ-38512
пкт

Плачет-огорчается
Зверь бурундук:
— Где же я орехи
Теперь найду?
Я ли не искал их
Столько дней?
Я ли их не прятал
Между корней?
Я ли не катал их
За щекой?
Каждый — облюбованный,
Каждый — мой!
Шляются тут разные —
Дурачьё!
Ну, нашёл запасы —
Спросил бы: чьё?
Нет, он лезет лапами
Прямо в склад!
Катятся орешки,
А он и рад!
Стал и ухмыляется,
Медвежья морда!
Клык тебе сломать бы
На самом твёрдом!
А ворона дразнит:
-- Тюфяк ты, матрас!
Запасай побольше
В следующий раз!
Ох я невезучий,
По-ло-сатый!
Бедные полосочки —
276 277
От первой до пятой!
Лапки мои бедные
И несчастный хвост!
Обобрал-ограбил
Нахальный прохвост!
Дать бы ему в ухо —
Да нету силы!
Что ж ты меня, мама,
Породила —
Такого нестрашного,
Небольшого?
Мама бурундучья,
Роди меня снова:
Чтобы горе горькое
Не постигло,
Если полосатым —
То тогда уж тигром!
30 дек. 85
ЖХ-38512 ПКТ
278
Звёзды все отлетели, но всё же посмеем желать.
Вот упала снежинка, не хуже звезды по размеру.
Загадай же нам чудо с ребячьей торжественной верой,
Ведь не зря тебе дерзкая гостья ладонь обожгла.
А за нею другая мятежно отбилась от стаи,
И по-птичьи неловко присела ко мне на плечо.
Ждёт ещё не бывалого слова, и медлит растаять,
И шепчу, торопясь и сбиваясь —
Ты знаешь, о чём.
А над нами уже декабрю не сдержать берегов!
Он в гусарской отваге, и щедрость его безупречна.
Но зима коротка,
Но мы молоды так бесконечно,
Что на наши желанья не хватит российских снегов.
янв. 1986
ЖХ — 385/2 ПКТ
279
СТАРИННАЯ ПЕСЕНКА
Ты прости, сестрица,
И маленький братик,
Что я не сказалась,
Не взяла с собою.
За Горелым лесом
Стану клюкву брати,
Одна-одинёшенька
Сердце успокою.
Стану клюкву брати,
Ягоды считати,
Забуду кручину —
Как и нет на свете...
За Горелым лесом —
Нехожено место:
Запою ль,заплачу —
Никто не ответит.
Как первая ягода —
Что кровинка птичья:
Лебединой паре —
На роду разлука.
А за ней вторая —
Ала кровь девичья:
Ехали татаре,
Стреляли из лука.
А ягоду третью —
Ох не буду трогать,
Обойду сторонкой,
Чтоб ночью не снилась:
Суженому завтра —
Дальняя дорога,
А вернется, нет ли —
На то Божья милость.
янв. 86 г.
280
Пространства гулкие высоких потолков,
Уже давно не виданные мною!
Консерваторских ветреных смычков
Прибежища, где тайна за стеною,
Где мысли стрельчаты,
Где странны голоса,
Где, как детей, торжественные своды
Нас бережно берут за подбородок
И заставляют подымать глаза!
Я к вам приду с измученной душой,
С ожогами, невидимыми глазу,
Как в синий лес полузабытых сказок,
Где всё всегда кончалось хорошо.
янв. 86
ЖХ— 38512 ПКТ
281
ПЕСНЯ ВОЛНЫ
Он оставил тебя и ушёл ко мне —
Так в чём же моя вина?
И сколько ни стой у Белых Камней —
Ты будешь стоять одна.
Так не мучь глаза на морском ветру,
Не ходи по кромке воды.
Я ведь снова, нахлынув, твой след сотру,
Как и все другие следы.
Потому что мой путь — на тысячи лет —
Указал, Кто мог указать:
Чтобы мне возвращаться к этой земле
И опять уходить назад.
И для звёзд — закон, и для рыб — закон,
И мужчине твоей страны
На роду написано быть рыбаком
До своей последней волны.
Он оставил тебя и ушёл ко мне —
Ты ведь знаешь, как он упрям.
А если ласка моя солоней —
То он ее выбрал сам.
Я выкину трубку к Белым Камням,
Я вынесу янтаря,
Но только не требуй его у меня:
Теперь он в иных морях.
Я сама ему постелю кровать —
Из морского шелка траву,
Я стану в губы его целовать,
Но обратно не позову.
И ты не дождешься, но до седины,
До последней боли в груди
По обычаю женщин твоей страны
282
Будешь к берегу приходить.
Ты ведь так же упряма, как он упрям,
И, конечно, когда-нибудь
Ты уйдешь за ним следом к иным морям,
А я продолжу свой путь.
И продолжит путь ваш упрямый род —
От берега, как и встарь.
И кто-то трубку его подберёт,
Придя собирать янтарь.
июнь 86 г.
ЖХ — 385/3-4
Малая зона
Словам — огня, и крепости — вину,
И лёгкости — смычку, и дерзкой славы!
И прадеды с улыбкою лукавой
Из тёмных рам отпустят нам вину —
За то, что хоть на вечер, хоть на час
Мы оживим забытую эпоху.
А если натворим переполоху —
Вольно ж им было просыпаться в нас!
авг. 1986
тюрьма КГБ Киев
283
СВИДАНИЕ
Всё равно нам с тобою не знать никогда,
Что нам завтра судьба обещает.
