«Так случиться может с каждым, если пьян и мягкотел.» Я напевал эту песенку себе в утешение, проходя мимо парковых скамеек и заглядывая под них в поисках пустых бутылок. Да, да! Бутылок! А что прикажете делать, если очень-очень кушать хочется, а в карманах – и рупь не ночевал!
Ну, если вам интересно – могу объяснить. Приехал я в Москву – как приличный человек. Цель была – обойти все музеи, изучить ВДНХ; если получится – попасть в театр на Таганке и в театр Ленком. Посмотреть там на живых Высоцкого и Караченцева. Чтоб было потом о чем рассказать браткам – шахтерам. В общем, планов – громадье… И началось все хорошо. Выставку достижений народного хозяйства за день всю облазил. А вот когда на музеи переключился… В Третьяковской галерее познакомился я с женщиной. Точнее сказать – она со мной познакомилась. Она меня научила, как надо на картины смотреть через дырку в кулаке. Чтобы рама в глаза не бросалась. Дама солидная такая. В темном костюме, в очках, никакой помады на ней. Слово за слово – разговорились. Она, как узнала – зачем я приехал – руками всплеснула. «Бож-же мой! И у кого-то еще поворачивается язык ругать современную молодежь! Уровень развития у нее, видите ли, низкий! Запросы, понимаете ли, примитивные! Вот стоит передо мной современный молодой человек, который приехал из-под Челябинска в Москву не на футбол! Не на концерт каких-нибудь звезд эстрады!» Ну, в общем, и так далее, и так далее. Я, честно сказать, с непривычки малость сомлел от удовольствия. Не приходилось мне про себя такое слушать. Я еще, помню, резко зарубил себе на носу:»Следи за языком! Соответствуй… непримитивному запросу.»
Пригласила она – звали ее Изольда – меня к себе. Вроде как альбомы испанских художников посмотреть и с мамой познакомить – чтоб утешить ее. Показать, что не вся нынешняя молодежь – алкоголики и наркоманы. Я замялся – с пустыми руками не привык по гостям шастать, а тут… Жевал, жевал мочалку, а Изольда мне и говорит: «Да прекратите вы выдумывать. Ничего не надо. Мы с мамой одну бутылку коньяка уже полгода пьем, и в ней еще больше половины.» Я встрепенулся: «Изольда! Один момент!» И нырнул в ближайший магазин. Там взял три пузыря коньяка «Арарат» и кучу всяких шоколадов. Этой… Изольде сказал: «Чтоб вам еще на полтора года хватило.» Какой приятный смех был у этой дамы…
В общем, вся эта история выеденного яйца не стоит. Мама ее оказалась вовсе и не мама, испанских альбомов там и в помине не было, и за полгода эта пара… искусствоведок, по-моему, вполне бы выдула железнодорожную цистерну коньяка. В три дня и три ночи они посадили меня на мель. Я вылетел в трубу. Даже неприкосновенный запас каким-то образом улетучился. Когда до них дошло, что коровка перестала доиться, они, не мудрствуя лукаво, поинтересовались у меня – есть ли у меня в Москве знакомые. По той простой причине, что им срочно приспичило ехать в Сыктывкар к тетке. Ну, ясно… Я только и спросил, одевая кроссовки: "А что, тетка – она тоже… художница?»
Вот такие пироги. С котятами. В первую очередь я, как Мимино, продал часы(в отличие от него – удачно). И, как в песне Владимира Семеновича(у него, по-моему, на любую ситуацию в жизни песня найдется!): «В Сочи рупь последний трачу – телеграмму накатал: «Шлите денег! Отбатрачу. Я их все прохохотал.»
Нда-а… Девять дней сидел я на диете. Правда, один раз повезло. Нашел я столовую, где хлеб на столах лежал бесплатный, чай в титане – тоже бесплатный. Картофельный гарнир стоил четыре копейки порция.(Я рассказываю о 70 – х годах.) И как-то ем я этот гарнир – чувствую, вроде жила какая-то попалась. Обсосал я ее, вытянул изо рта и – читаю на ней:»Беломорканал»! Мундштук от папиросы! Я ради смеха пошел показывать его официанткам. А они решили, что я хочу скандал закатить, и очень быстро принесли мне целое блюдо котлет – типа, на, ешь, только не ори. От я наелся тогда…А потом, как дед Щукарь, страдал. Хорошо, хоть в те времена туалеты бесплатные были…

Не – ет. Это в первый и последний раз поехал я отдыхать на юг со своим тестем. Сказать, что он пьет, как лошадь – это ничего не сказать! Он заправляется алкоголем, как танк горючим. Причем в отличие от танка тестю подходит горючее всех сортов и названий.
После прощального банкета, который нам на радостях устроили теща и ее дочь (моя, стало быть, супруга) я не мог протрезветь где-то две недели. Не успевал. Сопротивляться тестю было бесполезно – в этом смысле он тоже был, как танк.
В этом приморском городке – честно, не помню, в каком! – я жил однообразно до безобразия. Утром меня вытаскивал из постели тесть и мы похмелялись. У меня появлялось немного бодрости, и мы шли на пляж. Там я сразу ложился под тент и радовался кратковременному периоду покоя. Потому, что тесть на время забывал обо мне. Он погружался в морскую синеву, ревел, как морской лев, взбивал вокруг себя облака пены и выписывал круги вокруг… морских львиц. Отдыхающие дамы, глядя на его лысину и объемистый животик, снисходительно – презрительно кривили губы, но ухаживаний его явно не отвергали, потому, что на фоне ленивой, инертной мужской половины отдыхающей публики громогласная энергичность и непробиваемая жизнерадостность тестя производила на бальзаковских мадамов очень выгодное впечатление. Но… при всей своей слабости насчет поохмурять красоток – тесть, по его же выражению, вместо жеребячьих прыжков предпочитал сочетать приятное с полезным. В том смысле, что постоянное пьяно – веселое состояние оберегало его от супружеской измены. «Рожденный пить – это самое – не может!»
Ладно. Но при всей настырной убедительности тестя и моей душевной лени где-то в глубине у меня потихоньку зрел бунт. Я начал уставать от непрерывного питья, от постоянной жизни под чужую указку, от невозможности очнуться и посмотреть на окружающий меня мир трезвыми глазами.
Идея, которая у меня родилась, была проста, как… Надежда Константиновна Крупская. Однажды ко мне обратился сосед по лежаку на пляже. (Как я понял, он приехал на отдых всей семьей – с женой и двумя дочерьми вполне взрослого вида.) Сосед , усмехаясь, поинтересовался у меня: Приятель-то твой – бьет, бьет клинья, а все без толку. Бабы себе и помоложе кадры найдут. Неужели до него это никак не дойдет?» А я вдруг подсознательно напрягся и… воткнул в песок развесистую клюкву: « А ты знаешь, кто этот дядька? Это хозяин журнала «Высокая мода» из Риги. И в Москве у него модельное агентство. Так что ему до такой степени надоела эта «клубничка», - он рад без памяти, что его никто здесь не знает. Отдыхает он, понял? И эти бабушки-старушки ему и даром не нужны. Так, дурака валяет…» Сосед с приоткрытым ртом слушал меня, потом внимательно посмотрел на моего тестя.
После обеда я увидел вполне ожидаемую картину. Тесть сидел на скамейке, а к бокам его прижимались две дочки моего пляжного соседа. Довольный, как слон, тесть обо мне забыл!
Дня три я отсыпался и отлеживался. Этого времени мне хватило, чтобы набраться сил для сопротивления. Но, когда я зашел к тестю в номер и сообщил ему, что возвращаюсь домой – он медленно повернул голову, посмотрел на меня глазами, смотрящими в разные стороны, потом встрепенулся и проговорил: «Вместе поедем. Хватит. Хорошего понемножку.» Помолчал, потом оглянулся и добавил: «Меня тут с кем-то путают. Еще день-два – и я без порток останусь. Не на что будет обратно ехать.» И, что интересно, в поезде тесть вел себя тихо, пить меня не заставлял (да и сам… по чуть-чуть прихлебывал). Большую часть времени тесть сидел, подперев руками голову и задумчиво глядя в окно.