Наше дело — бесстрашие, если беда,
И спокойствие, если прощанье.
Улыбнись через силу, смотри мне в глаза —
Чтобы так и запомнить друг друга!
Нам не время ещё отпускать тормоза,
Не пройдя даже первого круга.
Мне не время по-бабьи ещё зареветь
На плече твоем, твёрдом от муки.
Пять минут — и меня уведут запереть
За воротами новой разлуки.
Громыхайте, ключи: нам души не сомнут
Штемпеля на обратном билете!
Будет время — и пять этих лютых минут
Нам зачтутся — за сколько столетий?
13 августа 86 г.
тюрьма КГБ Киев
284
Родина, ты мне врастаешь в рёбра!
Погоди, помедли, не теперь!
Я тебя так редко помню доброй.
Ты свирепа, как библейский зверь.
Снова дождик лупит по бетону,
Хлещет по решёточной броне.
Надышаться ветром заоконным
Дай мне сквозь намордник на окне!
Знаю: этой ласки ждать нелепо,
И смолчу, и боль не покажу.
Я возьму сегодня пайку хлеба
И на завтра корку отложу.
Сколько лет, склоняясь над стихами,
Мне их прятать, слыша звон ключей?
Сколько ты отмеришь мне дыханья,
Сколько лютых камерных ночей,
Родина? В твоих тяжёлых лапах
Так до стона трудно быть живой!
Скоро ль день последнего этапа,
Чтоб могла ты прорасти травой
Сквозь меня, затихнуть надо мною,
Ветер уведя за облака?
Впрочем, погоди ещё с отбоем:
Видишь — не дописана строка
Главная.
сент. 1985
тюрьма КГБ Киев
285
Цапля ходит болотом,
Ставит циркулем ноги.
Холод лежит над лесом
Зеленоватой тенью.
Воздух,серый и плотный,
Сам под крыло ложится.
Сверху — сумерки неба,
Снизу — пряжа растений.
Кто там играет с ветром?
Кто, изменяя голос,
Дважды позвал из леса,
Но не пошёл навстречу?
Луч забытого света
Зябко пробует воду.
Вот и пошёл кругами
Наш бесконечный вечер.
Звери, люди и птицы,
И голоса и блики,—
Все мы проходим рябью,
И исчезает каждый.
Кто из нас повторится?
Кто в кого перельётся?
Что нам нужно на свете
Для утоления жажды?
9 окт. 1986 г. Киев
286
Верьте мне, так бывало часто:
В одиночке, в зимней ночи —
Вдруг охватит теплом и счастьем,
И струна любви прозвучит.
И тогда я бессоно знаю,
Прислонясь к ледяной стене:
Вот сейчас меня вспоминают,
Просят Господа обо мне.
Дорогие мои,спасибо
Всем, кто помнил и верил в нас!
В самый лютый острожный час
Мы, наверное, не смогли бы
Все пройти — из конца в конец,
Головы не склонив, не дрогнув —
Без высоких ваших сердец,
Озаряющих нам дорогу.
10 окт. 1986 Киев
287
Ричарду Роджерсу
Страна задумчивых вокзалов
И вечно жалостливых баб!
Своих детей — силён ли, слаб —
Ты всех сомненьем наказала!
Твои вопросы — до рассвета,
Твои укоры — до седин,
И нет бесспорного ответа
Ни на один. Ни на один.
И как нам жить с тобой, такою?
Куда — с твоей землёй в горсти?
Ты смотришь, заслонись рукою:
Забыть? проклясть? перекрестить?
21 окт. 86 г. Москва
Где-то там, далеко-далеко, есть такая страна,
Мне знакомая с детства по книгам и вытертым картам.
Белый берег из моря встает, как из давнего сна.
Как мне страшно проснуться
И снова очнуться на каторге!
Где-то там меня ждали, когда я не чаяла жить,
Там мой друг разделял мои карцеры в клетке железной,
Там, вестей не имея,
Упрямо не верили лжи
И, годов не считая, упрямо спасали из бездны.
Написать бы — письмо не дойдет,
Телефон онемел со вчера,
Прилететь бы — но держат за плечи незримые сети!
Не ломайте железную клетку, мой друг,
Не настала пора.
Но пускай она будет последнею клеткой на свете!
30 окт. 1986 г. Киев
288
[
289
ЛАГЛЕ ПАРЕК
Не по-здешнему светлоголова,
С ясным взглядом и речью мудрой —
Принесла нам эстонское слово:
— Tere hommikust — с добрым утром!
В лагерях так медленны годы,
Но сквозь письма родина светит,
Но по русским сводкам погоды
Лагле ловит балтийский ветер!
...Шесть часов. Громыхают нары.
И в решётку сквозит рассветом.
Tere hommikust, Лагле Парек!
Мы вас помним. Знайте об этом.
нояб. 86 Киев
Лагле Парек — эстонка, получившая шесть лет лагеря
строгого режима и три года ссылки за работу в
эстонском самиздате и правозащитную деятельность в
Эстонии. Сидела вместе с Ратушинской в женском
политическом лагере.

290
Время складками ложится
И стекает по плечам.
Слышно: площадь веселится —
Ожидают палача.
Пьяны люди, сыты кони —
То ли хохот, то ли пляс...
В каждом доме на иконе
Беспощадно смотрит Спас.
Кто там в сумерках кружится?
Погоди, ещё светло!
Время петлями ложится.
Глядь — под горло подошло.
18 нояб. 86 Киев
291
исход
Всё повторяется в жизни, всё повторяется:
Вот опять ночная дорога и рука, в которой моя.
Всё изменяется в мире, всё изменяется:
Вот ещё поживёшь немного, и увидишь: часы стоят.
И не движутся чёрных стрелок витые пальчики,
И уходит из сердца рубцам и обидам счёт,
И молчит у креста твоего стоящая мачеха,
И, входя в последний туннель, ты знаешь,
Кто тебя ждёт.
А пока — ночная дорога, и тикают цифры точные,
И мотает нам километры не нами меренный путь.
И стоит моя недотрога, звезда моя полуночная,
Говорит: — Как начнёшь прощаться —
Смотри меня не забудь.
8 дек. 1986 Киев
292
Погодите ещё прощаться,
Погодите просить прощенья,
Погодите давать поручения:
Вы ведь знаете наше счастье.
Нету двери, чтоб нам не заперли,
Нету сети, чтоб не раскинули!
И другим так было — и запили.
И другим так было — и сгинули.
А теперь нас осталось несколько,
Вот и лупят — прямой наводкой!
Что теперь? Читать Достоевского?
Собирать по рублю на водку?
Но и так нас осталось мало.
Но стоять нам, как видно, насмерть.
Но сковал нас жестокий мастер
Из неведомого металла.
Может быть, сомневался в прочности?
Может, ждал от нас отречения?
Так давайте нам поручения!
Мы берёмся исполнить в точности.
Погодите ещё отчаиваться:
Вы ведь знаете наше счастье.
9 дек. 86 г. Киев
293
Царь Приам проходит по стенам,
А внизу клубится осада.
Как душа расстается с телом —
Без отчаянья и досады —
Из немыслимого покоя
Глядя в город — уже вчерашний,
Присягнув обреченной Трое,
Он не двинется с этой башни.
За высокий глоток прощанья
Он Ахилла просил о сыне.
Все исполнено. И отныне —
Никаких забот за плечами.
Посмотрите, люди и боги:
На лице — ни страха, ни боли.
Вот стоит он, седой и строгий —
Как раба отпустив на волю.
Вот ещё посмотреть на кровли,
Да на храм — беззащитно-белый.
А потом захлебнуться кровью
От стрелы, что уже запела.
ПИСЬМО ДОМОЙ
9 дек. 86 г. Киев
294
СВЯТОЙ ГЕОРГИЙ
Ax как много драконов на свете!
Что с того, что один убит?
Бьётся-бьётся в кольчугу ветер,
Брызжет облако из-под копыт.
А внизу — города, народы
И — квадратиками — поля.
Там веками ищут свободы,
Только ей не гнездо — земля.
Только там она — редкой гостьей:
Осенит — и махнёт крылом.
Плачут матери на погосте:
— Что ж вы, мальчики, напролом
Шли? На жизнь и смерть присягали?
Не спускали своих знамён?
Полегли — без крестов и регалий,
А над нами снова — дракон!
И откуда столько берется?
И куда ж ты смотришь, святой?
И солдаты, и полководцы —
На земной груди на крутой
Спят. Их видно оттуда, сверху?
Спят. Над ними свет голубой.
И на утреннюю поверку
Не поднять их простой трубой.
Что ж ты смотришь, святой Георгий?
И Георгий берет копье.
Над землёю — родной и горькой —
Красным заревом бой встает.
Но так много в мире драконов,
Много битв и ночных погонь!
И опять — упрямо, бессонно —
Скачет небом крылатый конь.
9 янв. 87 Бруэрн
298
ПЕСНЯ МАРГАРИТЫ
Снова ночь без тебя, и день без тебя — который?
Где ты, милый, в развилке каких дорог?
Грозовых облаков повисли тупые горы
И тебя сквозь них, наверно, не видит Бог.
Ах как я ненавижу хвалёные грозы мая,
Ах как я б растерзала всех, кто мучил тебя!
Мой родной, без тебя я стала, наверно, злая.
Нет неправда, не злая!
Но что мне делать, любя,
Не умея забыть ни на одно дыханье,
И вестей не имея, и не умея помочь?
Кто тебя пожалеет в безлюдных твоих скитаньях?
И какая ещё на тебя обрушится ночь?
Я сама, я тысячу раз сама виновата:
Как я смела тебя оставить в том октябре?
Но не знала, что будет так жестока расплата
За палящее солнце в тот день на Лысой горе.
Где тебя найти, подай мне лишь весть, я буду
Хоть в гробу, хоть в аду — в назначенный день и час!
Если Бог не поможет — так я обойдусь без чуда.
Я Его попрошу сегодня в последний раз.
27 нояб. 87 г. Чикаго
299
ПЕСНЯ ПОЛЕТА
Так седлайте скорей, пока
Не начался рассвет!
Дорога недалека —
Всего лишь на тот свет.
Всего лишь один круг
От старых дорог Земли.
Мы будем там поутру.
За нами уже пришли.
И ноздри коней дрожат
Под счёт последних минут.
Мы едем без багажа,
Сердца оставляя тут.
Так будем спешить, пока
Они не разорвались!
И шпоры — чёрным бокам,
Чтоб сразу — в гулкую высь!
Без пытки прощаньем — грянь
В глазницы — свод голубой!