Давно это было. Можно сказать - в прошлом веке. Приехали мы в Москву по делам. И образовался у нас свободный день. Куда его девать? Денег было… можно считать, что не было. Решили мы – чтобы день этот как-то угробить - на экскурсию по Москве поехать. Узнали, где эта контора туристическая находится, и заявились туда. Там какая-то тетка чуть от счастья не умерла, когда нас увидела. Запихала она всю нашу компанию в автобус и… мы поехали. Так что б вы думали? Куда нас привезли в первую очередь? На табачную фабрику «Дукат»! Да, да! Можно было подумать, что эта фабрика – главная московская достопримечательность, и основная цель приезда гостей столицы - это научиться
разбираться в сортах табака, в производстве папирос и сигарет и… в том, что именно курят члены ЦК КПСС – которые курящие. Главный табачный мастер этой фабрики, явно неизбалованный вниманием посетителей худенький седоватый мужичок - в окружении робких экскурсантов поплыл от удовольствия, как мороженое в декольте. Помню, как он сидел, развалясь на стуле и, глубокомысленно щелкая себя по кадыку, самодовольно цедил : "Через эту глотку прошли все табаки мира!" А мы стояли вокруг него и смотрели ему в рот. И до того этому мастеру понравилось такое… галантерейное отношение, что он уже не мог остановиться и, когда нас повели по цехам, мастер поплелся за нами и все что-то бормотал про сигары Фиделя Кастро, и про то, что курить – оно не так уж и вредно – меру, говорит, надо знать. Но, что интересно – я на всю жизнь запомнил (благодаря этому мастеру), что все табаки подразделяются на скелетно-вкусовые и ароматические. В первых полно никотина, смолы и прочих… удовольствий. А от вторых – один запах. И крепость и вкус каждого сорта табачных изделий зависит от пропорции, с какой смешаны эти две разновидности. И что еще запомнилось – с комнату величиной агрегаты, которые измельчали табак. В кабинете у главного табачного мастера на столе стояла копия этих машин – совсем маленькая. Мы думали – сувенир, или модель. А оказалось, что это вполне рабочий аппарат, при помощи которого мастер делал «спецтабак». Начиная от поштучного перебирания листьев вновь привезенного на фабрику табака, и заканчивая личным досмотром за набивкой папирос-сигарет и их упаковкой – мастер сам неусыпно следил за партией изделий, которая шла… наверх.
Помню, мы с попустительства рабочих – им что, жалко, что ли? - набрали с собой в качестве сувениров пачек по двадцать спецзаказа – сигарет «Краснопресненские», которые – по словам главного мастера - курили члены Центрального комитета КПСС Косыгин и Подгорный.
А мой папаня курил папиросы «Казбек». Когда, вернувшись домой из Москвы, я отдал ему свои… сувенирные трофеи (сам я тогда не курил), отец из любопытства – ну, как же, сам Косыгин, да еще на пару с Подгорным! – открыл одну пачку и закурил. После пары могучих затяжек он сказал: "Тра-а-ава…ах-хы-хы!» И кашлял минут пять, никак не мог остановиться. А когда, наконец, успокоился, педагогически мне сказал: «Во-от! До чего краденое-то доводит!»

Я, ребятки, в политику не лезу. Я в ней нич-чего не забыл, и я по ней как-то не скучаю. Но – я могу запретить птицам вить гнезда у меня в голове. А вот летать над ней не разрешать – это уже не в моих силах. Так умный человек однажды про мысли сказал. Это я к чему? Да к тому, что когда я слышу в телеке, как государственные люди рассуждают об оздоровлении экономики, возрождении сельского хозяйства, мощном рывке в развитии индустрии и прочее и прочее из этого репертуара – я вспоминаю эпизод из моей разнообразной, многогранной, красочной… какой там еще… в общем, нескучной жизни.
Числился я тогда в конторе «Фундаментпроект» бурильщиком самоходной буровой установки. Как-то у них так получилось, что я единственный оказался, кто работал на станке СКБ – 4, (который способен бурить не только вертикальные, но и наклонные, и горизонтальные скважины. При желании можно было и в потолке дырку сделать.) И послали меня в срочную командировку в Новокузнецк.
Ну, приехал я туда. Мастер тамошний, когда мы с ним сидели и с помощью пузыря знакомились, постепенно выложил мне причины, по которым моя командировка была такая срочная и по которым меня напутствовали всякими воодушевляющими словами очень немаленькие люди нашей конторы. Если покороче – по словам мастера, кто-то от большого ума поставил сборочный цех комбината на карстовых пустотах.(Опять же – если попроще – после ледникового периода остались в земле ледяшки всяких размеров. А пришло время – они взяли, да растаяли. И остались в земле пустые места опять же всяких размеров). А сборочный цех комбината – это конструкция увесистая. У него под потолком ездили две кран – балки, и каждая - грузоподъемностью по сто пятьдесят тонн! Ничего так - нагрузочка? Ну и побежали трещины по стенам этого цеха. Что делать?А есть такой способ укрепления фундамента – с помощью так называемых инъекционных скважин. Вот я и приехал этим заниматься.
Подъезжали мы с утра (буровая установка была смонтирована на автомашине ЗИЛ – 131) к стене сборочного цеха и начинали бурить наклонную скважину. Если буровой снаряд резко проваливался вглубь – стоп! Вот он, карст. Мы сажали в скважину обсадную трубу, чтобы она не обсыпалась, и ехали на пять метров дальше – бурить следующую дырку. А к обсадной трубе начинали подъезжать один за одним бетоновозы, которые закачивали в эту трубу гель – цемент. И это продолжалось до тех пор, пока пустота не заполнялась полностью и цемент не начинал литься из трубы обратно.
Так, как я рассказал – так должно было быть. А на самом деле – мы были рядом и все видели – если дырка оказывалась уж очень прожорливая, шофер бетоновоза брал что-нибудь типа рукава от телогрейки, засовывал его в трубу и с помощью нашей пятиметровой буровой штанги проталкивал свою затычку поглубже. Потом продолжал закачку, и через пять секунд из трубы лился гель – цемент - дырка считалась заполненной.
Я не знаю, чем кончилась вся эта история со сборочным цехом (и цел ли он вообще?). Но всякий раз, когда я вижу на экране очередного спасителя отечества, мне все время мерещится, что он держит за спиной рукав от телогрейки.

Беседа на пляже в Анапе: «Пока у меня дача была – я никуда не ездил. И не потому, что не мог. Я никуда не хотел, кроме дачи. Нам с женой копание на огороде в радость было. Мы оба работаем, так что могли бы и на базаре все покупать. Так нет – свое вкуснее, и намного. Мы бы и не продали дачу ни за какие коврижки, просто приключилась история – страшно вспомнить. В нашем дачном кооперативе участились кражи. Стали лазить по погребам и вывозить подчистую банки с соленьями, вареньями, компотами – все подряд, в общем. И сторожей меняли, и замки пудовые вешали – все без толку. И один наш же дачник от большого ума установил себе в погребе замок – ловушку. И свое это «ноу-хау» разрекламировал по соседям. Моя благоверная вцепилась в меня – давай такую же… систему поставим себе. Что она, что я – нет бы, подумать сначала как следует. Поставили мы этот… капкан. Конструкция выглядела так – открываешь люк, спускаешься в погреб и на последней ступеньке обязательно задеваешь тонкую натянутую проволоку. Срабатывает пружина, и люк захлопывается. И закрывается на щеколду. И свет автоматически выключается. Все. Капец. Если не знать, где дырка, куда нужно засунуть палец и нажать железячку – изнутри люк никак не откроешь. Вдобавок его оббили листовым железом. Все смеялись с женой – самим бы не забыть про эту проволоку.
И как-то осенью навалились дела, заботы всякие – где-то месяц на даче не появлялись. Потом приехали, наконец. Глядь – дверь открыта. Замок не сломан – просто открыт. Заходим внутрь – все вроде на месте, и следов-то даже чужих нет. Я зашел в большую комнату, а жена пошла на кухню. Да-а… Никогда я не думал, что человек способен такие звуки издавать. Жена завопила так – никакая сирена не сравнится. И ультразвук ей в подметки не годится. А потом – глухой стук, вроде что-то упало – и тишина. Влетаю туда – жена без памяти на полу лежит, люк погреба открыт. Заглянул я туда… Да-а… В обморок я не упал, но… в кишках так заслабело, что еле удержал. В погребе сидело такое чудище… По общему виду-то человек, бородатый, лохматый и весь покрытый плесенью. Вонь перла из погреба – сногсшибательная.
Сначала я откачал жену, потом вызвал «скорую» и милицию.
Выяснилось, что не помнит этот мужик, сколько он просидел в погребе. Питался он там огурцами солеными и помидорами. Запивал компотами. И от такой диеты загадил весь погреб. А в милиции сказали – ваше счастье, что он живой. А помер бы – поехали бы вы по этапу. На нары, блин, на нары, блин, на нары…
Когда все утряслось, жена как-то ночью и говорит: «Давай продадим дачу. Не смогу я там… находиться. Я здесь-то… как вспомню это… кошмар этот, так сердце куда-то проваливается.» Так и продали. Зато теперь каждый год - то на солнышке жаримся и в море бултыхаемся, то просто поглазеть куда-нибудь едем. Германия, Египет… В прошлом году вот в Италии побывали. Красота!..»