Мы едем в такую рань,
Чтоб — ничего с собой!
Бессонный кромешный труд
И страх подойти к вратам —
Мы все оставляем тут,
Чтоб легче ответить там.
Чтоб, не отвернув лица,
В бестрепетный свет шагнуть •
Мы вам оставим сердца:
Сгодятся на что-нибудь.
Зфевр.87 Лондон
300
ДУЭТ
Мастер
И кто бы знал, что это так возможно —
Пойди гулять под вишнями в цвету,
Забыть про тьму, и злую пустоту,
И обо всём, что истинно и ложно.
Нам ляжет под ноги полынь-трава,
Друзья по ней простелят к нам дорогу,
И вступит счастье в давние права —
Как прежде. Только прошлого не трогай.
Мы все простили — значит, нет долгов,
Вино почти черно в тяжёлых кубках —
Так за тебя, тебя, моя голубка,
Пришедшая с нездешних берегов!
Так за тебя, спасающую нас
Движением руки, единым взглядом,
Одним упрямством пребыванья рядом,
Когда друзья ушли, и Бог не спас...
Маргарита
Это лишнее, лишнее, лишнее —
Ах не надо, не вспоминай!
Мы пойдём под цветущими вишнями
Видишь, как он нас ждёт, этот край.
Ты забудешь, забудешь, забудешь —
Перестанет болеть голова,
И придут к нам хорошие люди,
И задышат в камине дрова.
Ах не думай, не думай, не думай —
301
Больше нету ни слез, ни оков.
Мы же дома, мы дома, мы дома —
Навсегда, во веки веков.
Мастер
И кто бы знал, что это так возможно...
6 апреля 87 Чикаго
Дом под соломенной крышей
На берегу канала.
Белоголовых мальчишек
Стайка возле причала.
— Эй, перелетные птицы!
Месяц февраль на изломе.
Где вас найдет за границей
Грусть о маленьком доме?
Вам забывать не больно.
Но что у вас в сердце, птицы?
— Воды да колокольни,
Да красные черепицы.
5 февр. 87 Роттердам
302
СОНЕТ
Опять дорога и опять закат.
Опять поля печальные лежат,
И родина чужая под ногами.
А кто-то там над нами молча ждёт,
Напоминая о себе дождем.
Он знает все, что приключится с нами.
И сколько нам отмерено пути,
И то, куда нам велено дойти,
И что Он спросит, встретившись глазами.
А птицы чертят крыльями ветра,
А это значит, что и нам пора,
Но каждый путь мы выбираем сами —
Упрямее, чем прежде, во сто крат!
Опять дорога и опять закат.
7 февр. 87 Роттердам
303
МАРСИАНСКИЙ ТРИПТИХ
СТИХИ КРИСТИНЕ
Быть бы голубем в Амстердаме,
Вить гнездо под мостовой аркой.
Слышать плеск воды между снами,
Старый город с почтовой марки
Облетать по утрам дозором:
Все ли башни видны в тумане?
Затевать с воробьями ссоры
И души никому не ранить.
И не помнить сырого хлеба
Пополам с прошлогодним снегом,
И не знать о смертях нелепых,
О которых и плакать некому.
Быть бы голубем — мирной птицей,
В правоте своего бессилья!
Только боль моя не вместится
В голубином размахе крыльев.
Только проволокой колючей
Мне вонзилась родина в душу!
Что ж, наверное, это к лучшему.
Что ж, наверное, как-то сдюжу.
7февр.87 Амстердам
Самолётик летит,
Басом песенку поёт.
Два пилота в нем сидят —
Один с усами, другой без.
Нам усов не разглядеть,
Потому что высоко.
Самолётик не видать,
Потому что темнота.
Только видно огоньки:
Они сверху, мы внизу.
...Если с Марса поглядеть
Будет всё наоборот.
Вот котёнок идет —
Весь из лапок и хвоста.
Вот старушка прошла —
Из авосек и платков.
Вот трамвайчик бежит —
Из жестянок да звонков.
А вот мы, дураки —
Из вопросов и стихов.
...Если с Марса посмотреть
То останутся стихи.
304 305
Вот мы едем в метро,
Отражаемся в стекле:
Две косички, седина,
Чья-то шляпка набекрень,
Чьи-то серые усы
И усталые глаза,
Чьи-то тёмные очки,
И с перчаткою рука.
Все мы сами по себе,
Все стоим плечо к плечу.
...Если с Марса поглядеть —
Будет видно лишь траву.
11 февр. 87 Лондон
306
Татьяне Великановой
Засвети мне зеленый огонь среди ночи,
Я пойду на него напролом, как на свет из окна.
Что ты странно глядишь, почему так измучены очи,
Моя грустная кровь, моя вросшая в сердце страна?
Что ты поровну хлеба на всех не ломаешь, Россия,
Ты, меня научившая пайку делить пополам?
Что так горько в разлуке щемишь перехваченной ксивой,
И от каждой свечи что за тени встают по углам?
Засвети одинокий огонь, расстели свое поле —
Мне дорогу во тьме всё же легче найти, чем тебе.
Хочешь — я напророчу: не будет ни страха, ни боли —
Только ласковый свет на твоей непутёвой судьбе.
Погоди убивать — я тебе доброты напророчу,
И простят тебя дети твои, только слезы не лей.
Лишь огонь засвети, лишь решись на огонь среди ночи!
И не бойся: вот видишь — тебе уже стало светлей.
20 февраля 87 г.
Кембридж — Лондон
307
Ax как наша планета мучительно невелика:
Все ребячьи качели похожи одни на другие,
И всё те же гуляют по душам четыре стихии,
И всё так же внимательно смотрят на нас облака.
Мы въезжаем в весну, и сужаются рельсы на юг,
Но на север направлены птичьи тревожные стаи.
Мы апреля не ждём,
Но сердцами в него прорастаем
Так счастливо и трудно, как будто во славу Твою.
25 марта 87 Вашингтон
308
Где-то сад,
Там заморские птицы на ветках цветут.
Мне туда не попасть,
Мое место не там и не тут.
Почему же мне снится
Слабый утренний свет и крыло снегиря?
Ах, заморские птицы,
Вам тоже нельзя за моря.
А меня не пускает к вам в сад
Та решётка — далёко, в Перми —
Между мной и друзьями,
И поезд на стыках гремит:
— На этап, на этап!
Собирайся в пятнадцать минут,
Не бери барахла!
Твоё место не там и не тут.
И покуда они по этапам —
Ты будешь в пути.
Ах как птицы зовут оставаться!
Но надо идти.
22 марта 87 Нью-Йорк
309
Мы с тобой прозрачны как тени,
Потому что особенный вечер:
То ли стали удачно звезды,
То ли запахи в лад попали.
Даже робкие пальцы растений
Так доверчивы нам навстречу:
Мы сегодня сквозим, как воздух —
Ни мизинчика не примяли.
Хочешь, мы пойдем по заливу —
По пружинящей водной пленке,
Хочешь — с белками поиграем,
Хочешь — ветру почешем холку.
Шевелятся цветы на сливах,
Как младенцы в белых пелёнках,
Копошится трава сырая
И сверчок в темноте защёлкал.
Хочешь — тем же ему ответим,
Или крикнем ночною птицей,
Хочешь — кинемся прямо в небо,
Словно в пруд — и звёзды расплещем.
Как дрожит несёдланный ветер!
Нас там ждут, нам это не снится.
Что мы знаем про быль и небыль?
Видишь — ворон. Не бойся — вещий.
26 апр. 87 Чикаго
310
Снова чёрный кирпич
И заклёпки мостов,
И копчёная насыпь,
И запах железа.
Так похожи окраины всех городов,
Так похож перестук
Бесконечных отъездов.
И всё та же трава у обочин цветёт —
Почему-то всё жёлтым,
Упорно и странно.
И босая девчонка стоит у ворот,
Так мечтая увидеть
Далекие страны.
Что ж мы ей не успели махнуть из окна?
Убегая грохочут
Деревья и реки.
Сколько встреч по дороге —
Разлука одна.
Потому нам и грустно от слова «навеки».
8 мая 87 Линкольн

311
Звери уходят от нас перед смертью —
И правы.
Травы стоят до последнего ветра —
И правы.
Мертвые чайки не ждут
Деревянной оправы:
Море колышет их перья
В разводах мазута.
Стёртой монетой мы купим
Забытое право —
Медленно выйти на берег
И ждать переправы
С лёгкой душой,
Не печалясь о смене маршрута.
1 июня 87 Роттердам
312
В Италии барочиы облака,
И Тибр тугими петлями ложится,
А с выпуклых холмов слетают птицы,
И каждая дуга божественно легка.
Откуда мне известны наперед
Дождями полусмытая тропинка,
На солнечных часах проросшая травинка
И времени такой неспешный ход,
Как будто впереди все те века,
Что в эту землю врезали дороги.
И рано говорить об эпилоге,
Когда так бьётся каждая строка
И хочет жить...
В горах смеются боги.
А смерть не видит нас издалека.
28 августа 87 г. Рим
313
Кипарисы, как лошади, стоя спят,
Голубому свету воля дана,
А душе — покой, на все времена:
Что сегодня, что сотню смертей назад.
Мы кормили с рук облака небес,
Над подземным пламенем губы жгло,
Нас моря носили и прятал лес,
Отдавала дорожная пыль тепло,
Осыпал ночными звёздами Юг,
Север в ноги стлал горностай снегов —
И никто не верил, что нас убьют:
Ни один изо всех друзей и врагов.
Нас крестили белым крыла побед,
Красным в травы тек проигранный бой.
Но опять и опять к нам нисходит свет,
Что превыше земных забот — голубой.
/ сент. 87 Сериати
314
Подошед, сентябрь перевесил звезды пониже —
И в шторма до них рыбы доплескивают плавниками.
Огрубевшие волны ночами шлифуют камень,
И дома берегов затаились, и молча слышат.
Лепесток пространства свернулся и лёг заливом,
Горы встали, как псы, и тихо щетинят шкуры.
Человек сидит и чертит в песке фигуры.
В пару тысяч лет он откроет, как быть счастливым.
27 сент. 87 Рива Тригозо
315
Господи, я гражданин мира —
Как Ты когда-то велел.
В доказательство предъявляю дыры —
Оцени прогресс —
Не от стрел!
А от пуль со смещенным центром,
От жаканов и разрывных.
Мой экзамен — Твоя оценка,
Палачи в стороне: не до них!
Меж границ сегодняшних стран —
Бьюсь об стены, Господи!
Окровавленной рванью беру на таран,
Продираюсь лоскутом.
Ох и тяжко Твоё наследство,
Сын Человеческий!
Только б выдержать Твоё следствие,
Ну а там — приговор к вечности.