Нда-а… Прочитал в интернете – казахстанское турагентство предлагает вариант отдохнуть и развлечься желающим, которые буржуйского уровня. Рыбалка на просторах седого Каспия. И там же – короткий… мемуар канадского производителя бурды, которой посуду моют. Описывает он, как каспийскую белугу ловил. Галантерейное, черт возьми, обхождение! Повезло ему, попался на крючок белужонок. Вытащил посудомойщик свою добычу с помощью аборигенов на палубу катера. Со всякими предосторожностями и извинениями вытащили у белужонка крючок изо рта, помазали ранку мазью – чтоб быстрее заживало, сделали историческую фотографию и – кинули канадский трофей обратно в воду. Типа, плыви дальше. У меня чисто непроизвольно, сразу по прочтении вопрос родился – а, извините за выражение, на хрена было вообще ловить ее, эту осетрину? Ехал, значит, рыбачок из Канады за тридевять земель, чтобы сфотографироваться на память в обнимку с рыбой. И ведь очень неслабые бабки он за эту возможность отдал!
А еще вспомнил я начало семидесятых годов прошлого столетия. В Гурьеве – это где
река Урал впадает в Каспийское море – каждую весну большая часть мужского населения готовилась к событию, которое всех очень интересовало и радовало. Это – нерест севрюги – одной из разновидностей осетровой породы. Представляте себе? Плывет по реке страшное количество рыбы, а в пузе у нее – как в банке – лежит черная икра! И сама по себе эта рыба после небольшой переделки становится уже не рыбой, а копченым балыком, от которого, если попробовал – оторваться очень тяжело.
И каждую ночь во время хода рыбы на реке шла натуральная война. Рыбнадзоровские катера с поставленными вдоль бортов мешками с песком – защита от дроби и картечи – таскали по реке всякие крючья, цепляя и сгребая браконьерские снасти. А браконьеры палили с берега по рыбнадзору из обрезов.
Когда я первый раз столкнулся со всем этим делом – душа моя была целиком и полностью на стороне мирного населения, которое нехороший рыбнадзор лишал возможности покушать своего же, родного деликатеса. Но после того, как однажды утром мы прошлись по берегу Урала, и я увидел множество собак, которое кушало осетрину – до меня постепенно дошло, что не все так просто. Оказалось, бракаши вспарывали пойманной рыбе брюхо, забирали икру, а все остальное – бросали.
Вот так вот. Все познается в сравнении – подумал я, вспоминая канадского любителя экзотики с белужонком в обнимку.

У меня есть такое подозрение, что первый турист был человеком со склерозом. Давно это было. Поехал он как-то по своим важным делам далеко-далеко. По тогдашним понятиям. И на лошадках он ехал, и на кораблях плыл (аэропланов тогда еще не придумали), и пешочком тоже шел. И вот как-то раз на очередном постоялом дворе проснулся этот путешественник, глянул на рядом лежащую заспанную служанку и – вдруг задумался: «А какого хрена я здесь делаю? Если трезво разобраться…» До-о-лго он думал. Но так и не смог вспомнить – в честь чего он сорвался из дома и лазает по чужеземным странам. Но – чтобы избежать конфузной ситуации и утихомирить комплекс неполноценности(не знаю – был в те времена такой комплекс?) на всякие вопросы: « Куда и зачем едете?» отвечал с жизнерадостной улыбкой: « На мир посмотреть, да себя показать. Неохота помирать, так и не увидев ничего, окромя своей деревни!»
Слушали его люди, смотрели на его светящуюся от удовольствия рожу – и начинали чувствовать, что им тоже… чего-то не хватает. Начинали с тоской вглядываться в линию горизонта, с мрачным удивлением рассматривать свое семейство – бацилла оказалась очень заразной! – потом с разбойничьим посвистом махали руками и срывались с насиженного, привычного места. Куда? У кого насколько духу хватало. Кто поосторожнее и пугливые душой – те дальше своей страны не забирались. А безбашенные залезали во все закутки земного шара и на удивление завистливым соседям по возвращении из путешествий хвастались невиданными сувенирами – экзотикой. Если, конечно, вообще возвращались.
А настоящий работник торговли – это никак не профессия. Это можно назвать складом ума, образом жизни, натурой человека. Эти философы прилавка сразу поняли , что в воздухе носится аромат шальных, никем неучтенных денег. И было положено начало явления, которое позже получило название – индустрия туризма. В бывших торговых точках – тавернах, трактирах - появился прообраз комплексного обслуживания туриста (по старому названию – путешественника). Стоило путнику попасть в гостеприимные и цепкие объятия хозяина будущего отеля – а тогда - постоялого двора – и все! Все заботы исчезали. Его и накормят вкусно и досыта, напоят до поросячьего визга и спать (спать?) он будет в душисто – кружевном ласковом обществе. А когда он проснется – будьте любезны, дилижанс как раз туда, куда вам надо. А если не хочется уже никуда туристу будущему – типа, мне и здесь неплохо! – как вам будет угодно! Любой ваш каприз будет удовлетворен! За ваши деньги…
И в наше время, кстати, полно таких туристов, которым съездить в чужую страну – это только повод «отдохнуть по полной программе». От начальства подальше. От семьи. А, бывает – и от совести подальше.

Мой сосед , бывший кандидат физико-математических наук Сергей – теперь он менеджер по продажам в элитном мебельном салоне – как-то сказал мне: «Вот чего бы я совсем не хотел – так это в советскую власть вернуться. Да можешь мне не говорить, что большинству тогда лучше жилось. Я и сам это знаю. При всем бардаке порядка больше было. Про бесплатную медицину и образование я вообще молчу. Но… Я сейчас никакую медицину не променяю на то, что я могу запрыгнуть в ероплан и – оп-па! – в Средиземном море бултыхаюсь! Оп-па! – в Мюнхене баварское пиво пью! Оп-па! Я в парижском отеле просыпаюсь, и тамошняя горничная, кроме себя – еще и кофе в постель подает. Это, я понимаю – можно жизнью назвать. А то – мои старики за всю жизнь, которую пропахали, глаз от станка не отрывая – один раз в Сочи съездили. И все оставшиеся дни жили воспоминаниями – ах, какое море! Ах, какой пляж! Реликвия у нас в доме была – ох, помню, берегли ее! И, знаешь, что? Сочинская дешевенькая шкатулка из ракушек! Бож-же мой! А вот я – так я уже не помню – ты понял? – не помню, где был, а где не был!»
Я в ответ махнул рукой: «Буржуй – он и есть буржуй! Жердинского на тебя нету! Ведь по всяким своим Египтам сколько бабок ты уже просифонил! А вспомни – ведь сам как-то бурчал, что тебе по барабану, какое у этого моря название. Тебя волнует только то, что там тебе никто, как у нас, на пляже не заедет в морду виноградной кистью.» Сергей отрицательно помотал головой: « Когда это было? Сто лет назад? Мне теперь – очень большая разница, куда я еду. Взять Венецию. Она – одна! И ее ни с чем не спутаешь. Это же кино натуральное! Еду с подругой в лодке со срамным названием по единственному в мире городу, в котором вместо улиц – каналы. И везет тебя в этой лодке по этому каналу местный бандюган с кавказской физиономией, а ты жмешь свою подругу и думаешь – то ли этот ара – лодочник серенаду вам споет, то ли веслом по балде приласкает. И- потихоньку – полегоньку - догоняешь ты, что это не кино, а это ты, пацаненок из-под Владимира, смотришь в небо Италии и слушаешь песни Венеции… Да что я тебе объясняю, бесполезно это – пока сам не своими руками не пощупаешь.»
Я ухмыльнулся: « Где уж нам уж… за печкой-то сидя. Ты только теперь прими в расчет, что скоро могут закрыть для туристов твои каналы – серенады. Как раз я вчера, что ли, читал, что из-за вас – больно много желающих стало на тамошних лодках кататься – не выдерживает город. Разваливаться начинает. И чем дальше – тем больше. Это я к тому, Серега, что, езжай в свою обожаемую Венецию ,пока ее не закрыли.

Кто-то настырно барабанил в дверь. Когда я, наконец, открыл ее – Серега влетел в коридор и схватил меня за рубаху. Возмущенные глаза, морда вся в яичнице. Суду все ясно. Новая, мнадцатая по счету сногсшибательная идея.
Мотая ложечкой в стакане и расплескивая чай, Серега начал объяснять то, что его привело ко мне: «Ты чего-нибудь слышал про Хакассию? Нравится она тебе?» Я удивился: «А почему она должна мне нравиться?» Серега возмущенно бросил ложку и вскочил: « Почему?! А горы? А природа там – нигде больше такой природы нет, кроме Хакассии!» Я вздохнул и тоже встал: « Короче, Склифосовский. Или ты толком объясняешь, чего ты прмчался, или иди ты… откуда родился. Понял?»
Это на Серегу подействовало и через пять минут я узнал, что на работе у его матери давали путевки в Хакассию на конный туристический маршрут. Нда, видать – Серега здорово на мать похож. Она тоже запрыгала от удовольствия и наехала на мужа. Интересно было бы узнать, какими методами этот муж отговорил ее от этой… авнтюристической идеи. Ну, это самое место пусто не бывает. За путевки ухватился сынок – Серега. И приперся он с ними ко мне, явно рассчитывая на то, что я, как он – чекалдыкнутый. Не скажу про себя, что я вполне нормальный в общепринятом смысле, но когда услышал, что мне предлагают путешествовать на лошади, я как-то психически засмеялся и поинтересовался у этого… кавалериста: «Ты, Буденный! Ты в жизни хоть видел лошадь? Я уж не спрашиваю – садился ли ты на нее! Я тебе разве не рассказывал, как я в кино снимался?»
В студенческую пору мы ходили на киностудию «изображать толпу» за три рубля в день. (Бутылка водки тогда стоила три рубля шестьдесят две копейки.)
И вот однажды кто-то снимал фильм «Слово о полку Игореве». Всю нашу толпу поделили пополам. Кто повыше и потолще – этих определили в русские богатыри, а коротышки все стали азиатами – кочевниками. И тут ассистент режиссера через мегафон орет: «Если кто знаком с лошадьми – идите сюда!» А я когда-то в деревне пару раз катался на полуумершей кляче. Подошел я к этому ассистенту узнать – зачем зовут. Похоже было на то, что режиссер этого фильма был… какой –то интересный, если нормальные каскадеры не захотели принимать участия во всем вот этом. И эти киношники не придумали ничего лучше, чем предложить массовке это дело. Сразу объяснили про расценки – человек падает, а лошадка едет дальше – десять с полтиной! Если и человек и лошадка на пару падают – четвертак! Двадцать пять рублей ноль ноль копеек! Нич-чего себе! Конечно, у меня слюна фонтаном забила. Спрашивают – согласен? Еще бы я за такие деньги не согласен был!
Сел я на какую-то кобылу. Сказали мне, что моя группа – под номером два. Как ассистент литературно выразился: «Для обеспечения вашего неодновременного падения.» В руке я зажал шнур, который был привязан к копыту кобылы. Когда мы будем ехать мимо камеры, нам скомандуют – номер два! – что есть силы дергай за веревку и брякайся на землю вместе с транспортом.
Раскатился мегафонный вопль: «Дубль первый!». Кавалерия наша с перепугу, видно, как дала с места в карьер, что когда я по команде веревку рванул – ох, долго же я летел. Зато, когда прилетел – так я приложился об… планету Земля – слухи ходят, что минут пять я отсутствовал. Нашатырь привел меня в чувство и я пошел зарплату получать. Каскадерскую. И можете себе, едрена шишка, представить? Все напрасно! Упасть-то я упал, но кобыла-то эта бестолковая – она дальше поехала! А когда я согласился на червонец с полтинником – мне сказали: «Молодой человек! Оплата производится за полный съемочный день.» Скромно так намекнули, что надо еще раз двадцать – тридцать хряпнуться об землю – вот тогда тебе червонец… в гроб положут. С полтинником вместе. Набрал я тогда слюны побольше, плюнул и прошептал: « Пусть в ваших кинах верблюд снимается. Дохлый.»
Закончив свою печальную повесть, я похлопал притихшего Серегу по спине: « Своими ножками – тупаньки, тупаньки – оно и понадежнее, и побезопаснее.»