Тридцать три. Слабеют колена,
Но в отверстых глазницах — свет.
Ты уж Сам разбирайся с тленом:
Быть ему или нет.
сент. 87 Рива Тригозо
316
письмо домой
Есть на свете края, что вбирают глаза,
Есть такие до грусти красивые страны!
И вечерние горы — на все голоса,
И открытые всем скоростям автострады.
Сладок яблочный запах иных языков,
И доверчивы реки, где пляшут форели.
Далеко-далеко
От родных и врагов
По нерусским домам нас друзья отогрели.
К нам чужбина добра, да не в ней нам лежать:
Нам другую судьбу пригвоздили к ладони.
И дорожную обувь
Шнуруем опять,
Хоть и знаем, что больше не будет погони.
Только как позабыть свою землю в беде,
Раз по-русски крестили, когда провожали?
Мы когда-нибудь скажем
На Страшном Суде,
Что исполнили все, в чём клялись на вокзале.
Мы с другого плацдарма — всё в том же бою,
Мы тут губы кровяним о ту же свободу!
Пусть не мы отмеряем дорогу свою —
Дай нам Боже успеть —
От заката к восходу.
28 сент. 87 Милан
317
ГОВОРИТ ВЕТЕР
Доигрался, князь, до рабской клячи,
И, по чести, так тебе и надо!
Если бы не то, что Фрося плачет —
Я б тебе, бессмысленное чадо,
Облаками не темнил побега,
Травы б не разнеживал дождями:
Тешься с половчанкой под телегой,
Заедай обиду лебедями!
Ну да ладно: свищут за рекою,
Кони ждут; хлебни Донца по-волчьи!
И не бойся: смелым хватит боя,
А погони — это дело сволочи.
Ты уйдешь, противника не встретя,
Ты бобром рубец утрешь кровавый.
А тобой положенные кмети
Прорастут травой во княжью славу.
Но твои наследники в России
Восходя на крепостные стены
Прежде вспомнят бабку Евфросинью,
А уж там — бежавшего из плена.
26 нояб. 87 Чикаго
318
КРЕЩЕНИЕ РУСИ
Обыскали всю нашу планету,
Чтоб счастье найти за холмами.
Путь отметили городами,
Но счастливых находок нету,
И уже не вернуться к маме.
Не уткнуться в тёплый передник,
На вопросы прося ответа.
Только в детстве нам дан посредник
Между нами и белым светом.
А потом нам под сирым ветром
Серым камнем мостить дорогу.
Всё изведать и все отвергнуть,
Но, быть может, вернуться к Богу.
Безо всех счастливых открытий,
Сбивши ноги о серый щебень...
Не устань, Владимир-креститель,
Крест держать меж нами и небом!
7 июня Роттердам-Лондон
319
У вулканов зловеще дымили кратеры.
Стерегли границы — и днём, и ночью.
Популярные римские императоры
Уменьшали плату своим доносчикам:
Вдвое, втрое — в меру гражданской совести.
Все дороги вели неизменно к Риму.
Вдоль дорог распинали. Из римских оффисов
Шли приказы. Последствия были зримы
На крестах. Не надо валить на гуннов!
Пропылённым когортам светила слава.
Безнадежная цезарская фортуна
Улыбалась двусмысленно и лукаво,
Зная: каждый сей олимпийцам равен,
А по всем законам земли и неба —
Облеченный властью никак не вправе
Отказать доносчику в пайке хлеба.
30 нояб. 87 г.
Чикаго
320
ПОБЕДИТЕЛЬ ДРАКОНА
— Выноси меня, белый конь,
Выноси с перебитой жилой;
Отдыхать не судьба: мы живы
После всех боёв и погонь.
Пролетай небеса, и воды,
И снега — из последних сил:
Кто однажды глотнул свободы —
Не вернётся во тьму могил.
Выноси! Оживи ветрами
И травой, что кроет холмы,
Дай увидеть Того — над нами,
И Того, кто мудрей, чем мы!
Выноси!
И последним вздохом —
Помоги мне сладить с мечом,
Разделив «хорошо» и «плохо» —
Красной струйкой. Ты ни при чём,
Белый конь!
Тебя не пятнает
Эта грань — уходи , белей
Всех кто знает и кто не знает
Сей черты,
И плач матерей —
Да не метит пути, и звёзды —
Да не властны над бегом влёт!
Выноси!
Да ещё не поздно —
Всех друзей простить наперёд.
6 дек. 87 г.
321
ОТЦАМ
Видишь, папа, мальчик образумился:
Он старается у верстака.
Все точнее тонкая рука.
Он способный. Трудится до сумерек:
Видно, чувствует свою вину.
Ох уж этот переходный возраст!
Ты простишь его ребячий возглас:
— Мой Отец — во храме! И жену
Ты простишь за бредни, что внушала:
Ведь сама девчонка, хоть и мать.
Что с не'е возьмешь —
Она не знала,
Как легко ребенка потерять!
Ты забудешь знойный пыльный город,
Где, сбиваясь с ног, искал мальца.
А припомнишь так ещё не скоро!
Мальчику двенадцать.
До конца —
Больше двадцати. Ещё науку
Превзойдёт нехитрую твою
До того, как плотницкую руку —
Нецелованную —
В крест вобьют.
24 дек. 87 г.
Чикаго
я не знаю.
Пастушья звезда —
Как по-учёному звать —
Святая вода
Пала росою, и ранняя стая —
Над головой, и зелёное небо —
Над стаей,
И мной, и коровами.
Плакать нелепо.
Пальцы примёрзли к ладам.
Час до рассвета.
Господи, хочешь — отдам
Дудку — за это?
24 дек. 87 г.
Идёт человек по снегу,
Время дня не дано,
Как и номер года и века.
Сереет, но не темно.
У него под рубахой свиток
Или, может, стопка листков,
Что с эпохой ещё не квиты.
Идти ему далеко.
О, слово — ещё не дело,
Но гончие входят в раж...
Чернеют следы на белом.
Один экземпляр — тираж.
322 30 дек. 87 г. 323
Я проиграю лошадь — безнадежно.
Как все проигрывала в безнадежном споре:
Несбыточные вещи, и одежды,
И псов, и лошадей... лишь бы не море!
На море я не спорила ни разу:
Уж лучше на себя, и с потрохами —
Цыганкой защищённую от сглазу,
С ребячеством, слезами и стихами.
Всё проиграю — только бы не море!
Пусть ни коня и ни меня —
Волною
Оно смеётся в равном разговоре —
С другой девчонкой. Вовсе не со мною.
30 дек. 87 г. Чикаго
Гавриил печален с иконы,
Очи чёрным обведены.
Сколько лет ему слышны стоны
И упрёки моей страны!
Не светите ему лампаду,
Чтобы горе было видней!
Ничего объяснять не надо.
Посмотрите: ему больней.
Мы любви ещё не умеем,
Только страх сильны превозмочь.
Это с нашим лукавым змеем
Всей бессонницей бьётся ночь.
Но рассветным холстом суровым
Свят решеточный переплёт.
Сколько лет нам терзаться словом —
Тем, что ищем век напролёт?
30 дек. 87 г.

Вы знаете: друзья не все уходят.
Любимые не все в беде бросают.
Не все печали вечно колобродят:
Иные поболят и угасают.
Вы знаете, какое будет счастье
Чуть позже, но ещё на вашей жизни!
Так рвите душу — вдребезги, на части,
Прислушиваясь к чуждой укоризне!
30 дек. 87 г.
324 325
А.И. Солженицыну
Что такое — «менталитет»?
Это значит: сыт и одет
Никогда тебя не поймёт,
Хоть гори весь век напролёт.
Что такое — «страна рабов»?
Это значит — в твою любовь
Ни одна душа, ни одна...
Кроме русского пацана.
30 дек. 87 г. Чикаго
Пошли меня, Боже, в морские коньки
И дай мне осанку дракона,
Ребристую шкуру, шипы-плавники,
И море — судьбой вместо трона.
Умножь беззаботное племя моё,
Храни жеребят и кобылок,
Волнуй ненадёжное наше жильё,
Чтоб страшно и весело было!
Пусть море чернеет, гремит и встаёт
Стеной меж собою и сводом!
Я вспомню забытое имя Твоё —
Лишь только даруй мне свободу!
Да будет зелёная плотная соль
Мне вместо дворца и темницы...
Шаги.
Я смогу умереть как король.
Но я не хотел им родиться!
2 февр. 88 Итака
326
Так просто, так просто создать нашу землю:
Пускай она странных сердец не приемлет —
Но в колоб тугой закатать, да покруче,
А то что осталась — пустить бы на тучи
Немыслимых форм, сумасшедших изгибов —
Чтоб помнились мальчикам, грянув и сгинув.
Да зябких ракит подпустить наважденье,
Да льдам обозначить ночное движенье,
Да перечной россыпью птиц — на полсвода,
Да детского плача, да смутного года.
25 марта 88 Чикаго
327
МОЛИТВА
Все умеют плакать,
А радоваться — одна.
Богородице-дево, радуйся, не оставь!
Круче всей морей твоя судьба солона —
Так помилуй нас: научи улыбке уста.
Научи нас радости,
Непутёвых чад,
Как учила Сына ходить по твоей земле.
Мы теперь на ней себе устроили ад;
Научи не сбиться с пути в обозлённой мгле!
Погасила твои лампады моя страна...
Видишь, как нам души судорогой свело!
Всё страшней — суды, а заботишься ты одна —
Из поруганных риз —
Чтобы нам, дуракам, светло.
Ты одна умеешь — кого же ещё просить —
Отворять врата любовью, а не ключом.
Разожми нам сердца,
Чтобы смели её вместить,
Как умела разжать младенческий кулачок.
март 88 Чикаго
328
Олегу Геращенко в опале.
Возьмёмте Моцарта с собой
Во многомильную дорогу,
Простого счастия залогом
Возьмёмте Моцарта с собой!
Не надо вещи паковать:
Они истлеют под дождями,
И повстречавшиеся с нами
Друзья не будут узнавать.
Нам будет ветер как огонь,
Колодец будет как награда,
И скудных сумерек прохлада —
Как доброй мачехи ладонь.
Возьмёмте Моцарта с собой:
Всё остальное будет лишним.
Ведь мы за скрипкой не услышим,
Когда нам протрубят отбой.
29 марта 88 Чикаго
Она была стройна,
Зимой ходила с муфтой
И никому детей не родила.
Поэты ей писали
«ах ты — ух ты!»
И отмечали, что была бела,
И странно повела себя при встрече,
329
И обронила шпильку из волос,
И шёлк шумел — особенно под вечер;
Но слова не сказала на вопрос
Естественный,
Но не была печальна,
Когда положено:
Смеялась невпопад.