Собрались мы как-то в очередную поездку. Взрослые люди, и армию уже отслужили, и даже двое из нас жениться ухитрились – а все детство в этой самой играло. Юные туристы, едрена шишка! Раз в год, правдами и неправдами подгоняя отпуска в одну кучку, собирались мы и ехали куда-нибудь туда, где раньше не бывали. Зачем? А просто так. Посмотреть, как там и что.
На этот раз совещание прошло быстро. Выяснили, что на всех наших южных советских морях мы бывали, кроме Каспийского. Едем? Едем! Ну и поехали. А потом… а потом как всегда. В поезде «Москва – Душанбе» у меня увели сумку и с вещами и с документами. В те времена я не помню ни ОДНОГО случая, чтобы у меня проверили документы. Хотя мотался по Союзу постоянно и трезвенником не был. Но при всем при этом был я личностью законопослушной, поэтому от большого ума распрощался с приятелями и слез с поезда в Актюбинске. На вокзале обратился к милиции нашей доблестной и все объяснил. Рассказы мои записали, а мне сказали – все проверим, и если потвердятся твои… показания - выдадим новый паспорт. А пока – месячишко у нас посидишь. До выяснения. Так я впервые столнулся с таким заведением, как приемник – распределитель.
Впоследствии я узнал, что в таких конторах постоянно практиковалась сдача бродяг в аренду. Либо на день, либо… насовсем. От цены зависело. А вот тогдашний начальник приемника в Актюбинске сделал проще. Он договорился с кондитерской фабрикой и бродяги колотили ящики под конфеты. За это они получали по вечерам тарелку каши и пачку самых дешевых сигарет. Раз в неделю приезжала машина с тарной дощечкой, которая после разгрузки забирала готовую продукцию. Два бродяги, по мнению начальства не склонные к побегу, ехали на фабрику в качестве грузчиков. Однажды мне довелось в этой роли выступить.
Пока мой напарник занимался разгрузкой - погрузкой, я в соответствии с полученными инструкциями бегал по цехам с двумя наволочками, которые быстро наполнялись всякой… кондитеркой – конфетами всех сортов, мармеладом, ломаным шоколадом… А потом я заблудился и попал в подвал с длинными стеллажами, на которых стояло множество здоровенных разноцветных стеклянных бутылей. Какой – то древний дед вылез из-за стола, за которым сидел, и, ничего не спрашивая, налил мне один за другим два стакана кондитерской «композиции». Убийственная жидкость градусов семьдесят крепостью и очень вонюче – ароматная.
Очнулся я уже в кутузке на нарах. Под глазом был свежий синяк – сувенир от дежурного по приемнику - распределителю. А на словах он мне велел передать – «пусть радуется, что здесь срока не добавляют. А то бы он у меня отсюда вышел вместе со мной. Я – на пенсию, а он – на свободу!»

«Дарррмоед! Что за моду взял – ноги об меня вытирать!» Толик с трудом отпихнул здоровенного пса-кавказца по имени Бакс. А тот весь извертелся от радости – ну как же, хозяин приласкал! Такое редко бывает. Толик рявкнул: «На место!» Бакс был умным псом, разбирался в интонациях хозяйского голоса и сразу понял, что сейчас в случае непослушания можно и хорошего пинка заработать. Поэтому благоразумно убрался в свою будку.
Толик сел на скамейку и, жмурясь под утренним солнышком, стал прикидывать – с чего начать воскресный день. Особо важных и больших дел не было, но мелочевки всякой уже поднакопилось. Игорь – бродяга, который жил и работал у Толика – с его же разрешения калымил – штукатурил гараж на соседней улице у ингуша Руслана. Теперь Толик жалел, что отпустил Игоря – жена Светка уже плешь переела: «Раз ты такой добрый – сам все делай!»
Если честно сказать – присутствие Игоря действительно разбаловало Толика. То, что огород полит и прополот, поросята накормлены и у них убрано, двор чисто подметен – все это уже воспринималось, как должное. Замена розетки или выключателя, всякий ремонт – от табуретки до утюга – и даже хозяйской обуви – всем этим занимался Игорь. Поэтому Толик прощал ему и загулы, и то, что он вполне был способен по пьянке что-нибудь спереть и пропить. (Ну, конечно, не то, чтобы совсем прощал. Морду набить – это само собой. Но – не выгонял.)
Завизжали петли железной калитки. (Вот тоже – давно уже смазать надо.) Легок на помине – во двор вошел Игорь. Видок у него был… живописный. Свежие синяки под обоими глазами; вся одежда заляпана засохшим раствором. Толик похлопал в ладоши: «Самолет летел, колеса терлися. Мы не ждали вас, а вы приперлися! Ну, не человек, а вылитый бамбуковый медведь. Чего на этот раз, Игорь Петрович, изволили спереть, что вам такой макияж навели?» Игорь мрачно посмотрел на смеющегося Толика: «Полмешка цемента пропало, а свалили на меня.» Толик кивнул: «Ну, ясное дело. Руслан сам цемент пропил, а чтоб жена не ругалась – тебя отдубасил. Ладно. Действительно – что бог ни делает – оно все к лучшему. Сейчас большой бак завалим на бок. Надо всю ржавчину ободрать и по новой покрасить.» Игорь переступил с ноги на ногу и нерешительно начал: «Толь… это… я…» Толик развел руки в стороны: «Ваша драма нам понятна. Денежки тю-тю, а головушка - бо-бо. Иди-ка ты, божий одуванчик, в душ. И переоденься. А то, как Доцент из цементовоза. А говорил – порожняком пойдет.» И Толик хохотнул.
Пока Игорь более-менее приводил себя в порядок, Толик принес в летнюю кухню (где жил Игорь) бутылку разведенного спирта и тарелку с салом, помидорами и хлебом.
Игорь зашел в летник, держа в руках какой-то пузырек и клок ваты. Оказывется, Светка уже успела посочувствовать и дала ему свинцовую примочку. Толик покрутил головой: «Гарик! Ну почему тебя бабы так любят, а?» А Игорь молча смотрел на бутылку. Толик махнул рукой: «Да наливай, че ты на нее смотришь!» Игорь слегка вздрагивающей рукой взял бутылку, открыл и налил два стограммовых граненых стаканчика. Подождал, пока Толик, приподняв стопарь, врастяжку вытянул его содержимое и – одним движением выплеснул в рот свой стаканчик. Замер – и секунд десять не двигался, зажмурив глаза. Потом его всего – от головы до пят – медленно передернуло. Он шумно и длинно выдохнул воздух. Толик только головой покачал: «Тебя бы в кино снять. О вреде пьянства. Глянешь, как тебя корежит – у самого желание пропадает.»
А дальше… все пошло по обычному воскресному сценарию. Они завалили двухкубовую емкость на бок. Пока Игорь собирал инструмент, Толик принес еще одну бутылку.
Игорь потихонечку обдирал ржавчину, а Толик сидел рядом на чурбаке – и они беседовали. Время от времени Толик призывно махал рукой. Игорь бросал скребок, и они беседовали. Время от времени Толик призывно махал рукой. Игорь бросал скребок , и они заходили в летнюю кухню, где выпивали по стаканчику, заедали салом и опять занимали свои места – Игорь в баке, а Толик – на чурбаке.
После очередного захода Игорь присел около бака, закурил и вдруг сменил тему – до этого они говорили о рыбалке. «Толь, в следующее воскресенье отпустишь меня с утра часа на два, на три?»
Толик нахмурился: «А чего это ты спрашиваться начал, как пацан? Ты ведь постарше меня! Ты чего здесь – на цепи сидишь? Тебя что здесь – заставляют работать?!» У Толика это бывало. На определенной стадии у него просыпалось чувство справедливости. И принимало кристаллическую форму. «Ты, Игорь, такой же человек, как и я! А может… ик!.. тьфу ты!.. а может, и лучше! Совершенно свободный, ты понял? И ваще… Завязывай с этой железякой! Держи… на вот, четыре сотни, два пузыря возьмешь, и сигарет себе. Светка больше не дает, орет, что спирт только на компрессы остался. Ну и хрен с ней… Все, выходной сегодня! В воскресенье грех работать.»
…После добавления еще двух стаканчиков Толик закрыл глаза, надул щеки и сделал выдох: «Все. Я – в люлю… А ты… а ты вали, куда хочешь. Знать тебя не желаю… и звать тебя… никем…» Аккуратно переставляя ноги, Толик удалился. А Игорь убрал все со стола в холодильник – сгоревший, он был вместо шкафа. Посидел, покурил и пошел продолжать обдираловку ржавчины на баке.
Толик появился на дворе к вечеру. К этому времени Игорь не только ободрал бак, но и покрасил его. И даже, с помощью толстого бруса, поставил его на место.
Толик тупо посмотрел на бак, потом на Игоря. «Гарик… У нас чего-нибудь осталось?» Тот кивнул: «Полбутылки стоит.» Толик дернул подбородком: «Странно. Где-то медведь сдох. Ты на ногах, бак покрашен – и, что самое удивительное – водка есть. Наливай!» (Честно сказать – оставалась-то целая бутылка. Но Игорь заблаговременно отлил из нее половину в другой пузырь и спрятал. На утро.)
Толик похмелился и, видимо, на старые дрожжи опять впал в благорастворение: «Гарик! А ведь я же тебе сказал – завязывать с работой? А ты не послушался. Не, оно, конечно, хорошо – кто бы чего против говорил. Бак стоит на месте, покрашенный. Это хорошо…А кудай-то ты собрался в воскресенье, если это, конечно, не коммерческая тайна? Даже вон за неделю начал отпрашиваться?» Игорь пояснил: «Жена Руслана ходит в церковь на Тургенева. Меня с собой позвала.» У Толика сам по себе открылся рот: «Тык… тык там же баптисты! Жена Руслана? Туда ходит? И он знает? Да не может быть!» «Знает Руслан. Он мне сам говорил – как она начала туда ходить – дома скандалы прекратились. Я, говорит, делаю, что хочу – она все воспринимает спокойно. Руслан говорит – стала, как настоящая кавказская жена. А что вера другая – так она никогда мусульманкой и не была. Вечно все по своему вертела.» Толик откинулся на спинку стула: «Та-ак. И ты, значит, тоже… в сектанты собрался? Тебе-то… тьфу!.. тебе-то, Игорь, оно зачем? Если тебе… эта самая в голову бросилась – шел бы вон… в нормальную церковь. Ты же русский! Или ты не русский? Налей-ка!» Игорь аккуратно разлил остатки водки по стаканчикам. «Русский-то я – русский. Только из православной – нормальной, как ты говоришь, - церкви меня бабки в черном чуть не на пинках проводили. Вид мой им не понравился. А в этой церкви, говорят,на вид не смотрят. Да и я-то чего хочу? Посмотреть, что там и как. Мне Маринка все время твердит, что там такие, как я, приходили, за ум брались – и поднимались опять. Людьми становились.»
Толик широко, как крокодил, зевнул: «Уа-хо-хы… Ну-ну. Давай. Если ты, глядя на этих баптистов, тоже, как все они – ты, кстати, в курсе? Что они не пьют – не курят? Грех, так сказать. Так вот. Если ты тоже со всем этим завяжешь, я сам тогда… в сектанты запишусь. Век свободы… не вида-а-ать…» Он опять зевнул:»А пошел я спать.»
****************
В среду Игорь с утра ушел к Толиковой тетке – бабе Клаве – делать парники. А сам Толик залез под капот своего «БМВ» и потихоньку там ковырялся. Громыхнула железная калитка и забрехал Бакс. Толик поднял голову и увидел Руслана – того самого, у которого Игорь штукатурил гараж. Толик загнал Бакса в будку и закрыл дверку на крючок. «Здорово, Толик.» «Здорово-здорово.» Они пожали друг другу руки и сели на скамейку у летника. Большой пакет, который был у него в руках, Руслан поставил к стене. «Толь, а где твой бичуган?» Толик ухмыльнулся: «А че – ты его добивать пришел? Не надо. Он мне еще пригодится.» Руслан взмахнул руками: «Какое там! Во я попал, Толя! Понимаешь, зря я его, оказывается, долбил в воскресенье!» Толик хмыкнул: «Что, совесть замучила?» Руслан отмахнулся: «Какая там совесть-мовесть! Оказывается, я Сереге, соседу разрешил взять эти полмешка цемента. Я звонка из Грозного ждал, очень важный эвонок, а Серега ходил за мной хвостом, ныл чего-то, ныл – я и не помню толком ничего. Оказывается, он у меня эти полмешка взаймы просил. И я – разрешил взять. А он этот цемент просто через штакетник к себе перекинул, и ушел с пустыми руками. Никто ничего и не видел. А раз что-то пропало, а на дворе – бичара, значит, он. Больше некому. Вот я ему и настучал. Да еще чуть в корыте с раствором не утопил. А вчера Серега заходит и говорит: «Вон, я обратно перекинул полмешка. Купил я себе цемент.» Я говорю: «Че за цемент?» Здра-а-асте! Потом думаю – ладно. Плюхой больше этому бомжу, плюхой меньше. Ему не привыкать. Так ты представляешь, кто за бичевского адвоката выступил? Маринка моя! Как начала пилить! И грех это, и Бог меня накажет, и … Я ее и так, и эдак, уже и кулаком попробовал – она свое гнет. К своему – кто там у них – и Аллаха приплела! Извиниться, говорит, надо. Представляешь?! Это чтобы я у бича прощения просил!» Толик потянулся: «Ну, Руслан, если бы Игорь был натуральный бич – я бы его столько времени дома у себя не держал.» Руслан замялся: «Ну, конечно… Которые на теплотрассе живут – твой-то поприличнее. Да тут, Толик, еще… пошел к мулле – чтоб объяснил Маринке, что почем- а он… Прикинь! И он туда же! Извиниться надо. И порядок в доме навести. Как вцепился в меня, что жена в чужую церковь ходит – я сто раз проклял, что вообще к нему приперся! Трам-тарарам! В общем, Толик! Я тебя прошу. Вот, отдай ему. Тут в пакете джинсовый костюм мой – он же фигурой примерно как я. Кроссовки. Еще какие-то тряпки богомолка моя сунула. И литровый пузырь водяры. Это уж ты сам смотри – давать, не давать. Мое дело – принести. И все! Скажи – мы с ним в расчете!» Толик развеселился: «Руслан! А ты сам – еще не собрался в сектанты?» Руслан вскочил: «Анатолий! Не по-мужски ты делаешь! Зачем смеешься?» Толик тоже встал и примирительно похлопал Руслана по плечу: «Я не смеюсь. Просто Игоря твоя Маринка уболтала – тоже в церковь собрался. Вот я и думаю – может, и нам с тобой…» Руслан молча сунул ему руку, прощаясь, и быстрыми шагами удалился. Опять громыхнула калитка.
Толик убрал пакет в летнюю кухню и выпустил пса. Взяв его обеими руками за обрезанные уши, сказал: «Ты понял, Баксище? Надо теперь семь раз подумать, прежде чем кого-то по башке стукнуть. А то – не хуже Руслана – будешь ходить извиняться и моральные убытки возмещать. Хорошо еще, что мы с тобой неверующие. Да, Бакс?» А пес блаженно жмурился и по нему было видно, что он полностью согласен с хозяином.