А если хором улицы кричали —
Опять была со временем не в лад.
И сгинула —
Ещё тогда, в двадцатых.
И ни креста, и ни родни: была!
Но не оставила —
Ни строчек на рассаду,
Ни длинного окурка,
Ни весла
Для «девушки с веслом».
И умыкнулась —
Непойманной! Ни логика, ни долг...
А сознающих долг — остался полк.
Куда же эта?
Где она проснулась?
Не нам гадать, смотря на облака,
Не нам судить, рождённым под капустой...
Потеря — ей же ей! — невелика.
Ведь пользы — ни на грош.
А всё же грустно.
28 апр. 88 Чикаго
330
36-му лагерю особого режима,
живому и убиенному.
— Как по матушке по Волге
Все княжны перевелись,
Как на матушке осине
Шестипалый вырос лист,
Да как батюшка скончался —
На кресте всея, всея...
— Сдохни, птаха-канарейка,
Подколодная змея —
Фиоле-то-вая!
— Как пошли наши ребята
На планету Колыму,
Порубили лес на щепки:
Не достанься никому!
Шепки — в пепел, да по ветру —
Забубенна голова!
Как дубинушка ни ухни —
Переделает сова
На сво-и сло-ва:
— Рас-ту-да,
Горе — не беда,
Мельница — по косточкам,
А в мельнице — вода...
Жер-но-ва,
Сдюжишь — чёрта с два...
Птаха-канареечка,
Ты ещё жива?!
Золочена клеточка,
Зёрнышки-корма...
Спи спокойно, деточка,
Не сходи с ума!
— Не шей ты мне, матушка,
Красный сарафан:
331
В кумаче-рубашечке
Веселится, пьян
Да на Лобном месте —
Кну-то-бой...
Дай ты мне, невесте,
Голубой покой!
Дай мне, канарейке,
Берёзовый крест-
Бабы в телогрейках —
С молитвой и без —
Поревут-поплачут
Надо мной...
Золотой калачик —
Не достать рукой —
Встанет над острогом
В тёмну ночь...
— Спой нам на дорогу,
Материна дочь!
— Как по матушке по Волге —
Струги белые...
Как на батюшке Урале —
Поседелые...
Мужики мои, жаленные, болезные!
Да под самым топором,
Да под лезвием:
Не юродивые,
Не солдатушки...
Без креста, под номерами —
Ребятушки...
Ой мальчишечки мои, ой весёлые!
Частоколами,
Протоколами —
Захороненные вживе —
Лишь бы мать жива!
На помятой да на ксиве —
Непонятные слова:
— За пра-ва...
28 апр. 88
Чикаго
332
Заседлайте мне лошадку —
да по кругу, да по кругу,
Натяните надо мною
пёстрый ситец расписной!
Да шарманку, да скорее,
да в погоню друг за другом:
Лебедь белая за мною,
чёрный конь передо мной!
Если точно-точно в полдень,
да на самой нужной ноте,
Да на самом развороте
взять покрепче удила —
То сорвёшься прямо в небо,
ощутив уже в полёте,
Как лошадка распускает
за тобою два крыла.
Вот сейчас — айда, лошадка!
Полетели! полетели!
До чего же всё на свете
сверху видно хорошо!
<
Выше, круче, голубее!
Вот — за облако задели...
До свиданья, мама-папа:
я вернусь уже большой.
13 апр. 88 Чикаго

333
Так серьёзно —
как ребёнок снизу: во все глаза!
Так морозно —
как этапный путь: никогда в назад!
Так смертельно —
как рубаху надеть перед тем, как лечь!
Огнестрельно
(Это значит — насквозь)
проникнет речь:
От бессонной матери, что встаёт на рёв,
Отговаривая ото страшных снов,
От безногого, порубленного войной
(Непонятны слова, но понятен вой),
Ото школьной доски под сухим мелком,
От угрюмой очереди за молоком —
До печёнок!
До мозга (кажись, спинной) —
Проникает, и властвует надо мной.
И уже не отпустит,
И я её
Не пущу в заморское забытьё:
Проросли (и я сквозь неё — трава),
Прикипели (татарским свинцом — в слова:
— Дайте крест!
И — хрип. И глазницы — ввысь.)
И уже не разнимут казённым «брысь!»
Лютой мукой плачено за любовь,
И не страшно банальнейшей рифмы «кровь»
Я — твоё дитя —
Незаконное,
Бесцензурное,
Заоконное,
334
На крыльцо в кожухе положенное,
Сытым змеем спьяна недожранное —
Присягаю —
От порванных вещих струн
До бухого мата на том ветру,
Что продул до косточек, на твоём:
Выживать — вдвоем,
Подыхать — вдвоём
Обрекаю себя — да твоим крестом!
И стою на том.
И паду — на том.
4 мая 88
335
Микола Руденко
Шесть тысяч — и свидетели берёзы —
Расстрелянных и взятых на ножи...
Про молодых черниц святые слезы
Хоть ты, лесная глина, расскажи!
Они кричали в тучи грозовые
Про Страшный Суд, разорваны в клочки.
И долго находили неживые
Предметы: крестики и башмачки
На этом месте. А мордвин, плетущий
Колючую ограду, был тогда
Курносым пацаном... Живи, живущий!
Но помни перед Богом те года.
перевод с украинского