« Брошу мир, и уйду в монастыр!» Хорошая песня. Уйти самому, что ли… Настобрыдло все – хуже горькой редьки. Хотя я толком не знаю, что это такое, потому, что редьку в больших количествах не ел. Куда ни плюнь – сплошной плюсквамперфектум! Вот это –ел. А это – вроде пил. И в результате дежавю – эффекта остался я практически без крыл. Новое что-то можно найти только в Библии. Да и то – оно не новое, а просто неожиданный взгляд на то, что вроде хорошо знал. Почитаешь, почитаешь – и приходишь к выводу, что совсем ты не знал того, о чем здесь речь идет. И закрадывается мыслишка – а, может, мил друг, и со всем остальным такая же история? Думаешь – все-то ты знаешь об этой жизни поломатой и колесами переехатой. А потом случайно – нечаянно выясняется, что ты просто не с той стороны смотрел. Потому, что глядя с той стороны, с какой Слово Божье учит смотреть, начинаешь осознавать, что нич-чего ты в этой жизни ло сих пор не понял. Оххо-хо… Надо все-таки детишкам Писание читать – объяснять. И чихать, что там примеры кто-то приводил отличников по Закону Божьему. Типа Ленина – Сталина. Не в энтом дело. Главное – на мой, конечно, взгляд – человек с детства должен знать, куда ему бежать, когда жизнь прищемит хвост. Звать туда заранее? Ня знаю, ня знаю… Бряхать ня буду. Ладно, сейчас я по здоровью тихий стал. Но! Представляю себя молодым и здоровым. Слушаю (представляю себе!)проповедь, в которой меня призывают обратиться к Богу. Если проповедник молодой – у меня сразу, по-моему, возникнет реакция отторжения. Во-первых, забродят мысли в голове – типа, а сам-то ты что о жизни знаешь? Что ты видел, что ты пробовал? То-то и оно! А учить лезешь… А во-вторых, появится стойкое подозрение, что это жулик и духовный спекулянт. Который просто местечко под солнцем подбирает потеплее.
А если меня на истинный путь будет звать дед с седой бородой… Оно конечно, доверие к его словам будет. Но – опять же – мой внутренний оппортунист шнапс-капитан Стаканский скажет – ну, ясное дело! Этот дед сам все перепробовал, нахлебался по самые помидоры – теперь на старости лет можно и самому за ум взяться, и других уговаривать. А если я, к примеру, еще не нагулялся! Вроде бы Ларошфуко писал:»Старики любят давать хорошие советы потому, что они не могут уже подавать дурных примеров.»

Этот мальчишка вырос, можно сказать, у меня на глазах. Где-то с десятилетнего возраста он взял обыкновение чуть не каждый день забегать ко мне либо с какими-нибудь вопросами, либо со своими рассказами – новостями. Ему нравилось, что я отношусь к нему, как ко взрослому и что в разговоре со мной нет запретных тем. Конечно, порнографию я с ним на пару не облизывал. Насчет этого я ему сразу объяснил, что мне никто ничего не рассказывал, я сам потихоньку разобрался и получилось гораздо лучше, чем у тех, кто по чужим словам напорол косяков и потом не знал, как их расхлебать. При стремлении Толика (так его звали) к самостоятельности во всех видах такой подход ему понравился. Больше всего мы с ним беседовали на спортивные темы. Спорт Толика интересовал сугубо с практической точки зрения – насчет подраться. Ему хотелось стать таким, чтобы только от одного его вида люди шарахались в разные стороны. Я пытался ему втолковать, что чем больше масса, тем меньше скорость. Но Толик напомнил мне мои же слова о том, что серьезный человек от нечего делать драться не полезет. А на всякую шелупонь, которая жить мешает, хватит и небольшой скорости.
Где-то лет с пятнадцати Толик стал постоянным посетителем зала тяжелой атлетики в детской спортивной школе.
А потом… всякие тайфуны и цунами года три меня кидали, как полуторалитровую пластиковую бутылку из-под поддельного «Русского кваса».
Когда я зашел во двор, где жил Толик, я увидел какого-то мужика, похожего на его отца, но раза в полтора здоровее. Я поздоровался и спросил – дома ли Толик? Мужик в ответ заржал очень знакомым смехом. Оказалось – этот бугай и есть Толик. Нда-а… Однако…
Оказалось, что все это время, пока меня не было, Толик занимался пауэрлифтингом. Это, если кто не знает, такое силовое троеборье. Кто больший вес от земли оторвет, кто с большим весом присядет и встанет, и кто лежа больше выжмет. Нагрузки на тренировках – будь-будь, поэтому у Толика мускулатура стала… ну. о-очень впечатляющая. Я даже порадовался за него. Сначала.
И все вернулось на круги своя. Опять Толик стал забегать ко мне и рассказывать про всякую дребедень. И вот однажды он пришел ко мне с довольной физиономией: «Борян! Хочешь кино посмотреть?» Толик достал из кармана свой мобильник, понажимал кнопки и сунул его мне. И я увидел такую видеозапись. Здоровенная спина человека, идущего по тротуару. Видно, что время вечернее. Навстречу здоровяку идет худенький, замурзанный мужичок. Он обращается с вопросом: «Закурить нету?» Здоровяк подходит к мужичку вплотную и бьет его по зубам. Тот ударяется головой об забор и падает. А этот… геракл нагибается над ним и поучающим тоном говорит: «Не ходи по улицам пьяный!». Я отдал телефон обратно Толику. Посмотрев на меня, Толик перестал улыбаться: «Это не я! Я только снимал!» Я пожал плечами: «А какая разница? Думаешь, не ясно, что следующего алкашонка долбил ты, а этот твой кент тебя снимал? Ты мне вот чего скажи – на хрена оно вообще-то тебе нужно? Некуда силу приложить?» Толик обиженно загундел: «В следующий раз они уже не пойдут пьяными по улице болтаться.» Я хмыкнул: «Нда? Ты уверен? А я тебе скажу, что в следующий раз он с ножом или отверткой пойдет. И тоже, не хуже вас – будет выбирать кого подохлее, чтоб сдачи не получить. Чего вы не лезете к таким же бугаям, как сами?» Толик фыркнул: «Такие, как мы, по улицам пьяные не шарохаются. А если мы у такого вот еще, как ты говоришь, отвертку или нож найдем – вообще тогда и руки и ноги переломаем. Зачем, говоришь, нам это надо? Чтобы нормальные люди могли спокойно ходить по вечерам! Заколебала уже алкашня эта и наркоши!» Я развел руками: «Ну,в смелости тебе не откажешь. В том смысле, что ты себе право присвоил определять – кто нормальный, а кто – нет. А почему ты так уверен, что сам ты – нормальный? Только потому, что в тебе сто кило мускулатуры и кулак, как моя голова?» Толик махнул рукой и пошел к выходу со словами: «Ты так говоришь, потому, что сам алкаш! И боишься, что тоже под раздачу попадешь. А не ходи пьяный по удице - и не попадешь!»

Как-то мы с приятелями пошли пиво пить. Сидячие места все были заняты, и мы расположились у стойки. Около меня пил пиво здоровенный дядька, который принес уже девятую и десятую бутылки. Я еще, помню, подумал – конечно, с таким животом можно и по двадцать бутылок пить. А когда этот дядька рядом опять встал, я значок углядел на пиджаке у него. Даже поперхнулся, когда фыркнул – это был значок «Юный турист»! Можете себе представить – дядька килограммов на сто пятьдесят, живот огромный, физиономия, как у наемного убийцы из кино – угрюмая, в черной щетине. Дядька покосился на меня и пробурчал :»Чего это ты развеселился?»
Я на всякий случай улыбку убрал и показал на значок:"Поносить взял? У сына?" Дядька приложился к полной бутылке и отставил ее, уже пустую, в сторону:"Я этот значок честно заработал, своим трудом. Так же, как и все, что имею в этой жизни. Ты знаешь, сколько я раз в походы ходил? Хрен сосчитаешь! Лучше меня никто с компасом не мог обращаться. А уж костер с одной спички зажечь – это вообще как два пальца…" И он с журчанием вытянул еще одну бутылку. Посмотрел ей в горлышко, поставил на стойку и пошел за очередной порцией. На этот раз дядька принес сразу шесть бутылок. Подряд выпив две штуки, он опять повернулся ко мне:»
"Вот скажи ты мне – в школе ты учился?" Я кивнул головой – конечно! Он тоже кивнул:"Свой выпускной помнишь? Ну, ясно дело – помнишь. По-тихому – как у вас было? Ну, кроме тортов – мортов? У нас человек пять только на весь класс было, кто самогоночки лизнул." Я пожал плечами:"Ну, у нас у парней по бутылке бормотухи было, а у девчонок вообще один пузырь шампанского на всех." Дядька несколько раз кивнул головой:"Во-во! У меня жена завхозом в третьей школе. Так рассказала – у них после выпускного что в мужской, что в женской уборной урны полные были одноразовых шприцов. Это – что?" И дядька выдул следующую бутылку.
Потом навис надо мной, как… небритая скала:"А насчет походов я тебе вот что скажу. Была бы возможность - я бы и не задумался – все бы сейчас бросил, пиво это идиотское – из-за него пузо во какое отрастил! И как бы я сейчас зафитилил с рюкзаком как можно дальше от всего вот этого!" И с таким надрывом дядька все это выговорил, что мне стало совсем не смешно. Я покрутил головой и сказал:" Ну и… зафитили. Че тебе мешает? Собирай рюкзак и – вперед." Дядьку всего передернуло даже от моих слов:"Да? Рюкзак, говоришь, собери? А выводок мой – ты будешь на жратву зарабатывать?! Какой поход, когда я забыл, что такое выходной-то! Кроме работы, только и знаю, что по калымам да по халтурам. Я уж не помню, когда в последний раз вот так стоял с пивом. Все бегом, наспех! Нет, это что – жизнь? Это жизнь, по-твоему, я тебя, щенок, спрашиваю?! Вся от нее удовольствие – это пива нахлебаться! Не, ты подумай своей башкой – все удовольствие, для чего живешь – это пиво! Хыть-тьфу!!!"

Бож-же мой! Кого только не встретишь на этой земле! Поистине – кому-то жемчуг кажется слишком мелким, а у кого-то супчик мог бы быть и погуще.
Попал я как-то в ресторан. Приятель позвал. Сам я в такие заведения не ходок, потому что – где можно действительно хорошо поесть – там в трубу вылетишь. А где одно название – ресторан – чего я там потерял. Но… на халяву сходить в кабак – это ж…
В общем, сидим мы, жуем жареные подошвы и пьем фиолетовый уксус с молдавским названием. А за нашим столом разместился еще один… любитель красивой жизни. Ну, о-о-очень любопытный экземпляр. Он, похоже, все меню заказал. Официанты тащили ему одно блюдо за другим, а он брал или отрезал кусочек, пробовал, потом с брезгливо-презрительной физиономией фыркал и вяло махал кистью руки – мол, уберите.
Когда этот дядька заметил, что я за ним наблюдаю, он вдруг тормознул официанта и сказал ему:"Ты убирай, если вот эти ребята откажутся.» И повернулся к нам:»Вы, братцы, без обиды. За все уплачено – чего добру пропадать!" Вот тут-то я, пользуясь моментом, и поинтересовался чехардой с тарелками, которую он устроил на столике. Дядька вздохнул, как больная корова:"Избаловался я . От покойного тестя нахватался. Он в жизни твердую уверенность имел – всякую еду надо есть там, где ее придумали-изобрели. Откуда она родом. Если шашлык хочешь – на Кавказ езжай. Суп черепаховый – дуй в Париж. Что на деревьях, да на грядках растет – то же самое. При тебе их срывать должны с грядки. Или с ветки. Нда-а… А, вашу мать, я-то здесь живу! Бизнес здесь основной, семья здесь. Основная… Че мне теперь – с голоду подыхать? Вот и перебираю кабаки, чтобы найти для себя чего-нибудь съедобное – поблизости." Я даже удивился такому обороту дела. А потом засмеялся недоверчиво:"А вы, я извиняюсь, попробуйте неделю ничего не есть вообще. Обычно после такого перерыва все подряд летит. Со свистом!" Мученик от гастрономии угрюмо набычился:"Умен ты… не по годам. Голодовку делал я. Сразу в башке появляется – а на хрена я полжизни угробил, бабки эти вонючие заколачивал? В самолет и – тама. Все по новой начиналось. Всю Европу облазил, всю Америку – и простую, и где по-латински говорят. А вот в Африку – не-е-ет уж. Совсем не тянет. Конкурента своего я съем и даже не икну. В переносном смысле. Но, как представлю себе – папуасы человечинкой балуются. И вспомню разговоры про наши пирожки с кошатиной и шашлыки из ишаков… Брр-р!"

Оказывается, пока я в бане был, кто-то мне звонил несколько раз. Номер незнакомый. Ладно, думаю, если очень нужен – дозвонятся. А – все-таки неспокойно как-то. Ерзал, ерзал. Не вынесла душа – плюнул и позвонил. Какой-то дядька хриплым голосом объяснил мне, что это он звонил, его попросил другой мужик, которого к ним в палату из реанимации приволокли. На мой вопрос – как зовут мужика – дядька злобно прохрипел, что у него мало единиц и чтоб я приходил и сам разбирался, кого как зовут. И отключил телефон. А при чем здесь его единицы?
Все время, пока я добирался до больницы, заглядывая в магазины и покупая всякую ерунду, все думал, думал – но так и не вспомнил никого из старых знакомых, исчезнувших из поля зрения.
Зайдя в палату, я понял, что даже при желании не смогу узнать человека, голова которого замотана бинтами так, что щели были только там, где глаза и рот. Но по поднятому для привета кулаку с набитыми суставами я сразу вспомнил – Валера! Нда-а…
Знакомы с ним мы были по спортивной школе. Я там играл в волейбол – баскетбол, а Валера шлялся в кимоно – он был какой-то восточный единоборец. Особо тесных отношений у нас с ним не было, хотя он не раз звал меня в гости.
Ну вот. Для начала этот, который в бинтах, стал расшаркиваться, что побеспокоил. Я его вежливо послал, и он тогда доверительно сказал, что очень нежелательно будет, если кто-то еще узнает о том, где он есть.
Пришлось мне этого Валеру навещать до его выздоровления – так и не научился я в некоторых случаях говорить «нет». Слово за словом, мало-помалу – рассказал он мне, чем он занимался то время, пока мы с ним не виделись. А чем для него эти занятия кончились – результат был у меня перед глазами.
Нет. По-моему, аферисты – это племя невымирающее. Такое же, как и их клиенты. И те, и другие размножаются со скоростью кроликов.
«Специализацией» Валеры были туристические агентства – однодневки. Брал он у человека деньги, взамен этот человек получал путевку, страховку, полис, билеты на всякий транспорт вплоть до автобуса. Где все это Валера брал? По его же выражению – это особой роли не играет. Места надо знать. А потом – обана! – и пропадал из… сектора обстрела. Валера был, похоже, разумным трусом и избегал связываться с большими деньгами. Он обещал своим клиентам – потерпевшим что-нибудь вроде Геленджика или Иссык-Куля. Пятизвездочных дел Валера не касался. Была у него «крыша» - бандюган – авторитет, с которым они учились в одном классе.
Все было нормально… до поры до времени. А потом… Продал Валера по незнанию липовую черноморскую путевку племяннику важного (для наших мест) чиновника нашего города. И одновременно «крыша» его попала под волну борьбы с наркомафией – подбросили ему героин и закрыли – с обещаниями пяти лет каникул. Привычка к защищенности подвела Валеру. Его отыскали моментально, вывезли в лесопосадки и с помощью бейсбольных бит объяснили ему, что он ошибся. Когда менты рассказывали врачам, что Валера в таком виде прополз полтора километра по проселочной дороге до шоссе – врачи скептически - недоверчиво улыбались.
Единственным светлым пятном во всей этой невеселой истории для Валеры было то, что узнавшие о его нынешнем состоянии потерпевшие отказались от исков все, как один.

Сейчас не знаю, а в семидесятых годах прошлого века Москва была очень красивым городом… в центре. Сам я тогда жил в Текстильщиках. Бывало, загуляешь у кого – нибудь в центре допоздна – и ночуешь там. И встанешь часа в четыре утра, выйдешь на улицу. Тишина, редкие фигуры в темно – синих мундирах (по молодости лет у меня действительно было ощущение, что «моя милиция меня бережет»). Голову поднимешь – а тут тебе, пожалуйста! – «утро красит нежным светом стены древнего Кремля.» Красотища! Сразу вспоминаешь свою национальную принадлежность и хочется чего – нибудь… обнять. Необъятное… А сейчас, когда, ностальгически вздыхая, вспоминаю ту картину Москвы моей молодости, да еще глядя на нынешний московский бордель – воистину плакать хочется. Но – опять же вспоминаешь – не верит Москва слезам – то.
А Ленинград со своим сумрачно – прохладным характером, с любовью к прямым линиям, к порядку… Само слово «Ленинград» для меня – одно слово, название города. Так же, как словосочетание «Комсомольская правда» - до сих пор обозначает название газеты. (Хотя из нынешних поколений мало кто знает, что такое «комсомол» и, тем более, что такое «правда». Насчет второго, кстати, и мы в конце концов запутались.) У меня язык не поворачивается назвать этот город на Неве - борделем. Там я (да и не только я) всегда чувствовал себя гостем. Это не московские вытребеньки (как говорил Тарас Бульба), когда человек , три дня назад прописавшийся на самом краешке земли столичной, начинает глубокомысленно морщить лоб и объяснять приехавшим к нему родственникам из Крыжопля:"Мы, москвичи, народ такой…" Ленинградцы чем мне всю жизнь нравились – так это тем, что они не будут виснуть у тебя на шее и объясняться в любви, заливая тебя слюной и пьяными слезами. И ноги об тебя беспричинно вытирать они тоже не будут!
Буэносайресшлемазлбесамемучо! А если вспомнить город, который не только для меня всегда проходит вне конкурса… Шоб я так жил, если б не променял таки все на свете (ну, почти…) на возможность жить там, где давно живет душа моя! Ах, Одесса! Жемчужина у моря! Это единственный город во Вселенной, в котором живут такие люди, которых больше не живет нигде! Только в Одессе в общественном транспорте вам капитально наступят на ногу, вас же за это обругают всячески, а у вас в душе расцветет праздник и вы будете хохотать громче всех! Одесса – мама! Роди меня, пожалуйста, обратно…

Не–е–т! То-есть, да. Правду старики говорят – раньше и метр длиннее был, и килограмм тяжелее. Это я к чему вспомнил? Да к тому, что раньше муэдзин (или азанчи) – в общем, дядька, который залезает на минарет и пронзительно кричит, призывая правоверных мусульман к молитве-намазу – так вот, говорят, они кричали так, что их не на один километр слышно было! Вот это, я понимаю, глотки! А сейчас – микрофон, усилитель, динамики – как начнет призывать, так даже толерантные не знают, куда деваться. Уж больно… громко.
Мечеть была расположена недалеко от больницы, в которую меня пристроил гололед (сломалась шейка бедра). Из трех соседей один был мусульманин – Сарсенбай, казах лет шестидесяти. Но и он залезал с головой под одеяло, когда начинали дребезжать стекла и заунывный голос ввинчивался в уши. Когда в воскресный, или какой-нибудь церковно-праздничный день начинался перезвон колоколов на православном храме, я гордо поглядывал на Сарсенбая и говорил ему:"Вот, слышишь? Звонят потихонечку, никому спать не мешают. Значит, наши священники думают, что православные сами все знают – когда молиться, когда – что… А у вас хочешь-не хочешь, а вспомнишь про молитву. Значит, муллы ваши не особенно на вас надеются." Обычно агай (это уважительное обращение к старшему) кивал головой и махал рукой. Но однажды в ответ на мои рассуждения о священниках Сарсенбай вскочил, замахал руками и заорал не хуже муэдзина:"Да какие это муллы! Я нашему всегда говорю – какой же ты имам, если так деньги любишь?! Бедного хоронить – если вообще придет, а то сразу у него сто болячек вылезают – туда, сюда – готово! А как кто-нибудь побогаче помрет – бегом прибежит, все, как надо, сделает, все вспомнит до последней мелочи!" Я сел на кровати:"Агай, а что ты так взбесился-то? Этот ваш имам – он что, тебя лично чем-то обидел?" Сарсенбай, человек бесхитростный, кивнул:"Понимаешь, в нашем совхозе все живут. Казахи, русские, чеченцы. Корейцы еще. Немцы – тоже. У меня везде есть друзья. Ко мне все в гости ходят, и я ко всем в гости хожу. А этот имам!.. Все время моей жене докладывает и детям – ваш Сарсенбай снова к русским ходил, с ними пил водку и сало ел, у всех на глазах русскую женщину обнимал. Не по совести он делает. Разве мужчина может так поступать?" Сдерживая дружеский смех, я подлил маслица в его огонек:" Ну, он же священник. Это его обязанность – следить, чтобы ты не грешил. А то у тебя вон целый набор – сало ел, водку пил, женщину обнимал. Вдобавок русскую…" Агай опять начал вопить:"Один Бог у нас, только что по-разному называется! Какая разница – русские, нерусские! Зачем ты говоришь – он это для того, чтобы я не грешил? Почему же он ко мне не подошел, не сказал – не греши, а? Он ведь сразу к жене прибежал ябедничать!" Я кивнул:"Да. Ему надо было сначала к тебе подойти." Сарсенбай засмеялся: "А знаешь, почему он ко мне не подошел? Потому, что он – трусливый, как семь зайцев. Он же знает – если я выпью, то могу так по лбу дать – он все забудет. И то, что он имам, и как его зовут – тоже забудет." Я тоже улыбнулся:"Ладно, Сарсенбай. Давай тему поменяем, а то у тебя опять давление запрыгает. Вот, чтобы тебя имам твой больше не расстраивал – я тебе хорошую книжку подарю." У меня было с собой несколько «Новых Заветов» карманного формата на казахском языке. Один я и отдал Сарсенбаю. И – все! Он перестал ходить в соседние палаты играть в карты, и оставил в покое медсестер, к которым все время приставал с заигрываниями. Он либо спал, либо читал Новый Завет, про который уважительно сказал:»Святая книга.»
А я… а я не знал, что делать. Если я выходил из палаты, то, когда возвращался, находил у себя в тумбочке и на кровати баурсаки, вареное мясо, бананы, апельсины. В тарелке постоянно появлялись манты, которые я не успевал съедать. А когда я начинал просить и уговаривать своего благодетеля – типа, хватит меня обкармливать – Сарсенбай делал "морду лопатой" и гнусавил:" Моя руськи плёхо понимай!»

Есть такой вид спорта – альпинизм называется. Если трезво разобраться – это скорее образ жизни такой… специфический. Со стороны глядя – самое хорошее в этом виде спорта – так это фотографии разглядывать, которые с гор привозят. Сидишь себе в мягком кресле, пивко потягиваешь и, глядя на фото, размышляешь:»Интересно, сколько бы я пролез по такой скале вверх? Один метр, или два? А с другой стороны – жить захочешь если очень сильно – сколько надо будет, столько и пролезешь. Вниз.»
Черный юмор. «Альпинисты – они как яйца. Либо крутые, либо всмятку.» Не сколько смешно, сколько, по-моему, близко к истине. У меня был школьный приятель – мы с ним не виделись лет десять, и за это время он получил мастера спорта по альпинизму. Так вот он мне не однажды говорил – какая вроде бы на первый взгляд ерунда может роль сыграть в том, будет ли альпинист живой и более-менее здоровый.
Например. Лежит на верхушке горы булыжник. Лежит, никого не трогает и никому не мешает. И какая-нибудь орлуша – большая стерва вместо остатков хлеба отца Федора смахнет крылом этот булыжничек вниз. И ведь - нет, чтобы ему мимо пролететь! Не-е-ет! Он обязательно должен шмякнуться в то место, где проходит веревка, на которой повис малость отдохнуть притомившийся альпинист. Веревка – бздынь! – и полетел дяденька. В последний полет. И – всмятку.
Ну, ладно – булыжник… Один из рассказов приятеля до сих пор в памяти. Два матерых альпиниста лезли в связке по отвесной скале. Уклон – ноль градусов. Два спайдермена, понимаешь. Один понабил клиньев, закрепился, а второй дальше попер. И ни одной щелки – трещинки! Ну, нет места подходящего, чтобы устроиться понадежнее. Так и вылез на всю «сороковку» (Стандартные альпинистские веревки – они все по сорок метров.) Как и что там получилось – один Господь знает. Но – сорвался дядька. Надо же иметь такую крепость духа, чтобы лететь в пропасть и арифметикой заниматься. До напарника сначала сорок метров лететь, потом после встречи с ним – опять же сорок метров. Напарника рванет так, что никакие крючья не выдержат. В общем, решил крутой – лучше один всмятку, чем двое. Когда напарник подтянул веревку, то увидел, что она ножом обрезана. Вот так. А окончательно убил меня приятель вот такими словами:»Вроде бы все правильно он сделал. Но – каково его другу было потом в глаза людям смотреть, когда он один вернулся, а?»
Не, ну не едрена шишка? Что ж это за спорт такой – мазохистический! Пашешь там , на этих… «на которых еще не бывал», как две лошади одновременно – да еще когда летишь со свистом неизвестно куда – изволь размышлять, как тебе надо поступить, чтобы никому обидно не было.

Недалеко от Челябинска есть город Миасс. Там еще хорошие машины делают под названием «Урал». И в этом городе живет старый мой – еще с армии – дружок Николка.
У нас с ним много общего, но при этом есть одно, можно сказать, коренное отличие – у Николы здоровый образ жизни – это его естественное состояние. А у меня такой образ жизни бывает припадками. И, чем я старше становлюсь, тем больше становятся промежутки между такими припадками. Но при этом все время стараюсь доказать и себе и людям, что я еще – ого-го! – и что моя бурная жизнь на меня плохо не влияет. Вот ради таких доказательств я и встрял в такое мероприятие, участвовать в котором мне… в общем, мягко говоря, кишка у меня тонка для таких мероприятий. Даже сам Никола меня отговаривал. Но… как же! Хорошие понты – они ведь дороже денег. Для меня три дня на лыжах с заходами на попутные вершинки Южного Урала (который от старости и от того, что с ним неправильно обращались, уже развалился наполовину, поэтому заходы на вершинки я считал легким делом) мне это все казалось прогулкой по московскому парку.
Нда-а… Десяток (кроме меня) здоровенных мужиков и пять не менее… жизнеспособных… дам
сорвались с места, как будто за ними зоновские псы погнались. У меня была одна мысль в голове – не обкакаться перед публикой, поддержать московскую марку. А темп был такой, что я, кроме лыжни , ничего больше не видел. Да и не хотел. Потому, что пришлось мне пахать, как двум папам Карлам, вместе взятым!
Когда поздним вечером в темноте мы устраивались на ночлег, Никола, почесывая шапочку у себя на затылке, сочувствуя, сказал:» Знаешь, че? Я знаю, ты мужик настырный, но… может, завтра тихонько обратно пойдешь, пока лыжня есть? А то тут посовещались – хотят скоростенки добавить – еще на пару перевалов заскочить.» Я негромко заскрипел шеей, поворачивая к нему голову:»Коля! Я, похоже, уже простые вещи какие-то перестал понимать. Где радость? В чем удовольствие? Только тогда, когда залезаешь в палатку и и под нос себе бурчишь – молодец. Дошел. Не умер. Мазохизм получается высшей пробы. Натуральный! С утра до вечера терпеть, потом поспать, а с утра – опять терпеть?! И в этом – смысл вашей жизни?» Никола пристально смотрел на меня, потом открыл рот… потом закрыл. А потом резко рубанул воздух ладонью:
« Знаешь, что… Я на… вас, которые без водки жить не могут, смотрю – и тоже, как ты, удивляюсь!
День суррогатного веселья , два, а то и три дня потом страдаете с похмелья – смотреть на вас, и то больно. А потом неделю,а то и две косяки выправляете, по пьянке накосяченные. По твоему – вот это и называется жизнь? Со смыслом?»